ЧaйфStory

Шахрин: «Я человек домашний, меня на самом деле тусовка мало интересует, меня больше интересует, чтобы очаг был, юрта, вигвам какой-то. Мне нравится состояние внутреннего комфорта, когда мне хорошо. На гастролях больше всего в жизни мечтаю лечь на диван дома, жене голову на колени, и чтобы меня за ухом почесывали. Не хочу я номер с джакузи, мне нужно, чтобы за ухом чесали. И поэтому почти домашняя ситуация в группе меня устраивает».

Шахрин — гармонизатор действительности. Мир переделать нельзя, это он понимает, но можно переделать ту часть окружающей среды, которая к тебе ближе, этим он и занимается. А почему пишет песни, сам не знает. Мало того, «часто бывает, я не понимаю, про что песня; сперва она написана, а потом начинаешь понимать» (Шахрин). И еще с ним бывает редкое и ценное для каждого пишущего удивление, когда напарываешься на собственный старый текст и думаешь: «Ух ты, неужели я это написал?».

«При том что он гениально безграмотный человек! — Бегунов говорит. — Он мне однажды записку в двери оставил — в трех предложениях восемнадцать ошибок, я жене дал почитать — она полчаса понять не могла, о чем речь». И это тоже правда, Шахрин уверяет, что у него «врожденная безграмотность»: «Я дома то и дело кричу из-за компьютера: «Лена! Как это слово пишется?» В ответ хохот, дочь с женой представить не могут, что в нем вообще можно ошибку сделать»… Бегунов пишет без ошибок. «Кстати, Бегунов — мастер литературного жанра анонимки, — это Шахрин, — он их пишет гениально, и если в гримерке подворачивается печатная машинка, он тут же клепает анонимки на окружающих и всем их раздает».

Ребята, скажем так, разные. Единственное, в чем схожи, это в отношении друг к другу. Они друзья, Вован и Вовка. Хотя далеко не сразу разобрались, что так оно и есть. Бегунов: «Все-таки это дружба. Но понимание это пришло непросто и небыстро. Учитывая, что прожили вместе всю жизнь, я узнал, что он друг, совсем недавно. Было столько друзей, и таких, что мне казалось, будто я без них умру, а Вовка всегда был «сбоку припека». Никогда я не думал, что он имеет для меня такое огромное значение. Но мы потому и терпим друг друга, что ему недостает части меня, а мне — части его».

Дело было в августе 98-го, городу Екатеринбургу исполнялось 275 лет, дата не шибко круглая, но местные власти созидали из нее грандиозный (в их понимании) юбилей. Кроме прочего, на Центральном стадионе мыслился концерт — Кулио, Крис Норман, Бони Тайлер и почему-то «Чайф». Акция намечалась помпезная, огромную сцену везли из Эстонии (?), цена билетов, мягко говоря, недемократичная, и так дальше в том же разрезе. «Понятно было, что деньги огромные, и в какую-то ерунду вбухиваются» (Шахрин). Чайфы мероприятию не радовались и досаду свою не скрывали. Хотелось, раз уж День города, устроить и для себя, и для горожан что-то приличное. Решили устроить. Есть на улице Малышева напротив Центральной гостиницы угол, кирпичная стена под желтой краской. Съездили, переговорили с дворником, чья территория, он не возражал; спросили, можно ли через забор розеточку перекинуть — можно. Закидали в свои машины репетиционный аппарат, гитары, барабаны и поехали после обеда на Малышева. Там поставили два джипа по бокам, шахринский и бегуновский, забросили на них колонки, между джипами на асфальте расставились, настроились и погнали…

Без рекламы, без объявлений, без журналистов, публика — кто мимо шел…

Сперва стояло человек тридцать молодых ребят, смотрели, как какая-то группа разворачивается. Не сообразили, что «Чайф» — аппаратик жиденький, ни охраны, ни видеокамер, и вообще «тут вам не Дворец спорта»… Заиграли, прохожие стали на шум подтягиваться, песне к пятой набралось сотни три с половиной — роллеры, пенсионеры, мальчишки на заборе, пара пьяных, ребята с пивом, девчонки с сигаретами, ребенок лет трех очень упорно танцевал… И звук негромкий, как когда-то на танцах, и троллейбусы по кольцу выруливают…

Играли час с небольшим, и ничего, раскачали публику. Народ молодой привык на концертах петь и орать, а посреди улицы терялся, стремно стоял; потом расходился, и покрикивать начал, и посвистывать, подпевать. Были в толпе лица с подозрением во взглядах: «А чего это они играют? Или не они?». Нет, Бегунов с сигаретой в зубах, Шахрин перед микрофоном почему-то на резиновом коврике — электричества боится, что ли?.. Двинин с пятистрункой, Северин с двумя рабочими барабанами… «Это внеплановый концерт на кухне, Это подзарядка наших батарей"…

Пели, хохмили, Бегунов анекдоты рассказывал (приличные), потом Шахрин сказал: «Извините, ребята, с праздником вас, а нам надо на концерт ехать». Быстро свернулись, забросили аппарат в джипы, поехали на стадион играть с Кулио. «А там официоз, все неразумно организовано…» (Бегунов).

В арсенале психотерапевтов есть формула: «Не пытайтесь сделать так, чтобы другим было хорошо. Сделайте так, чтобы вам было хорошо, тогда и другим с вами будет хорошо».

По этой формуле живет группа «Чайф». Они пытаются делать так, чтобы им самим было хорошо. А если еще и другим по кайфу, так нам же лучше. Но это большой-большой чайфовский секрет. (Не говорите никому!)

И это все о том же, об арифметике. Дважды два — никак не четыре. А «Чайф» — это «Чайф», а не таблица умножения. Дальше пусть говорит Бегунов:

«Так, как я вижу мир, его не видит никто. И как бы плохо я на гитаре ни играл, так плохо играю только я. Как бы плохо Вовка стихи ни писал, так плохо может писать только он. И будь человек трижды талантливый, он все равно не влезет в Вовкину шкуру и не напишет то, что пишет Вовка. И если нас не будет, значит кто-то это не напишет и не сыграет».

Сказанного достаточно.