ЧaйфStory

Началось с того, что в СУ-20 пришла разнарядка: нужен молодой человек двадцати семи лет, рабочий, желательно, не очень пьющий…

Для тех, кто забыл или не в курсе: демократия при большевиках числилась среди точных наук, где было сосчитано и запротоколировано, сколько должно быть среди депутатов хлебопеков, сколько землекопов, каков их возраст, образование, пол, семейное положение и сексуальная ориентация. Выбирали одного из одного возможного.

«Они посмотрели списки, нашли двоих подходящих, один был в командировке, я стал депутатом, — рассказывает Шахрин. — Меня вызывают в партком, объясняют задачу, а я что-то засомневался. Они говорят: «Дурак, ты же в МЖК рвешься, тебе там активность нужна, а куда активней, когда ты депутат?»… Один день в месяц на работу не ходить, и бесплатный проезд на транспорте»… Бесплатный проезд Вову добил, стал Вова депутатом. А когда в райсовете распределяли по комиссиям, напросился в комиссию по культуре.

Будучи человеком, политически наивным, Шахрин не очень представлял, что такое народные депутаты, и к советской власти был вполне лоялен. Пока не попал на сессию райсовета. «Там я вдруг понял, как это глупо. Во-первых, смешно, во-вторых, глупо. Больше ни на одну сессию не ходил. Пару раз был на заседаниях комиссии по культуре, возглавляла ее гражданка Алокина» (Шахрин). Об этой дамочке стоило бы, наверное, написать поподробнее, но не хочется, больно нечистоплотная и неприятная личность. Любила лузгать семечки, «любила» культуру в отдельно взятом Кировском районе… Шахрин ее чуть до кондрашки не довел: «В 85-м появляются новые запретные списки, был такой «советский Биллборд», Алокина читает, и в этой сотке название «Чайф». Меня это безумно порадовало» (Шахрин). А гражданку Алокину чуть удар не хватил: ее депутат — руководитель официально запрещенной группы!..

Однако из депутатов не выгоняли. Даже когда Володя обозлился и перестал ходить на их посиделки, в райсовете эту наглость могли только игнорировать, отправляя время от времени в СУ-20 укоризненные депеши. Шахрин все равно значился депутатом. Для Володи, который все еще бился с МЖК за право на собственную жилплощадь, это был «балл» абсолютный, что-то вроде ядерного оружия. Что бы ни замышляли против него комсомольцы, выгнать ДЕКУТАТА было нереально.

Сам депутат это понимал, еще и хамил постоянно. Вступал с начальством в пререкания, лез повсюду… Создатели коммуны на МЖК, как и всякие прочие сектанты, требовали от своих адептов полного и безоговорочного подчинения, но тут пришлось зубы сжать и терпеть. Во второй раз Шахрина не выгнали. А впоследствии выделили ему квартиру на пятом этаже, который в МЖК почтительно именовался «комиссарским».

Добрейший Сережа Ивкин депутатом не был. Его уволили через месяц после концерта Нау.

Баталии текли, отдаваясь глухим эхом под узкими сводами ВИА «Песенки», жизнь продолжалась. Все шло будто бы своим чередом, но появилась в размеренном чаепитии некая тревожная нотка, почти неощутимая, но диссонансная.

Шло после дня рождения время, радостные нотки выветрились, и вокруг по поводу первого концерта «Чайфа» стали поговаривать, что мероприятие было, конечно, замечательное, но слушать это трудно. И появилась легкая неуверенность, с которой Шахрин пытался бороться, результатом борьбы стал еще один странный проект, рожденный при участии Андрея Матвеева.

«Это был самый не получившийся, но, я до сих пор считаю, самый «западный» проект, который мы придумали. Падал снег, мы с Вовкой шли по мосту на МЖК, и возникла идея сделать сейшн, запись с приглашенными музыкантами за два, за три дня на базе ДК Горького. Получился альбом «Субботним вечером в Свердловске» (Матвеев). Проект был бодрый: позвали всех знакомых, знакомые не все, но пришли. «Песни у нас были более-менее отрепетированы, — рассказывает Шахрин, — мы показывали песню, и, например, Егор Белкин слышал «Зинаиду», говорил: «Давай двенадцатиструнку, знаю, как сыграть». Пару раз прогоняли все это и тут же записывали». Белкин играл на гитаре, Дима Умецкий — на басу и пел, Бутусов пел бэки, на барабанах играли Алик Потапкин и Олег Решетников, Виталий «Киса» Владимиров на тромбоне… Действо происходило в ВИА «Песенке» весело, со всякими бегуновскими штучками, и все были уверены, что результат будет «что надо».

Альбом не решались выпустить полгода. Было в нем что-то пугающе неправильное, но не сразу стало понятно, что именно. Фокус оказался вот в чем: «Чайф» не стыковался с музыкантами, поигравшими в альбоме. Не стыковался, в том числе и по признаку профессиональному; так, Белкин играл простенький гитарный риф в «Зинаиде», и этот риф при прослушивании «вываливался» из материала, начинал жить сам по себе. Но не это главное: именно пленка показала, что «Чайф» плохо стыковался со свердловским роком как таковым. А свердловский рок, в свою очередь, не стыковался с «Чайфом».

Своеобразным подтверждением тому стала забавная мелочь: Дима Умецкий, один из отцов-основателей «Наутилуса», пел рефрен «Ты сказала мне: Скотина!». Петь Дима не умел, не мог правильно интонировать, припев вышел странный, но забавный. С тех пор при исполнении «Скотины» Бегунов дурным голосом старательно копирует неуверенные интонации Умецкого. Прижилось… Были в альбоме и настоящие находки — ни одна не прижилась.

Была, была, существовала особая свердловская стилистика! Проступала даже в самых странных своих порождениях, вроде «Апрельского марша» или замечательного, несправедливо забытого ныне «Каталога». Присутствовала она и у «Чайфа», но не зря опытный Пантыкин сразу подметил питерские (т. е. чужеродные) веяния на первом же концерте группы! «Чайф» был, конечно, местным, но… — хрен его знает!.. — все равно наособицу. Недаром многострадальный альбом мусолили целых полгода, все не решались выпустить, оправдываясь, впрочем, плохим звуком, который, и правда, вышел уж очень нехорош. Выпустили его в мае 86-го, но там была уже другая игра.

Пока же стояли они на грани перемен, которые напрашивались сами собой, и даже суперстабильный по натуре Шахрин уже не мог им противиться. Альбом «Субботним вечером в Свердловске» был неудачной попыткой перемены имитировать, пришлось меняться на самом деле. В результате появился басист Антон Нифантьев.

(физиономия)

Басист Нифантьев, засветившись зеленой рожей на сейшне им. Перова, постоянно пребывал где-то неподалеку. Он играл в группе «Группе». Был юноша статный, во всяком случае, среди невысокликов Шахрина, Бегунова и Решетникова производил впечатление гренадерское. Улыбчив, несколько странен и отличался диким басовым звуком, который получал, натягивая на гитару «Урал» струны от рояля. Группа «Группа» базировалась сперва в ДК Воровского, потом в ДК Горького. «В соседней комнате сидел «Чайф». Я стал к ним заходить, чай пить, хотя чай не любил никогда. Но это так, по-соседски. А Шахрину Матвеев наговорил про меня чего-то, и они ко мне с уважением относились» (Нифантьев).

Что и правильно, поскольку Антон к двадцати одному году как минимум семь лет вел исключительно музыкальный образ жизни. Хотя в пять лет его категорически отказались принять в музшколу, указав на полное отсутствие слуха, чувства ритма и прочих дарований. Мальчик Антон мирно рос и развивался вплоть до двенадцати лет, когда тетя принесла племяннику магнитофон «Комета» и штук сорок маленьких катушек с магнитной пленкой. Там было все: и Rolling Stones, и Deep Purple, и The Beateles… Много всего. «Я всю эту беду отслушал в каникулы, недели две слушал, и у меня крышу снесло» (Нифантьев). Только обертки у катушек были перепутаны, и Антон спустя годы узнавал, что его Sparks — это на самом деле Slade, и наоборот. На слух знал, по имени — нет.

Дальше все, как положено: выпросил у старших ребят во дворе гитару и через месяц так набил руку, что старшие взяли его в свой ансамбль, который репетировал тут же во дворе, в котельной. В 78-м, окончив 8 классов, уже играл в ансамбле института Уралгипротранс, где, кстати, позже работал проектировщиком Слава Бутусов. Музыканты в институте были лет на пять старше, и познал Антон все прелести музыкантской жизни: первые попойки, первые женщины, общаги… Кстати, басистом Нифантьев стал поневоле. «Играть я хотел на гитаре, а там не было басиста… Это беда всей моей жизни: куда бы я ни приходил, везде нужен был басист, и я везде становился басистом…» (Нифантьев).