Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

фаллос:

“... он возбуждался по собственному желанию, - писал Эдмон де Гонкур, - он заключал

пари, что за несколько мгновений, стоя лицом к стене, он повернется с возбужденным

членом, и выигрывал это пари”.

Он на глазах у знакомых до десяти раз овладевал проститутками, переходя от одной к

другой. Не зря он был похож на быка, на быка, покрывающего целое стадо коров. Теперь

он чувствует, что перед ним телка, и он жаждет покрыть ее, он раздувает ноздри и

топорщит нафабренный ус, переходя к решительной атаке. Мышцы, о которых не принято

писать, ему развивать не нужно, они в постоянной готовности. Достаточно нескольких

мгновений, чтобы они вступили в дело.

Он выбрал самый рискованный способ достижения своей цели, он решил оскорбить ее,

привести в смятение и, таким образом, или разом покончить с вялотекущим процессом

соблазнения, или перевести его в острую стадию. Для начала он переходит на “ты”,

отбросив все условности.

“Знаешь ли, для школьного учителя, которому доверено воспитание невинных душ, ты

говоришь мне не особенно скромные вещи! Как? Ты ни чуточки не стыдлив? Ни в выборе

книг для чтения, ни в своих словах, ни в своих поступках, да? - восклицает он с надеждой.

- Я это предчувствовал”.

Далее следует кусок полностью исключенный из всех прежних публикаций писем

Мопассана:

« Тогда, если хочешь, порекомендую тебе несколько славных местечек.

На улице Жубер, 4, есть редчайший экземпляр, очаровательное чудовище, которое я

открыл прошлым летом в Клермон-Ферране.

Ты можешь пойти также на улицу Кольбер: там просто и хорошо. На улице Мулен: дорого

и посредственно. Улица Тэбу: даже не заслуживает упоминания. Улица Фейдо: заурядная

добропорядочность. Улица д’Амбуаз: дом ... в упадке. Не ищи чего-либо оригинального.

Ничего особенного тут сейчас нет. Говорю тебе, как знаток, ибо вчера вернулся из Канн, где вечером, перед отъездом, обошел все эти уголки».

Пресыщенный, скучающий, по его словам, без передышки, без отдыха и без надежды,

потому что давно ничего не хочет и не ждет от жизни, он готов прервать переписку, потому что и она ему начинает надоедать, ибо перестала забавлять и не обещает ничего

приятного в будущем.

Он принимает позу гордого одиночества и удаляется из Парижа, куда он приезжал не без

надежды на встречу с ней. На всякий случай, он сообщает ей свой точный возраст, чтобы

она могла примерить его к своему: “Я родился 5 августа 1850 года, то есть мне нет еще 34

лет”. Как ей нет еще и 26-ти. Восемь лет разницы - пустяк. Однако, какой возможен роман

между известным писателем и известной художницей. Знает ли он все-таки ее имя?

Надушив конверт и письмо, Мопассан отправляет его Марии. Когда он в Париже,

переписка ведется с большой скоростью: удар, еще удар!

15 апреля было от него третье письмо, а 18 апреля уже четвертое.

“Как я и предвидела, все кончено между моим писателем и мною. Его четвертое письмо

грубое и глупое”, - записывает она в свой дневник 18 апреля 1884 года.

Цель достигнута - она оскорблена, она раскрывается, она вспоминает, что она все-таки

женщина:

“Так вот что вы нашли ответить женщине виноватой только в том, что она проявила

неосторожность?”

Ничего себе неосторожность. Она тоже собирается прервать переписку. Но тогда

непонятно, зачем стала отвечать после такого оскорбления, рассказа о публичных девках.

Наверное, хочется оставить последнее слово за собой, а может быть, все-таки хочется

увидеть и покорить этого усатого быка. Не верю, что она не видела даже его

фотографической карточки. Ведь он так же усат, как и ее Поль де Кассаньяк, такой же

гордец на карточке.

Мелкие уколы, которые она ему посылает в начале письма, свидетельствуют только о ее

растерянности, - вы могли бы унизить с большим остроумием, могли бы быть полюбезней,

- в чем она в конце концов и признается, сложив оружие.

“Мы дошли до такой точки - употребляю ваше выражение, - когда я готова признаться, что

ваше гнусное письмо заставило меня провести очень скверный день

Я так смята, точно мне нанесли физическое оскорбление”.

Он уже морально ее дефлорировал. В ответ - полный разрыв. Она требует, что бы он

вернул ей письма. И тут же иронизирует, оставляя место для маневра, что его автографы

продала в Америку за бешеные деньги.

Мопассан в восторге от своей победы. Он задел корреспондентку за живое. Теперь он

готов предстать перед ней романтичным, тонкий, чутким. Он просит прощения: на самом

деле он не так груб, не так скептичен, не так непристоен, каким предстал перед нею. Ему

пришлось надеть маску, ибо он сам имел дело с замаскированным человеком. На войне это

допускается. Зато благодаря этой хитрости ему раскрылся один из уголков ее души.

Он объясняет ей, что на балах в Опере, когда тебя интригуют под маской, есть очень

хороший способ определить светскую женщину - маску надо пощекотать. Проститутки

привыкли к этому и устало отмахиваются, женщины светские сердятся. “Вы

рассердились”, - констатирует он.

Он еще раз просит прощения, но добавляет, что письма вернет только в собственные ее

руки. Значит, свидание неизбежно. И что ради этого он готов вернуться в Париж.

“Розали принесла мне с почты письмо от Ги де Мопассана: пятое и самое лучшее письмо.

Итак, мы опять в мире. И затем в “Голуа” напечатана его великолепная статья. Я чувствую.

что смягчилась. Удивительно! Человек, с которым я незнакома, занимает все мои мысли.

Думает ли он обо мне? Почему пишет мне?”

(Запись от 23 апреля 1884 года.)

Итак, они в мире. Они ведь очень похожи. Помните, я рассказывал о их спальнях: и та, и

другая напоминали будуары дорогой потаскухи. Эдмон де Гонкур именно так отозвался об

убранстве дома Ги де Мопассана. Они очень похожи, а потому могут сразиться, как

достойные соперники. И неужели этот эпистолярный роман ничем не кончится? Ради чего

же он затевался? Как вы помните, просто так она не отпустила ни одного своего кавалера, с каждым она доводила до финальной точки, то есть до того момента, когда он начинал от

нее бегать. И сбегал, кто под венец, как Одиффре или де Кассаньяк, кто просто с глаз

долой - из сердца вон, как граф Лардерель, некоторых, кто беден или не знатен, она

ставила на место сама: князь Казимир Сутцо или “полтавский гиппопотам” Паша

Горпитченко были одинаково отвергнуты. Когда же сбежит Ги де Мопассан? Ведь под

венец он явно не собирается. Однако он уже попробовал сбежать, но она его тотчас

вернула. Что дальше?

“Тем, что я снова пишу вам, я навсегда роняю себе в ваших глазах. Но я к этому глубоко

равнодушна, а затем мне хочется вам отомстить. О, я только расскажу вам про эффект, произведенный вашей лукавой попыткой заглянуть в мою душу.

Я страшилась посылать на почту за вашим письмом, воображая себе фантастические

вещи.

Этот человек должен завершить переписку. . не скажу чем, чтобы пощадить вашу

скромность. И, вскрывая письмо, я готовилась ко всему, чтобы не быть внезапно

пораженной. Я была все-таки поражена, но приятно”.

Он оказался у ее ног, умоляя о пощаде. Он нежен, доверчив, чуток. Что с ним теперь

делать? Неужели встретиться? Но он опасен, он совсем не такой, как другие. Она хорошо

это понимает по его произведениям, да и по состоявшейся переписке, с ней еще никто так

не разговаривал. Что же с ним делать?

Она нездорова, она пишет ему об этом, не поясняя, что больна чахоткой, она говорит, что

нежно настроена по отношению ко всему миру и даже к нему, нашедшему способ быть ей

столь глубоко неприятным. Но бесполезно клясться, что мы созданы, чтобы понимать друг

друга, оговаривается она, к сожалению, он ее не стоит. Об этом она, конечно, зря