Моя мать Марлен Дитрих. Том 2

Уже потом, в машине, я спросила: «А теперь объясните мне простую вещь: кто пойдет это смотреть?» Полнометражный фильм, и — сплошное сюсюканье. Если бы не замечательная мачеха, это же фильм для двухлеток! А уродливые человечки-карлики? Да и принц, похоже, «голубой». Нет, уж если ты рисуешь Микки Мауса, не лезь в продюсеры полнометражного фильма! Радость моя, ты должна увидеть это своими глазами (Мне уже нетерпелось!). Там есть «сцена уборки» — я чуть в трусики не написала! Маленькие птички и пушистые белочки — все они помогают деревенской идиотке! И музыка ужасная. Слащавые песенки. Что за вздор снимать такие фильмы, да еще устраивать для них премьеры! И для этой жертвы аборта я вырядилась? Радость моя, поверь, этот фильм никогда не принесет денег!

Когда я наконец увидела «Белоснежку и семь гномов», первую полнометражную мультипликацию Диснея, она произвела на меня такое впечатление, что даже отрицательный отзыв матери не смог его поколебать. Я полюбила и «птичек», и «голубого» принца — всех!

Старый контракт Дитрих истекал в конце февраля. Студия «Парамаунт», которая раньше собиралась снимать Дитрих в новом фильме, теперь хотела от нее откупиться. Вот что она написала моему отцу:

Я уже потратила уйму времени и денег в надежде на то, что студия предложит мне что-нибудь, способное убрать ярлык «губительницы кассовых сборов», но им нечего мне предложить. Мне сообщили по секрету, что они хотят расплатиться со мной и позабыть про свои обещания, но для проформы мой адвокат должен обратиться к ним с письменным заявлением и так далее.

Двести пятьдесят тысяч долларов нам на какое-то время хватит. В конце концов что-нибудь подвернется, и дела снова пойдут на лад. Приходится признать: Хемингуэй был прав, когда сказал, что дело не только в Джо, во многом причина кроется во мне самой.

Здесь все очень дорого, но ты же знаешь менталитет людей кино. Я не могу допустить, чтобы от меня исходил запах «бывшей», или даже «безработной звезды». Вот я и трачу все, что осталось, чтобы придать себе блеска, хоть я очень страдаю от одиночества, тоски и — тебе я могу открыться — страха.

Гитлер прошел марш-парадом по приветствовавшей его Австрии. Моя мать переехала из дорогого отеля в маленький дом на Беверли-Хиллз.

На весенние каникулы отец передал меня на попечение матери. Я не так уж много проучилась в школе, чтобы заслужить отдых, но другие его заслужили, отпустили и меня. Как мне сказали, Тами снова «уехала погостить к брату». Я беспокоилась, не прячут ли они ее, не заставили ли в очередной раз убить своего ребенка.

Моя мать была очень хороша той весной. Исполненная радости жизни, разговорчивая, вся во власти своего прекрасного Рыцаря. Он тоже был на высоте. Они смеялись и безупречно играли «любовников». Но порой появлялся кто-то третий. Я по велению матери говорила Рыцарю, что она занята — обсуждает сценарий, хоть прекрасно знала, что это не так. А однажды, когда он явился рано утром, мне пришлось солгать, что мать еще в постели, а на самом деле она и не ночевала дома.

Как-то раз мы с матерью отправились выпить чаю с одной из ее старых приятельниц. Я иногда задавалась вопросом: что общего у моей матери с Дороти ди Фрассо кроме того, что мы арендовали у нее дом? Наша графиня поспешно собиралась в Италию с целью убить Муссолини. У нее был простой план. Сунув свежую сигарету в длинный мундштук из слоновой кости, графиня подробно изложила свой замысел. Мелко изрубленные усы тигра, подмешанные в пищу, вмиг вонзятся во внутренности Муссолини тысячью тонких иголок, и он, корчась от боли, умрет от перитонита.

— Марлен, его кишки превратятся в сито, дерьмо хлынет в желудок и basta! Вонючая смерть!

Вернувшись в Рим, графиня ди Фрассо собиралась устроить званый вечер, пригласить на него всех своих титулованных итальянских друзей, вручить каждому по пинцету и отправить их на охоту с приказом добыть усы тигра.

— Но, дорогая, как ты сможешь подсыпать их в пищу Муссолини, даже в измельченном виде? — спросила мать, зачарованная отвагой графини.

Элегантная убийца снисходительно засмеялась.

— Глупышка, это проще всего.

Мать, закинув голову, расхохоталась.

Мы пробыли у графини целый день, обсуждая подробности заговора, планируя смерть Муссолини. Сошлись на том, что ди Фрассо должна спешно вылететь в Рим: в тамошнем зоопарке доживают свой век два жалких тигра, и она должна поспеть в Рим до того, как они отдадут концы и окажутся на мусорной свалке. Мы, со своей стороны, обязались захватить с собой в Рим на пароходе ее афганскую борзую. На прощанье Дитрих и ди Фрассо расцеловались, как два храбрых легионера, которым предстоит встретить опасность лицом к лицу.

— О, как бы я хотела оказаться в Риме! — воскликнула мать, сев в машину. — Вот бы увидеть своими глазами, как Дороти затрахает и закормит Муссолини досмерти!

Потом, сообразив, что она сказала, мать тут же переключилась на борзую, которую нам предстояло доставить в Европу. Я молча давилась от хохота.

Поскольку нового фильма с участием Дитрих студия «Парамаунт» снимать не собиралась и отказалась от сотрудничества с ней, мать стала нервничать. Заручившись документом, удостоверяющим срок ее пребывания на американской земле, что было необходимо для получения гражданства США, она жаждала поскорей вернуться в Европу. Мы приехали к отцу, предпочитавшему развлекаться в Нью-Йорке. У него на буксире была хорошенькая рыжеволосая девушка, и он, казалось, был целиком поглощен осмотром местных достопримечательностей. Пока моя мать со своей подружкой, откликавшейся на имя Бет, и отец со своей рыжеволосой дебютанткой осматривали город, я изливала душу Брайану. Рассказала, как прекрасно Рождество в его родной Англии, какие у меня проблемы с аттестацией в школе, в которой почти не бываю, как я боюсь за Тами и о своем безобразном ожирении и росте, так волнующем мать. Брайан слушал меня очень внимательно. Он всегда был готов выслушать мои детские жалобы, а потом пытался помочь. Пусть у него ничего не получалось, уже сама беседа с ним очень меня утешала.

Я посмотрела, как идет строительство Рокфеллеровского Центра, тайком купила новую книжку под названием «Ребекка», на деньги, которые полагалось отдать на «чаевые», послушала радио, выучила слова новой шуточной песенки «Плоскостопая Пегги», кроме меня, ее, наверняка, в школе никто не знает, и в который раз пожалела, что уезжаю из Америки.

Нас уже ждала розово-бежевая каюта «Нормандии», всегда готовой открыть нам свой прекрасный мир и доставить на другое побережье океана. Играл оркестр, гудели корабельные гудки. В тринадцать лет я снова покидала свой «дом». На этот раз мне удалось вернуться, а вот доведется ли снова? Я с особым усердием помолилась Святой Деве, надеясь, что она не прогневается, если я причислю себя к «бездомным, гонимым бурей», которых она защищает и любит.

Я пыталась утопить свою печаль в красивом бассейне «Нормандии», но моему тоскующему калифорнийскому духу недоставало солнца. Легче всего «забыться» в кино. Даже мать отправилась со мною смотреть «Марию Антуанетту». «Нормандия» была явно неравнодушна к фильмам с участием Нормы Ширер.

— Норма теперь выглядит намного лучше, чем в то время, когда был жив ее муж, Тальберг, — на весь зал прозвучал в темноте голос моей матери.

Публика дружно зашикала, но Дитрих не обратила на это никакого внимания. Она полагала, что фильмы показывают для нее и, следовательно, все кинозалы мира — ее личные залы для просмотра.

— Дорогая… ты только посмотри, какая работа. Лучшие модели Адриана. Конечно, Мария Антуанетта не носила ничего подобного, но кому какое дело! Майер все равно не заметил бы разницы.

Комментарии Дитрих становились все более запальчивыми и резкими. Шиканье усилилось.

— Какие парики! Нет, ты посмотри на парики! Вот это работа! Сидней Гиллерофф. Неужели он один моделировал все парики? Немножко утрированно, однако…