Я был драгдилером Rolling Stones

Мик Джаггер любил ее, и любил очень сильно — это становилось все заметнее при каждой их встрече. Помимо красоты, Марианна обладала хорошими манерами и образованностью, которые очень привлекали в ней Джаггера. Новоприобретенное богатство и влияние сделали его популярным среди молодых аристократов, но он понимал, что ему недостает утонченности и вкуса. Марианне же доставляло удовольствие учить его манерам, посвящать в литературу, знакомить с искусством. Постепенно она поняла, что он очень раним и что его сильно задевает, когда Брайан и Кит объединяются против него. И наконец ощутила к нему ответное чувство.

Почти незаметно пролетело несколько месяцев; она отдалялась от Джона все дальше и дальше. Мик окончательно разорвал отношения с Крисси, и они с Марианной стали жить вместе. Иногда они встречались с Брайаном и Анитой, однако из-за паранойи и враждебности Брайана дружбы у них так и не получилось. Кит же, казалось, выжидал. Особенно это становилось очевидно, когда кто-нибудь начинал поддразнивать его, что он единственный из группы остался без красивой девушки.

4

Долгое время близким другом «Роллинг Стоунз» был Роберт Фрейзер. Он торговал произведениями искусства. Этот талантливый, обаятельный темноволосый мужчина так же решительно стремился свергнуть господство вычурных традиционных галерей, как Брайан, Кит и Мик — вырваться из оков традиционного джаза. И пока «Роллинг Стоунз» заводили своей музыкой толпы молодых интеллектуалов в «Кродэдди», Фрейзер приглашал гостей в свою маленькую галерею на Дюк-стрит в Мэйфэйре. У него были довольно смелые вкусы, но в то же время он прекрасно разбирался в авангарде шестидесятых и отличал стоящие вещи от подделок. Слава его среди ценителей искусства неуклонно росла, несмотря на то что иногда он, казалось, посягал на их устои.

Будучи весьма общительным и приятным человеком, он дружил со многими рок-звездами, которые в то время быстро становились чем-то вроде новой аристократии. Они доверяли его словам, когда он советовал им вкладывать средства в произведения искусства. Кроме того, им импонировала в нем смесь интеллигентности, стильности и современности. В отличие от большинства владельцев дорогих галерей и частных коллекций, этот человек сам употреблял наркотики и говорил на сленге, так что они обычно соглашались на те цены, которые он запрашивал.

Когда я был подростком, у меня было две страсти — рок-музыка и преступления, именно в таком порядке. Мой двоюродный брат ушел из дома и стал известным бандитом. Пока мои родители жаловались, что он навлекает позор на нашу семью, я с завистью поглядывал на его большой роскошный автомобиль и сопровождавших его красивых девушек и просил Господа наставить меня, как достичь того же. От преступлений веяло таинственной романтикой и славой. Брат рассказывал мне о том, как они уходили от полицейской погони и о близнецах, управляющих лондонским Ист-Эндом, так красочно, что сам Аль-Капоне позавидовал бы. В то время когда зарплата в 30 фунтов в неделю считалась вполне приличной, мой кузен часто носил в карманах по полторы тысячи.

Он пытался разубедить меня следовать по его стопам и даже предложил мне поработать крупье в небольшом клубе, где он владел долей. Клуб назывался «Le Chat Noire» («Черный Кот») и располагался в Мэйфэйре. Работа была интересная, но для меня это прежде всего открывало необыкновенную возможность лично пообщаться с элитой лондонских криминальных структур. У Альберта Даймса, итальянского «крестного отца» лондонского Уэст-Энда, обладателя холодного острого взгляда, был собственный ночной клуб в Сохо, и он часто захаживал в наш. Я слышал отзывы о нем как о самом отъявленном злодее в Англии, однако мне он показался обаятельным и умным человеком. Хотя мне тогда было девятнадцать, выглядел я гораздо моложе, и Альберту взбрело в голову позаботиться обо мне — ну вроде как взять под свою защиту. Однажды, выпив уже порядочно бренди, он подозвал меня к себе и, положив руку мне на плечо, сказал:

— Сохо — суровое место, Тони, но если ты когда-нибудь нарвешься на неприятности, помни, что я за тебя. Можешь упоминать мое имя, если что.

Другой известной личностью в местных криминальных кругах была внушительных размеров женщина с бочкообразной грудью, уроженка Ливерпуля, которую за глаза называли Лохматой Шейлой. Шейла контролировала район Джерард-стрит до того, как он превратился в Чайна-таун. И делала это жестче и беспощаднее иного мужчины.

Ходили слухи, что однажды Шейла голыми руками задушила мужика, который пытался пробить себе дорогу на Джерард-стрит. Я считаю, что это чистая правда. Шейла также умудрилась дать отпор шизофреничным братьям-близнецам Крэй, когда те собрались было открыть игорное заведение в ее районе. Никто точно не знает, как ей удалось с ними справиться, однако в Сохо часто можно было встретить понимающую улыбку на лицах тех, кто слышал о том, что братья Крэй в итоге решили открыть свой игорный клуб «Барн» в Нэтерлэндс или Найтсбридже, поскольку там, по их словам, можно было заработать намного больше.

И вот в этот мир интриг, насилия и феодальной вражды попал Роберт Фрейзер. Однажды я в одиночестве пил эспрессо в баре на Флит-стрит в Сохо. Был ранний вечер, и я убивал там время перед работой в клубе.

Роберт подсел ко мне; у нас завязалась беседа. Он сообщил, что учился в Испании. Мои родители родом оттуда, и я знаю испанский так же хорошо, как и английский. Услышав об этом, Роберт пришел в восторг и тут же заговорил на испанском — оказалось, он тоже владеет им довольно прилично. Помню, около часа мы обсуждали испанскую политику и гражданскую войну, а затем Роберт отправился по делам. Я оставил ему телефон, и мы договорились встретиться. После этого Роберт часто заезжал в Сохо на машине, подбирал меня, и мы катались по району в поисках гашиша.

Раз или два он вскользь упоминал о неких беспокоивших его «проблемах». А как-то поздней ночью, когда мы напились с ним в маленьком уютном баре на Бервик-стрит, он, с трагическим лицом осушив свое виски, заявил:

— Похоже, Тони, мне конец.

История его бедствий была для того времени достаточно стандартной. Подобно сотням других богатых молодых людей, он был покорен перспективами, открывавшимися для обогащения после легализации азартных игр, и…

— В общем, я задолжал в клубе «Барн» двенадцать тысяч фунтов, — признался он. — Теперь они звонят мне ежедневно и даже присылают ко мне в галерею своих бандитов. Они мне угрожают, но у меня просто нет такой суммы.

Тут я не смог сдержать кривой улыбки. Мы в «Черном коте» вели себя с должниками подобным же образом, и в девяти случаях из десяти это отлично срабатывало. Однако я решил, что лучше не говорить об этом Роберту. Вместо этого я сказал, что у меня есть друзья в «Барне» и, быть может, я что-нибудь смогу сделать.

Спустя пару дней я встретил на улице Альберта Даймса. Я обрисовал ему ситуацию, но он не захотел вмешиваться.

— Если на этом сосунке висит долг, то это его проблемы. А если ты собираешься устроить разборки с близнецами, то это твое личное дело, — вот и все, что он мне сказал. И на последней фразе я почувствовал, что Альберт Даймс, человек, железной рукой державший весь Сохо, немного побаивается. Он не хотел мериться силами с молодыми и взрывными братьями хулиганами из Ист-Энда. Но я был в то время юн и опрометчив, и помочь Роберту казалось мне делом чести.

«Барн» был оформлен богато, безвкусно и пышно. Я с некоторой опаской постучал во входную дверь. К моему облегчению, меня встретил Курчавый Кинг, мелкая сошка, дезертировавшая из Сохо к Крэям. Он стоял за конторкой портье в черном костюме и галстуке-бабочке.

— Курчавый, скажи Ронни и Рэгги, что я хочу повидаться с ними, — проговорил я, надеясь, что мои слова звучат достаточно весомо. Я заметил подозрительную выпуклость у него под пиджаком, там было явно что-то спрятано, и выглядело это угрожающе.

— Извини, Тони, они довольно занятые люди, — проговорил он, как обычно, печально, — и мне четко сказано, что они не хотят никого видеть. А в особенности это касается всякой шантрапы вроде тебя.