На далеких рубежах

Замполит обратился в штаб дивизии. В конце концов пришло распоряжение: ограничиться двумя дежурными парами -- дневной и ночной; дежурят преимущественно несемейные летчики и техники, остальные имею право ехать встречать свои семьи.

-- Разумное решение! -- комментировал приказ лейтенант Байрачный. Его уже нисколько не волновал вопрос, как Биби в босоножках и демисезонном пальто доберется до Холодного Перевала. Этот вопрос был разрешен.

Подмазавшись к кладовщику вещевого склада, он раздобыл у него на временное пользование кожух, валенки и солдатскую шапку-ушанку. Уложив все это имущество в мешок, взвалил его себе на плечи и поспешил к автоколонне, которая выстраивалась на дороге за шлагбаумом.

По примеру Байрачного и другие офицеры бросились к вещевому складу, но оказалось, что Рожнов их опередил. По его распоряжению снарядили грузовик с кожухами и валенками для семей офицеров.

Колонну возглавлял майор Дроздов. Замполит Горбунов остался в гарнизоне и просил Дроздова присмотреть в дороге за его семьей.

Наконец колонна тронулась в путь. Не близко было до станции -- сто двадцать пять километров по тайге и горам.

Офицеры ехали в двух автобусах. Это было прекрасное путешествие. Пели песни, шутили, сыпали остротами. Особенно доставалось от остряков предприимчивому Байрачному. В пути он вдруг обратил внимание на то, что в мешке что-то шевелится.

-- Товарищи! -- воскликнул он, похлопывая по мешку. -- Тут какая-то чертовщина!

-- Ой, и вправду шевелится, -- заметил Максим Гречка, ощупывая мешок.

Кто-то весьма кстати вспомнил кузнеца Вакулу, который таскал на спине черта, и пошло, и пошло...

-- А ну-ка, развязывай!

-- Ой, ребята, рожки торчат, ей-богу!

-- Слышите? Пищит!

Мешок поволокли по автобусу, развязали и не успели вытряхнуть его, как из вещей выскочила мышь и скрылась где-то под сиденьями.

-- Обыщите карманы, лейтенант. А вдруг там еще крыса, -- озабоченным тоном посоветовал капитан Марков.

-- И то верно! -- не уловил иронии Григорий. Он начал шарить по карманам и наткнулся на смятый клочок бумаги, на котором было что-то написано. Поднявшись к фонарю, прочитал вслух: "Любимая моя! Сегодня нечистая сила приносит жену, прийти к тебе не смогу..."

В автобусе поднялся неимоверный хохот.

Нетрудно было догадаться, что эту записку кто-то незаметно подсунул в карман Байрачному. Но шутка явно ему не понравилась -- мало ли что могла подумать Биби, попадись ей в руки эта записка. Он внимательно осмотрел кожух, валенки и шапку, снова запихал их в мешок и сел на него.

-- Шутники доморощенные! -- обиделся он.

Дорога была хорошая, колонна двигалась быстро, но в одном месте наткнулась на снежный обвал и застряла. Битых два часа расчищали путь и на станцию добрались уже в сумерках. Эшелон стоял на запасном пути. Неподалеку пыхал паром паровоз. У вагонов -- ни души. Мороз и холод. Тем не менее начштаба подполковник Асинов, соблюдая свой офицерский этикет, вышел навстречу Дроздову в шинели и хромовых сапожках. Даже шапку не спустил на уши.

Отдав Дроздову рапорт, начштаба распорядился немедленно приступить к разгрузке эшелона. Офицеры бросились по вагонам, каждый разыскивал свою семью.

-- Мы здесь!

-- Сюда! Сюда! -- раздавались женские и детские голоса.

Среди этого многоголосного шума Дроздов услышал голос своего Вовки. Мальчик стоял в тамбуре и, как только отец приблизился, бросился к нему на шею, вцепился ручонками в воротник куртки.

-- А я слушался маму в дороге. И ел все, что она давала. И в тамбур не выбегал. И чай не разливал, -- скороговоркой сыпал мальчик.

Чтобы Вовка ничего не натворил в дороге -- этому, конечно, отец не мог поверить, но тем приятнее было слушать любимого сынка.

-- И холодной воды не пил, чтобы не простудиться, и... -- вдруг Вовка осекся, увидя рядом мать.

-- Может быть, соврешь папе, что и чулки мои не порезал ножом для обшивки самолета, и одеколон не вылил в молоко? -- ехидно спросила Вера Иосифовна.

Вовка смутился.

-- Не ябедничай, Вера, -- Дроздов подмигнул жене. -- Вы собирайтесь, а я разыщу семью замполита. Они здесь? Тем лучше.

Григорий Байрачный бегал со своим мешком вдоль эшелона, разыскивая Биби. Кого ни спросит, никто не знает, в каком она вагоне. И наконец услышал знакомый голос:

-- Я здесь, Гришенька!

Он не узнал свою жену. Черная под котик шуба, теплая красная шапочка, валенки.

-- Где ж это ты так принарядилась? -- спросил он.

-- Еще на старом месте.

-- Вот молодчина! А я для тебя кожух привез, -- он сбросил с плеч мешок. -- Видишь, какой заботливый у тебя муж?

-- Вижу, Гришенька! -- сияла Биби.

Ей хотелось прильнуть к нему, еще раз поцеловать, но она стеснялась людей.

Не у всех, однако, встреча была радостной. Максима Гречку жена встретила сообщением, что Петрусь заболел. Врач признал ангину. У мальчика высокая температура.

-- Вот беда! -- сокрушался Гречка. -- Как же быть?

Об этом побеспокоился врач: семью техник-лейтенанта поместили в командирскую "Победу".

Начали грузить вещи на машины. Офицерам помогали солдаты. Чемоданы, ящики, узлы -- все это переносилось из вагонов на грузовики, крытые и некрытые. А мебели - никакой. Одни семьи распродали свой скарб, другие бросили, чтобы не возиться.

Вот она, жизнь военных людей! Чемодан -- и в нем все твое добро. В городке дадут пару кроватей, стол да тумбочку -- и готов домашний уют. О мало-мальски приличной мебели и мечтать не приходится.

Исключением оказалась семья инженера -- подполковника Жбанова. Капитолина Никифоровна забрала все, что у нее было, вплоть до последней табуретки. Даже с холодильником не рассталась, хотя такую дефицитную вещь каждый охотно купил бы в Средней Азии.

-- И на какого черта приволокла ты холодильник, если здесь и без того холодно? -- ворчал Жбанов, надрываясь над грузом.

-- Тебе не нужно -- мне пригодится, -- огрызалась жена, внимательно наблюдая за тем, чтобы кто-нибудь не оцарапал дорогую мебель.

-- Осторожнее, слышите! -- покрикивала она на мужа и солдат. -Поаккуратнее давайте!

-- Людей бы постыдилась, -- урезонивал ее инженер.

-- А ты не учи меня, я уже ученая!

Капитолина Никифоровна нераздельно господствовала в семье, держа мужа под башмаком. Она была непоколебимо убеждена, что только благодаря ей муж дослужился до старшего инженера полка, и будь он чуточку ловчее, давно б уже заправлял где-нибудь в штабе дивизии.

Дружбу она водила лишь с теми женщинами, мужья которых занимали солидное служебное положение, мелких чинов не признавала, относилась к ним с явным пренебрежением. А своей единственной дочери еще с детства вбивала в голову, что ее мужем должен стать не кто-нибудь, а только генерал. И Лиза по примеру матери тоже водила дружбу только с дочерьми "обеспеченных" родителей.

Когда же Лиза подросла и познала вкус высоких каблуков и модной прически, мать начала следить, чтобы дочь, упаси бог, не свихнулась, встретившись с каким-нибудь офицеришкой без высшего образования или, как она выражалась, без академического ромба.

-- Ромба нет -- в голове пусто и на погонах не густо, -- поучала она дочь.

Лиза, искренне уверенная в своем превосходстве над подругами, жеманилась, напускала на себя чванливую спесь, сторонилась молодых офицеров.

Закончив с грехом пополам десять классов, она отправилась в институт сдавать экзамен, наполнив по совету матери свой чемодан дорогими и модными платьями. Не помогло. Не попала Лиза в храм науки; на первом же экзамене по русскому языку она срезалась, получив двойку.

Вернувшись домой, Лиза пуще прежнего увлеклась нарядами и танцами. На предостережения матери махнула рукой и начала водить компанию с молодыми офицерами, не обращая внимания на ромбы. Мать, опасаясь, чтобы "глупый ребенок" не сошел с пути истинного, бегала за дочерью по пятам. Как-то летом, отправляясь на Черноморское побережье, она взяла с собой дочь, чтобы не спускать с нее глаз. Но именно там, на курорте, в одной из укромных аллей парка, случилось такое, что бедная мать чуть ли не впервые в жизни схватилась за сердце и по-настоящему познала вкус валерьяновых капель. Она порвала на "лысом черте", как она окрестила учителя бальных танцев, галстук и плюнула ему в лицо. А "дочь-поганку" поволокла на вокзал, чтобы более никогда сюда не возвращаться...