ЧaйфStory

Еще одно, не лишенное забавности замечание Андрея о Шахрине: «Сейчас Володя очень хорошо научился пользоваться своим образом, как он говорит, «человека с пролетарским прошлым», а раньше он действительно им был»… Но каков бы ни явился новый Дилан, Матвеев им увлекся и пригласил Шахрина поучаствовать в сейшне в ДК Воровского, посвященном дню рождения Миши Перова, гитариста группы «Трек».

День рождения Перова обыкновенно случается в сентябре, но сейшн, ему посвященный, имел место 4 января 85-го года. Почему?.. Кстати, группы «Трек» к тому времени уже не было. Но сейшн был. В доме культуры завода им. Воровского. Очень странное было место: весь ДК помещался в длинном и плоском помещении над каким-то заводским цехом. Туда и явился Шахрин, подогретый обещаниями Матвеева о том, что будут там почти все избранные музыканты, и «УД», и группа «Группа», которую сам Матвеев пестовал, и «будет молодой «Наутилус», который скоро должен стрельнуть». Шахрина в обстановке полной секретности встречали на заводской проходной, вели по переходам между производственными помещениями, вошли в клуб…

И… ничего. Сидят человек десять, водку выпивают, байки травят.

Их действительно было десять человек, но весьма любопытных — почти весь тогдашний свердловский рок: Егор Белкин и Илья Кормильцев («Урфин Джюс»), Миша Перов («Трек»), Володя Огоньков, игравший в «Группе», и весь «Наутилус», который в тот момент не был еще «Помпилиусом» и состоял из двух лидеров, Димы Умецкого и Славы Бутусова. Матвеев, жена его Алина, вольный саксофонист Леха Могилевский, которого еще не взяли в «Нау». И еще один кадр, который произвел на Шахрина впечатление особое: «И Нифантьев, у которого рожа зеленкой была намазана. Зеленая рожа! А я, порядочный рабочий со стройки, думаю: какой урод!.. Но он мне понравился, потому что он был бешеный абсолютно». И абсолютно пьяный… В историю «Чайфа» Антону Нифантьеву предстояло вписаться через год, но о том в свое время.

Шахрин — человек целеустремленный, пригласили его на сейшн, он приготовился играть. «Спел пару песен и понял, что никому не интересно, что людям просто неудобно, им надо выпивать и закусывать. Мне сказали: «Молодец, старик, на тебе стакан». Выпили. А когда уже все были совсем пьяные, играть все-таки начали, но полную хренотень» (Шахрин). Играли кто на чем не умел и нечто авангардное без названия, жанра и прочего музыковедения. Может быть, это была музыка портвейна, которого выпили в тот день несколько ящиков? Может быть и так. Важней для нашей истории другое — Шахрин познакомился со всеми и всем понравился.

«Было видно, что он немножко комсомолец, — вспоминает Перов, — точнее, не он, а его оболочка. Но о песнях я подумал: «О, нормально!» — видно было, что творчество не заимствованное».

Потом шли по улице, провожались, болтали, орали и хулиганили. Музыканты!.. Особенно Умецкий, в руках которого был черный пластиковый кофр от бас-гитары с крупной надписью «Репс1ег 115А». И Шахрин почувствовал, что это есть, что оно настоящее, и что он, Вова, к этому уже причастен. На следующий день пришел к Бегунову, сообщил: «Я познакомился, я видел этих людей, реальных «Урфин Джюсов» и «Наутилусов», они такие же, как мы, без хвоста!» (Шахрин).

Итак, в начале 85то Шахрин попал в тусовку, но тусоваться не умел, водку не пил; в результате с удвоенной яростью принялся писать песни. Тусоваться умел Бегунов, пил с удовольствием и оказался на месте, поскольку свердловские рокеры все до единого не столько на инструментах играли, сколько пили и разговоры говорили. Рванул Бегунов в пучину рок-н-ролла с наслаждением, только не всегда успевал переодеваться, отчего приключались накладочки.

Сидел как-то Вовка в милицейском «уазике», зима, холодно, из машины вылезать неохота, а мимо идет Бутусов с приятелями. Бегунов и гаркни в громкоговоритель: «Гражданин Бутусов! Подойдите к машине!»… Бутусов, не оглядываясь, голову в плечи вжал и рванул в ближайшие кусты. И приятели его тоже разбежались. Бегунов удивился, он поболтать хотел… Спустя некоторое время на дружеской вечеринке он эту историю рассказывал, все смеялись, только Слава все мрачнел, потом выдавил: «Так это ты был, сволочь!». Запомнил.

Таких штук с Бегуновым приключалось вдоволь. То приедут к Матвееву челябинские хиппаны, сядут дурь курить, заезжает Бегунов, который на дежурстве, в «коробке» и при форме… Хиппанов откачали. Еще одно приключение с Вовкиным участием Матвеев до сих пор вспоминает с дрожью: приехал Шевчук, песни пел на квартире. Матвеев Бегунова позвал, тот из дома вышел, а Матвеев стал думать: в форме придет или без? «Было очень холодно, Бегунов приперся в огромных ментовских валенках, в ментовском тулупе, но не в форме, слава Богу. Учитывая тогдашние отношения Юрича с ментами, это был бы цирк!..» (Матвеев). Бегунов тусовался, Шахрин песни писал. Единственный человек, кто оставался сам по себе, был Решетников.

Но это все лирика, суровая проза жизни заключалась в тот исторический момент вот в чем: начиналось время перемен. Почему начиналось, непонятно, еще Черненко мучительно дотягивал последние месяцы своей прискорбной жизни, Горбачева в помине не было, а свердловский рок решил взять да и восстать из пепла. Хотя в конце 84-го он состоял из воспоминаний о «Треке» и «Урфин Джюса», которого в городе уже два года на сцене не видели.

Взорвал ситуацию «Наутилус»: на сейшене в начале января он состоял из двух архитекторов-неудачников, в начале февраля — уже из трех и сел на запись, 8 марта вышел альбом «Невидимка», он разнес местную тишину в клочья, а в голове Шахрина вызвал существенные перемены, много послужившие этой голове на пользу: «Вышел «Невидимка», и я понял, что можно не так, как «УД», не как «Аквариум», не как «Трек», но тоже хорошо. Я всегда понимал, что мы не похожи на уральскую музыку, которая тогда игралась, но тут оказалось, что и так можно».

Дальше — больше. В начале лета Егор Белкин собрал, можно сказать, свердловскую сборную, включавшую в себя и экс- «УД», и «Нау» и еще много кого, и записал яркий и очень противоречивый альбом «Около радио». Женя Димов, руководитель и барабанщик «Трека», организовал металлическую компанию, где опять-таки присутствовали Бутусов с Умецким. Но и те рокеры, кто ничего не делал, были взбудоражены, нервно пили портвейн и много говорили. Говорили о будущем рок-клубе. Собрания устраивали. А приткнуться негде, собрания шли в ВИА «Песенке», Шахрин пустил. И вообще, чайфы активно в этой внешней жизни участвовали, но шла у них еще и внутренняя жизнь, тоже не пассивная.

Весной «Чайф» записал два альбома. А выпустил один.

Первый альбом назывался «Волна простоты» и к собственно «Чайфу» отношения почти не имел. Придумал все Андрей Матвеев: «Чайф» тогда как таковой не существовал, просто был Шахрин. А я близко дружил с Перовым, это был гениальный гитарист, он понимал, что делает; многие гитаристы этого не понимают, а он понимал». Матвеев подкинул идею записать Володины песни на пару с Перовым. Миша работал в филармонии, мотался по «кацапетовкам», в мае приехал, ему позвонил Матвеев и предложил записаться. «Я и не знал, что играть, понял только, что нужно помочь Шахрину» (Перов). У Матвеева дома, в кабинете площадью шесть квадратных метров, поставили единственную в городе портостудию Зопу, принадлежавшую Илье Кормильцеву, записывал Володя Огоньков, Бегунов активно присутствовал, привязывал микрофон к стулу. За три часа разучили и записали.

«Записывалось так: играет Вовка песню, прикидываем быстренько, как ее делать, и — вперед. Раз, два, три, с четвертого писали. Ощущение от Вовки было хорошее, от него ничего и не требовалось: три аккорда свои он играл, делал это ритмично, а больше ничего и не надо было. Игралось в охотку» (Перов). «Я был поражен, насколько изящно Миша играл на гитаре» (Шахрин).