В памяти и в сердце
В памяти и в сердце читать книгу онлайн
Эту книгу воспоминаний написал мой отец Заботин Анатолий Федорович. Родился он в 1916 году и умер в 2008-м, на девяносто третьем году жизни. Даже ослабев физически в последние дни жизни, отец сохранял ясный ум и твердую память. А память у него была необыкновенной. Он не записывал номера телефонов, адреса и очень удивлялся, как это можно не знать даты каких-то знаменательных событий (он работал учителем истории) или биографические подробности, имена и отчества, даты жизни множества писателей и художников.
Помню благодарственное письмо от редактора одной из книг серии «ЖЗЛ», в которой отец нашел ошибки. Ее как раз готовили к переизданию.
Особенно четко отпечатались в его памяти годы войны. «Я могу точно сказать, где был и что делал в каждый из проведенных на фронте дней», — говорил он. Мы пытались проверять, задавали вопросы и убеждались, что так оно и есть.
Готовя к публикации эту книгу, я находил на карте упоминаемые отцом населенные пункты, и уже не просто география, а сама неумолимая, жестокая логика войны вставала перед глазами. Посмотрите и вы, как близко к железной дороге на Мурманск шли бои в Карелии. А это та артерия, по которой проходили поставки по ленд-лизу. Нет, не зря навсегда ложились в промороженный снег друзья моего отца!..
События, описанные в книге, давно стали историей. А история за себя постоять не может, вот ее и поворачивают, как дышло, то в одну, то в другую сторону. Живое свидетельство рядового участника этих событий может помочь лучше понять то время. А кто-то, возможно, найдет в этой книге фамилии своих родных, узнает, как они погибли. Недаром говорят, что люди живы, пока жива память о них...
Александр Заботин, 2011 год
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Увидеть передний край ему довелось уже на следующий день: начальник штаба послал его туда с каким-то заданием. Вернулся мой коллега скоро и с каким же восторгом рассказывал обо всем, что там увидел. Нет, ему не довелось лицезреть рукопашную схватку, никто из наших бойцов не кричал «Ура! За Родину!» Однако новичку, человеку, ни разу еще не побывавшему в бою, спуститься в окопы, увидеть противника с расстояния в несколько сот метров тоже что-то значило.
Противник, судя по всему, укреплял свою оборону. «Он уже укрепился, — взволнованно рассказывал Горячев. — Траншеи, колючая проволока. И не в один ряд. А подобраться к ней непросто — местность открытая».
Рассказ товарища и меня взволновал. Неужели и мне придется по открытой местности идти на эту проволоку? Это же верная гибель.
В тот же день и я получил задание. Один из сотрудников штаба подзывает меня к себе и говорит:
— Вот этот товарищ (он указал на молодого бойца, по-видимому, посыльного) доведет вас до стрелковой роты. Подберите там для нее командира. Прежний командир убит, политрук ранен, а когда будет пополнение, никто не знает. Найдите солдата посмелее, потолковее, вам подскажут, кого. И назначьте его командиром роты. Действуйте!
Отправился в роту я не без колебаний. Найти солдата, поставить его во главе роты? А много ли пользы будет от такого командира? Но делать нечего: задание есть задание. И я его выполню.
Рота стояла во втором эшелоне. Построить ее труда не составляло. В оценке людей у меня глаз наметан: был пропагандистом, секретарем парторганизации. Приказываю построиться. И вот она, вся рота, передо мной. Но какая это рота! Два взвода, и те неполных. Объясняю бойцам сложившуюся обстановку. Они слушают, а я вглядываюсь в лица. Замечаю бойца на правом фланге. Взгляд решительный, твердый. До войны, видать, людьми распоряжался. Возможно, был бригадиром в колхозе. Потребовать сможет не хуже любою офицера. И я твердо решил остановиться на нем. Подзываю его.
Мы поговорили с ним по душам. Я ободрил его. Сказал, если лейтенанты порой командуют полками, то толковому рядовому бойцу в определенных условиях командовать ротой сам Бог велел.
Боец ответил без колебаний:
— Есть, товарищ политрук, принять командование ротой!
К фронтовой жизни привыкаешь быстро. Стрекотня автоматов, буханье пушек скоро становится обычным делом. Привыкаешь к двухразовому питанию, к ночлегу на снегу под соснами. Привыкаешь и ко всяким неожиданностям, которыми полна фронтовая жизнь.
Не успели мы с Горячевым обосноваться на новом месте, как полк подняли по тревоге и двинули в путь. Куда? Зачем? Ни я, ни Горячев понятия об этом не имели. Идем: я — впереди, он — за мной. У нас еще и оружия никакого нет. Топаем по снегу без дороги. Ноги вязнут, цепочка людей растянулась более чем на километр. Так шли больше часа. Вдруг все остановились: справа бьет артиллерия. Чья? Наша или финская? Сейчас, спустя полвека после войны, я удивляюсь: неужели полковое командование заранее не установило, где чьи пушки, где мы, где противник!
Начальство заспорило. Одни говорят, надо скорее уходить, другие настаивают на разведке. И тут я вдруг попался одному на глаза:
— А ну, быстро разведай, чья это артиллерия! Наша или финская?
Дали мне бойца, невысокого, коренастого, с карабином. Судя по всему, на фронте он не первый день: некогда белый полушубок изрядно замызган. И этот-то серый полушубок на снегу будет виден издалека. Но приказ есть приказ, и мы с ним пошли.
Снег зачерствел, покрылся легкой коркой, идти по нему было нелегко: ступишь, снежная корка сначала держит, а потом нога неожиданно проваливается. Вязнем по колено, но идем. Временами корка не проваливается. Тут уж мы идем быстрее. Пальба пушек все ближе и ближе. Но сами пушки пока не видны. И вдруг к этим звукам прибавился свист пуль. Мы обнаружены, по нам ведут огонь. Значит, пушки-то финские... Мы падаем на снег.
— Все! — панически бормочет боец. — Сейчас нас финны прикончат. Пока целы, ползем обратно.
— Обратно? Нет! А что мы доложим?
— А то и доложим, что нас заметили и обстреляли. Впрочем, ты как хочешь, а я уползаю. Слышишь? Пули свистят уже над головой. Поползли! Если не убьют, то в плен возьмут как миленьких.
И спутник мой пополз. А я? Лежу, не зная, что делать. Ползти вслед за бойцом? Но что я доложу командиру? Что он мне скажет? Может, приговорит к расстрелу, как того бойца, которого мы видели без ремня, в одной гимнастерке...
— Вернись! — кричу я уползающему бойцу. Но где там! Полежав какое-то время, пополз вслед за ним и я. Будь что будет. А впрочем, задание-то мы выполнили: узнали, хоть и не очень точно, что пушки финские.
Свист пуль между тем прекратился: видать, финны решили, что мы убиты. Не вздумали бы они только убедиться в этом воочию. А то нагрянут на лыжах, а нам и отбиться-то нечем. Один карабин на двоих, да и тот забит снегом, не выстрелишь. Что я пережил тогда, передать невозможно. Однако обошлось. Но главная досада ждала нас впереди. Мы и подумать не могли, что полковое начальство нас бросит. А оно, оказывается, отправив нас на разведку, тут же распорядилось двигаться дальше. Да не цепочкой друг за другом, как шли раньше, а врассыпную. Видно, команда была: рассредоточиться, а в таком-то месте собраться. Но откуда мы могли знать об этом условленном месте! Да у нас и карты с собой не было.
Прифронтовая полоса. Троп и дорог вокруг немало, и не все они проложены нашими бойцами; ходили, ездили тут и финны. Короче, осознав, что мы брошены, оставлены на произвол судьбы, мы оба дрогнули. И, сказать по совести, малость струхнули. Я был политруком, стало быть, морально отвечал не только за себя, но и за своего спутника. Задача в общем-то была проста: догнать полк, доложить командиру о нашей не вполне удавшейся разведке. Рассказать, как мы едва не погибли. А командир? Он, конечно, грозно посмотрит на меня, начнет кричать, потребует вернуться, чтобы довести дело до конца. Так думал я, и эти мысли приводили меня в ужас. Идти обратно? Но ведь это верная гибель. Скрепя сердце стараюсь не отставать от товарища. Оба спешим нагнать своих. А вернее сказать, найти их. Я, положившись на интуицию, шел впереди. Ориентироваться по следам, оставленным на снегу, было невозможно: троп, дорог, ведущих в разные стороны, было вокруг столько, что оторопь брала. По какой идти? Выбрали одну и, к счастью, не ошиблись. Долго шли по ней то шагом, то бегом, пока не увидели вдалеке черную длинную движущуюся ленту. Присмотрелись: «О, да это они! Наши!» Мы прибавили шагу.
Ждать и догонять, говорят, всегда трудно. Мы же в данном случае не только догоняли, мы еще и убегали от финнов. И это прибавляло нам сил. Лишь в тот момент, когда мы подстроились наконец к цепи бойцов, стали замыкающими в походной колонне, я почувствовал усталость. Сердце билось учащенно, ноги отказывались шагать. Но колонна, а точнее сказать, толпа бойцов движется безостановочно, ускоренным шагом. И наша задача, невзирая на усталость, не отстать от нее. Не покидает мысль о предстоящей встрече с командиром. Обдумываю, как доложить ему. А оказалось, что мой доклад ему совсем был не нужен, он спешно уводил своих солдат подальше от этой канонады, в глубь леса. И до меня ему уже и дела не было. Огорчался я, надо сказать, недолго. Все осознав, обрадовался, что обошлось без нагоняя, без упреков.
Я все еще оставался без определенной должности, без дела. А хотелось поскорей получить назначение в роту, занять в ней свое место, за что-то отвечать.
Наконец мое желание сбылось. На другой день после столь трудного марша нас с Горячевым вызвал к себе комиссар полка. Побеседовал недолго и направил обоих политруками рот в один из батальонов. Помню напутствие комиссара: «Езжайте в свои роты и готовьте солдат к предстоящим боям. Не стесняйтесь, говорите им правду: враг хитер, коварен и хорошо вооружен. Но он понимает и другое, то, что находится на чужой земле. Рано или поздно мы заставим его с нее уйти. Так что бои предстоят нелегкие. — Тут он сделал паузу и уже в другом, настораживающем тоне дополнил: — Как новичкам я должен вам сказать: следите, чтоб в ваших ротах не было ЧП. А они случаются, и довольно часто. Мы с ними боремся, но полностью исключить пока что не удастся. В этом отчасти виноваты и политруки. Так что будьте внимательны».