Воспоминания об Александре Грине

Вспомним, как говорит о Несбывшемся герой «Бегущей по волнам»: «Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты? Между тем время проходит, и мы плывем мимо высоких, туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня».

Если Грин жил активной жизнью в созданной его вымыслом стране, то обыденность он воспринимал довольно сдержанно. Он навлекал на себя обвинения в уходе от реальности и в аполитичности. Говорили, что он «сказочник». Одни находили в этом оправдание, так как ведь и сказки нужны людям. Другие считали самым

PAGE 293

тяжким грехом подмену кипучей жизни выдуманной сказкой.

Но не следует забывать, что сказка является формой отображения действительности, что она может быть реалистической по смыслу и духу. Ведь самая невероятная фантазия в конечном счете исходит из реальности. Пусть называют рассказы Грина сказками, но мы никак не можем отрицать, что в них действуют живые, полнокровные люди, вызывающие у нас симпатию или ненависть, волнующие нас благородством чувств и возвышенными стремлениями! Симпатии Грина неизменно на стороне слабых, обездоленных, мечтающих о возвышенном и идеальном, преданных своему делу.

Мне вспоминается, как Грин презрительно поглядывал на жирных людей, их лица, на которых, как на вывеске, красовалась самоудовлетворенная сытость.

Как- то после отпуска я заметно пополнел, и Грин с первого взгляда обратил на это внимание.

- Ты, я вижу, начинаешь жиреть! - сказал он. - Смотри, скоро станешь эдаким нэповским купчиком с брюшком и двойным подбородком!

Он смотрел на меня насмешливо и с явным неудовольствием. Потом, когда я успел снова похудеть, Грин отметил:

- Ну вот, ты снова выглядишь интеллигентным человеком, и в глазах у тебя светится мысль!

Мы уделяем большое внимание моральным принципам и этическому воздействию литературы. Надо признать, что в этом отношении положительные герои произведений Грина способны отвечать самым строгим требованиям. Они безупречно честны, благородны, не идут на компромиссы со своей совестью, не поддаются низменным побуждениям. А как прекрасны их чувства, как преданна, нежна и верна их любовь. В рассказах Грина нет и намека на эротичность, на описание натуралистических подробностей, Любовь в них раскрывается во всей глубине, необычайной чистоте и неизменности. И вместе с тем она не отличается аскетической отвлеченностью, а проста, понятна и очень человечна…

Можно привести бесчисленное множество примеров, подтверждающих моральную высоту чувств героев Грина. Остановлюсь только на одном, чрезвычайно типичном и своеобразном. В рассказе «Синий каскад Теллу-ри», написанном в 1913 году, герой, преодолевая огром

PAGE 294

ные трудности, рискуя жизнью, пробирается в город, охваченный эпидемией чумы. Он разыскивает записи своего друга, открывшего в местности, где еще не ступала нога человека, источник неслыханной целебной силы - синий каскад Теллури. Разработка этого источника принесет им богатство, славу, поможет многим людям избавиться от своих недугов. Выбраться из чумного города герою помогает молодая девушка - мужественная, бесстрашная, ловкая, стройная. Герой восхищен ее силой и душевной прямотой. Когда все опасности миновали, он предлагает ей выйти за него замуж. Девушка удивлена и смущена таким предложением. Но герой настойчиво заверяет ее, что она - именно та, которую он искал. Девушка возражает, что он ведь приехал не за ней, а по важным для него делам. Тогда герой достает драгоценные записи и выбрасывает их. Он нашел свое богатство и счастье! Ради настоящей, единственной любви можно пожертвовать всем. И они уходят вместе…

Это - типично гриновский рассказ. Таковы его герои, такова их любовь. И если поступок героя «Синего каскада Теллури» с точки зрения жизненной практичности неубедителен, то сам он вызывает восхищение удивительной цельностью натуры!

Моральная чистота, которую мы встречаем у Грина, тем более поразительна, что в годы расцвета декадентства и эротизма, когда происходило становление его творчества, средний нравственный уровень литературы был, прямо скажем, довольно низок. Как далеки были его герои от кричавших «расстегни свои застежки» и «хочу быть дерзким, хочу быть смелым, хочу одежды с тебя сорвать»! По всей вероятности, были они далеки и от того, что писатель встречал тогда в своей жизни…

У меня не было достаточных данных для суждения об идеалах любви Александра Степановича. Со своей женой, насколько я мог видеть, он всегда был очень нежен и никакого интереса к другим женщинам не проявлял. При этом он отнюдь не отличался прюдизмом, слушал других и говорил о чьих-либо любовных приключениях с легкой ироничностью, далекой от скабрезности, которой он явно чуждался. Когда кто-нибудь в разговоре вдавался в непристойности, Грин словно отходил в сторону, не вмешиваясь и не возражая. В этот момент он как бы отсутствовал. И никогда я не слышал, чтобы

PAGE 295

он похвалялся своими любовными победами. Между тем, сделавшись писателем, он вращался в кругах петербургской литературной богемы, отнюдь не отличавшейся скромностью и добродетельностью. Насколько я мог почувствовать по тону рассказанного им о годах молодости, вся окружавшая его дрянность и распущенность были для него чем-то наносным, поверхностным, проносившимся мимо, не затрагивая его внутреннего мира, образа мыслей и мечты.

Думаю, Грину были не по душе эти нравы, так же как и общий строй жизни и порожденная ею литература. Его идеалы, мечты, противостояли обыденности, и из окружавшего его злого и грязного мира он уходил к красивым, светлым и добрым людям, какими их рисовала его необыкновенная фантазия. Его направляла не злоба и ненависть, а мечта о добре, любовь к людям. Он раскрывал читателю этот радостный мир, верил в победу светлого, протестовал против дурного в человеке. Это позволяет нам сказать про Грина, что и он «чувства добрые лирой пробуждал»!

При всех возводимых на Грина обвинениях в аполитичности нельзя, однако, умалчивать о том, что свою юность оп отдал активной революционной борьбе! Действительно, он вышел из этой борьбы надломленным, разбитым. Жестокие условия жизни раздавили его, превратили борца в наблюдателя. Но он не переметнулся в годы спада, как многие другие, на ту сторону баррикад!

Симпатии Грина были и остались с теми, кто шел на битву с миром угнетения, жестокости и несправедливости, но, вероятно, прав был К. Паустовский, сказав: «Если бы социалистический строй расцвел, как в сказке, за одну ночь, то Грин пришел бы в восторг. Но ждать он не умел и не хотел». К этому, я думаю, надо добавить, что в испытаниях гражданской войны и в противоречивости нэпа он не ощутил истоков нового будущего. Он не мог ждать, потому что его физические силы были подорваны, а это с неизбежностью сказывалось на его мировоззрении…

Многочисленные беседы с Грином в очень малой степени объяснили мне существо его творческой лаборатории. Только один раз довелось мне неожиданно прибли

PAGE 296

зиться к ней, но проникнуть в ход ее работы я все же не смог. Произошло это так.

Не помню, по какому поводу я рассказал Александру Степановичу о случае, приключившемся с моим знакомым. Звали его Яков Петрович, работал он в штабе Башкирской бригады, расквартированной в 1918 году в Петрограде. Был он молод, но успел в кругах Красной армии заслужить репутацию специалиста по военному снабжению.