Воспоминания об Александре Грине

Я предполагаю, что случай с Яковом Петровичем направил внимание Грина к 1920 году, к виденному и пережитому им самим. Обстановка квартиры, наверно, ассоциировалась у него с. пустым помещением банка, находившимся в здании Дома искусств (ДИСК), где он по ходатайству М. Горького получил комнату. А за

PAGE 300

звонивший бездействующий телефон, можно думать, навел на воспоминания о своем бездомном положении в те годы и перенесенном сыпном тифе. Видимо, накапливался автобиографический материал…

Поначалу действие несомненно направлялось к эпизоду с зазвонившим телефоном. Грин повел своего героя в пустующее помещение банка, очевидно имея в виду как раз это событие. Но дальше произошел непредусмотренный поворот. Отталкиваясь от первоначальных источников, действие стало отодвигаться в сторону от случая с Яковом Петровичем настолько, что вернуться к нему потом стало логически невозможно. Появились бездействующие телефоны - даже не один! - но вместо того, чтобы звонить, они смогли послужить самому герою для вызова… Одно происшествие влекло за собой другое и, надо думать, вынуждало героя поступать не по намеченному автором плану!

В «Крысолове» я мог подметить характерную особенность творчества Грина. Мне воочию открылась его склонность обращаться к внутреннему миру героев, их мыслям, чувствам, переживаниям, отталкиваясь от внешних, часто необычайных событий. Как очень наглядный пример вспоминается замечательный рассказ «Канат», напечатанный в 1922 году. Его сюжетная схема представляет собой весьма заурядный детектив: канатоходец, встретив своего двойника, старается подстроить его гибель для того, чтобы получить крупную страховую сумму за свою мнимую смерть. Но эта схема имеет ничтожное значение. Она крайне сжато раскрывается в последних строчках, только для объяснения побуждений канатоходца. Необычайная драматическая напряженность рассказа основана на безумных представлениях и ощущениях главного героя, выходящего на канат, натянутый на огромной высоте над площадью, заполненной толпой зрителей.

Такое же переключение с внешнего на внутреннее я смог увидеть в «Крысолове». Ведь случай с Яковом Петровичем содержал только чисто внешнюю эффектность, был лишен внутренних импульсов. Мне стало понятно, что, исходя из этого внешнего события в замысле рассказа, Грин под действием свойственных ему ассоциации погружался в мысли и восприятия героя рассказа (кстати сказать, во многом похожего на своего автора) и отвлекся настолько, что исходные факты с

PAGE 301

телефоном оказались утраченными вовсе. Необычайная история с телефоном имела очень обычное объяснение, и это могло оказаться непривлекательным для Грина, что тоже содействовало отходу от истока.

Между «Крысоловом» и «Канатом» видны черты сходства еще в болезненном психическом состоянии их героев. И надо признать, Грин проявил здесь блестящее мастерство проникновения в их внутренний мир, показав себя изощренным психологом, опровергая тем самым распространенное мнение об ограниченности его творчества рамками авантюрного жанра.

В 1924 году Александр Степанович уехал из Ленинграда, и наши встречи стали редкими и случайными. Один раз я совершенно неожиданно увидал его в Москве. Приходилось ему приезжать в Ленинград по делам издания его Собрания сочинений. Каждый раз он дружески извещал меня о своем прибытии.

Выход томов намеченного ленинградским издательством «Мысль» пятнадцатитомного Собрания сочинений проходил со значительными трудностями. Александр Степанович проделал огромную работу, подобрал большинство своих произведений, опубликованных в различных журналах и газетах. Это потребовало немалых усилий и обследования груды периодических изданий. Он старательно добивался возможной полноты. Конечно, при этом наряду с интересными и ценными произведениями в собрание были включены и второстепенные, недостаточно занимательные для рядового читателя рассказы.

Владелец издательства Л. В. Вольфсон обладал большим деловым размахом. В издательских кругах его прозвали «маленький Гиз», имея в виду не французского герцога, а Государственное издательство, с которым он пытался соперничать по масштабу выпуска книг. Естественно, его привлекала в первую очередь коммерческая сторона, и он всячески сопротивлялся опубликованию тех произведений, которые могли по тем или иным причинам понизить спрос. Не имея права перестраивать подобранные Грином сборники, издатель стал выпускать тома в разбивку, проявляя намерение отказаться от издания книг, казавшихся ему невыгодными. Грин через суд добился выполнения договорных условий, однако

PAGE 302

издательство было вскоре ликвидировано, и Собрание сочинений так и осталось незавершенным.

Последний раз я встретил Александра Степановича в 1929 году. Он приехал в Ленинград вместе с Ниной Николаевной и пригласил меня навестить его в гостинице Дома ученых. Я провел с ним весь вечер в оживленной беседе. Он подарил мне только что вышедший восьмой том Собрания сочинений.

На этой теплой, дружеской встрече закончилось мое общение с Александром Степановичем Грином. После этого увидеть его мне уже не довелось…

ВЛ. ЛИДИН

ОСТРОВ ТРИГОЛОТИД

В Московском Доме журналиста, в ту пору беспорядочно шумном, не очень устроенном, журнал «Огонек» отмечал какую-то дату; вечер с выступлениями завершился банкетом, тоже достаточно беспорядочным: вероятнее всего, отмечалось пятилетие существования «Огонька». Тогда это были тощие тетрадочки в мутной зеленой обложке с какой-нибудь очередной фотографией на ней.

В вестибюле, в поздний час вечера, когда наверху, где шел банкет, стало уже вовсе шумно, я увидел одиноко сидящего Грина. Для меня Грин был существом романтическим: в его рассказах колыхались тропические моря, скрипели ванты, дул мягкий пассат или надвигался шторм, - Грин был весь из ветра и движения. Но сейчас, бледный, уставший и одинокий, мало кем из московских литераторов знаемый в лицо, он сидел один на скамеечке.

- Александр Степанович, может быть, вам нехорошо? - спросил я, подойдя к нему.

Он поднял на меня несколько тяжелые глаза.

- Почему мне может быть нехорошо? - спросил он в свою очередь. - Мне всегда хорошо.

Я ощутил, однако, в его словах некоторую горечь.

- У Грина есть свой мир, - сказал он мне наставительно, когда я подсел к нему. - Если Грину что-нибудь не нравится, он уходит в свой мир. Там хорошо, могу вас уверить.

PAGE 304

- Я знаю, что там хорошо, - сказал я. - Я читал ваши книги.

- А что вы читали? - осведомился он, видимо уверенный, что я прихвастнул ради красного словца или просто хотел сказать ему приятное.

Я назвал несколько его книг.

- Вы их действительно читали? - спросил он подозрительно.

Тогда я рассказал ему все, что думал о его книгах, добавив, что в моем представлении их автор не меньше Джозефа Конрада поплавал по морям.

- По морям я, конечно, плавал, - сказал Грин. - Но мои моря огромные, это совсем не те моря, которые вы знаете по географическим картам. Кроме того, у меня есть и свой остров. Вы не верите?

- Нет, отчего же, - ответил я примерно тем же тоном, каким он спросил у меня, почему ему может быть нехорошо.

- Ладно, - засмеялся Грин. - Вы человек сухопутный, вам этого не понять. - Ему показалось все же, что он несколько обидел меня. - Остров Триголотид, подход к нему опасен из-за коралловых рифов.

Потом он поднялся, сделал приветственный знак рукой и стал медленно подниматься по широкой мраморной лестнице наверх, где с затухающим гулом довершался банкет. Я записал в записную книжечку: «Грин. Остров Триголотид». Недавно я эту книжечку нашел и только поэтому вспомнил название принадлежавшего Грину острова.