Письма на волю

Прошли все сроки, а связная как в воду канула. Тогда в город направили Анну Иванькову со связной Любой. На другой день Иванькова принесла страшную весть: Вера Хоружая и вся семья Воробьевых арестованы.

Что же произошло с группой Веры Хоружей?

В то самое время, когда Клава Болдачева, миновав патрули, входила в партизанский лес, в домик на Тракторной улице ворвались полицаи. Они схватили и увезли находившихся в нем Марию Игнатьевну, Веру Хоружую, Дусю Суранову, Агафью Воробьеву и Анну Васильеву. На работе был арестован Василий Семенович. В доме полиция оставила засаду. К ней в лапы попали Софья Панкова и Клава Болдачева. Недели через две из полицейского участка вернулась Анна Васильева. Она осталась жить ценой предательства.

Когда через несколько дней Иванькова пришла в дом на Тракторной улице и постучалась, как было условлено, за дверью раздался женский голос:

— Кто там?

— Я к бабушке Маше на примерку, — ответила Иванькова. Это был пароль.

Дверь отворилась. На пороге вместо ожидаемой старушки стояла женщина средних лет. То была Васильева.

— Входите, входите! — заговорила она. — Марии Игнатьевны дома нет. Посидите, обогрейтесь, а я мигом за ней сбегаю.

Ничего не подозревавшая Иванькова присела. Васильева накинула на себя пальто и выскочила на улицу. Почти тотчас же из соседнего дома через двор прибежала дочь Марии Игнатьевны — Зинаида Семеновна. С плачем она бросилась к пришедшей:

— Уходите скорее отсюда! Все арестованы, и бабушка, и партизанки… Уходите, она отправилась за полицаями.

Иванькова стремглав выбежала.

— Быстрее, все арестованы! — прошептала она ожидавшей на улице связной.

Куда идти? У Любы в городе были старые знакомые. Поспешили к ним. Здесь провели тревожную ночь, а с утра стали пробираться к своим, в лес.

После мучительных допросов в декабре расстреляли семью Воробьевых и Клаву Болдачеву. Как расправились фашистские палачи с Верой Хоружей и остальными ее товарищами, не установлено. Известно, что никто из подпольщиков ни в чем не сознался, не выдал партизанской тайны. До нас дошло показание: когда после одного из допросов уводили всю избитую, окровавленную Веру, она крикнула в лицо извергам:

— Да здравствует Родина!

После этого никто не слыхал голоса замечательной советской патриотки. Может быть, мы еще и узнаем продолжение героической трагедии, разыгравшейся в конце 1942 года в застенках оккупированного Витебска.

В Москве, неподалеку от сельскохозяйственной академии имени Тимирязева, между Новым и Старым шоссе приютился поселок небольших домов. В этом уютном уголке столицы в 1948 году правительство Белоруссии построило небольшой дом — дар семье Веры Хоружей.

К Хоружим лучше всего приходить поздно вечером, тогда наверняка застанешь семью в сборе. Ведь все ее члены трудятся, у каждого и дел и хлопот много. Василий Захарович — агроном-педагог, Надежда Захаровна работает в районной поликлинике медицинской сестрой, Любовь Захаровна — учительница.

Семья сдержала слово, данное Вере: вырастила ее детей. В памятном сорок втором году Надежда Захаровна выкормила грудного Сережу.

Теперь он студент физического факультета Московского государственного университета.

Вместе со всеми живет и дочь Веры — Аня. Она сама уже мать, растит маленькую дочурку Верочку. Аня закончила Тимирязевку и сейчас ведет научную работу.

В Комсомоле Белоруссии (1922–1924 гг.)

ТОВАРИЩ БЕРНАЦКИЙ

Он погиб в то время, когда вся Белоруссия горела в огне бандитизма, когда десятками гибли бойцы революции, самые лучшие, храбрые.

В маленьком Ельске Мозырского уезда вырос товарищ Бернацкий. Он был рабочий-сапожник. Еще задолго до вступления в комсомол он уже принимал участие в революционной работе — сначала в местечковом Совете, потом в политбюро (уездной чека).

Летом 1921 года в Ельске организуется комсомольская ячейка, и Бернацкий становится комсомольцем. Ему 18 лет. Еще более горячо берется он за работу.

А бандитизм растет, разливается шире, растет и опасность. И в самом опасном месте, в самых «бандитских» волостях — комсомолец Бернацкий.

Свою нелегальную работу по борьбе с бандитизмом он совмещает с не менее важной и опасной по тому времени — сбором продналога. Бандиты его уже знают.

Вот он едет из одной волости в другую. На несколько верст кругом — лес.

Вдруг сзади: «Стой!»

Трое их. Вооруженные с ног до головы.

Бежать? Бесполезно. Бернацкий остановился, ждет врагов. В руках у него граната.

Он не сдастся ни живым, ни мертвым. Вместе с ним погибнут и враги.

Минута между жизнью и смертью. Момент беззаветного героизма. С проклятиями и угрозами сворачивают бандиты в сторону.

Бернацкий спасен.

Еще месяц величайшего напряжения, вечно висящей над головой опасности. Бернацкий носится из волости в волость, иногда проездом заглядывает в Мозырь. И тогда комсомольцы видят его высокую, статную фигуру в комсомольском клубе. Там он проводит целый вечер.

На вопросы товарищей: «Не хочешь ли ты пойти учиться на рабфак?» — отвечает: «Да что вы? Разве можно сидеть и спокойно учиться в такое время?»

И наутро опять исчезает, с головой окунаясь в работу.

А бандиты его уже стерегут и не теряют надежды его уничтожить. Целая ложная организация раскинулась по всему уезду. Даже сельсоветы предоставляли в их распоряжение подводы, оружие.

Бернацкому срочно надо было переменить в Буйновичах лошадей и скакать дальше.

«Председатель сельсовета» любезно предоставил ему подводу. Даже двух спутников дал: «Время опасное, втроем веселее ехать».

У бандитов все было рассчитано, предусмотрено…

Только скрыл лес деревню, как «невинные» на вид спутники с обеих сторон набросились на Бернацкого. Миг — и руки скручены. В упор глядят два глаза — дула револьверов.

Теперь он не опасен. Теперь никакая граната его не спасет.

И расправились с ним бандиты по-своему. Отомстили за все обиды.

На следующий день проезжавший мимо крестьянин нашел на дороге шапку и окровавленный листок комсомольского билета. А еще через день в лесной чаще разыскали и обезображенный до неузнаваемости труп комсомольца.

Похоронили Бернацкого. Спели над его могилой песни революционные — не унылые и слезливые, а бодрые, бесстрашные, огневые, такие же, каким был он сам.

И не забыли о нем. Его светлая жизнь и работа, его беззаветная храбрость — пример. Ельская рабочая молодежь свой клуб, где куются новые молодые кадры борцов революции, назвала его именем.

В. X.

Газета «Красная смена», 15 декабря 1922 г.

ДАЕШЬ ВО ФЛОТ!

Радость шумливая, яркая, бурная наполняет собой весь клуб. Сияет улыбками на лицах, бьется о потолок и стены клуба песнями, веселым криком. Сегодня провожаем во флот десять своих ребят. Надолго. Может быть, никогда не увидим их больше. Но к лицу ли нам печалиться, плакать, вздыхать? Ведь мы комсомольцы! А какие ребята едут! Вот они проходят по сцене: Петька Радин, Рубинский, Никаноров, Павловец, Кацнельсон, Гринберг… Один другого выше. Здоровые. Молодцы. И тоже сияют, освещенные ярким светом люстр.

Выступает секретарь ЦК комсомола Белоруссии товарищ Соскин. Какая вера чувствуется в его речи, какая твердость! Мы сильны! Мы много сделали, сделаем еще больше… Приветствует Коммунистическая партия. Приветствуют Красная Армия, совет профсоюзов. Горячо, сильно, сердечно. Чувствуют за собой крепкую, надежную смену. И сами заражаются комсомольским энтузиазмом. У стариков звонче голос, блестят глаза.

Говорит комсомолец матрос Кроль. Он не умеет красиво говорить, он-де этому не учился, зато хорошо научился вертеть колесо штурвала. Теперь он горячо приветствует своих новых товарищей-военморов.

И волна энтузиазма растет, вздымается выше, захлестывает зал… Дунаевский. Высокий, огромный. Увлекается во время выступления, увлекает слушателей, орет на весь зал, широко размахивая длинными руками. И зал заглушает его бурей аплодисментов.