Фрунзе

— Надолго ли приехал? — спрашивали они у Фрунзе. — Может быть, совсем останешься?

Фрунзе щурился и с улыбкой отвечал:

— Я ведь не сам по себе живу, партии принадлежу…

Прислушиваясь к оживленной беседе, я испытывал радостное чувство оттого, что Арсений находится рядом с нами. Хотелось без конца смотреть на его коренастую фигуру в простой солдатской гимнастерке, на его веселое лицо с лучистыми глазами. Теперь, думал я, дела у нас пойдут в гору…».

Весь город облетела фраза, сказанная Арсением в первой, речи на заседании Совета:

— Ну вот я и дома!

Шуйский Совет рабочих и солдатских депутатов по-своему ответил на эти слова Фрунзе: «В связи с возвращением дорогого товарища Арсения считать завтрашний день, субботу, 12 августа, нерабочим. Все на митинг!»

В тот день в Москве, в Большом театре, открылось Государственное совещание. Генерал Корнилов проехал по Тверской на белом жеребце, окруженный текинцами в высоких черных папахах. А в Шуе открылся грандиозный митинг.

«Немало видела Ильинка (ныне площадь Революции) собраний и демонстраций, но такой массы народа, как в субботу, 12 августа, здесь прежде не собиралось, — записал Александр Зайцев. — Под красными знаменами сюда шли колонны рабочих — все предприятия остановились. Покинув казармы, к площади шагали солдаты. Спешили на митинг женщины. Вся площадь и ближайшие улицы были запружены народом…

Говорил Фрунзе просто… и самые сложные политические вопросы становились понятными всем. Сейчас мне трудно пересказать его большую речь, но основной её смысл заключался в призыве сплотиться вокруг большевиков, пресечь контрреволюционный заговор буржуазии, бороться за власть рабочих и крестьян. Многоликая аудитория слушала Михаила Васильевича с затаенным дыханием и, когда он кончил говорить, вскипела от возгласов одобрения».

На этом митинге присутствовала и работница чернецкой фабрики, депутат Шуйского Совета А. Костюченко. Она вспоминала: «Взволнованная до глубины души, я радовалась вместе со всеми шуянами приезду Арсения. А к нему протискивались знакомые, пожимали ему руки, приглашали навестить. Он узнавал, расспрашивал их о жизни, о семьях. Сколько чудесной обаятельности было в этом человеке! Вот почему он так любим народом… Долго гудела площадь от нерасходившегося народа. Сколько радостных возгласов! Делились впечатлениями. Вот когда наслушались Арсения, не боясь казацких нагаек…»

По призыву Фрунзе с понедельника забастовали все предприятия Шуи; они дружно поддержали московских рабочих, заявивших протест против созыва Государственного совещания.

За две недели Арсений решил в Шуе два важных дела. Рабочие голодали: им по три дня не выдавали хлеба по карточкам — так отвечали шуйские торговцы на призыв миллионера Рябушинского «задушить Советы костлявой рукой голода». Голодные работницы разгромили продовольственную управу, но перебои с хлебом не прекратились.

Меньшевики подняли крик: виноваты ленинцы, которые поощряют погромы! Фрунзе пригласил торговцев хлебом и сказал:

— Хотите жить в Шуе — дайте хлеб немедленно! В противном случае закрывайте лавки, и чтоб ни один из вас не попадался нам на глаза!

Хлеба было не вдосталь, но появляться в продаже он стал ежедневно.

Потом развернулись выборы в городскую думу. Меньшевики почти не сомневались в победе, однако их прокатили на вороных. И во главе думы оказался Арсений с группой большевиков.

Теперь была очередь за Советом. В Иваново-Вознесенске, где в разное время руководили Советом Андрей Бубнов, Федор Самойлов и Николай Жиделев, и в ближайших к нему рабочих поселках — в Тейкове, Родниках, Середе и Кохме — соглашатели не пользовались влиянием. Разгромленные в округе, они сбежались в Шую. И тут им повезло: шуйские большевики, раскиданные по тюрьмам и ссылкам, стали возвращаться лишь ближе к лету. В дни февраля их было двадцать пять, к приезду Арсения — триста пятьдесят. Это уже была боевая группа, и при хорошем организаторе роль ее возросла неизмеримо.

Большевики начали драться за Совет. Но Арсению пришлось уехать в Минск: Корнилов двинул войска на Петроград, Фрунзе был необходим на Западном фронте.

Уезжая, он оставил наказ товарищам:

— Бейтесь за наше влияние в Совете! Каждый день объясняйте товарищам необходимость большевистского руководства во всех органах власти и самоуправления! Наша Шуя, богатая революционными традициями, должна идти впереди соседних городов!.. Я буду недели через две…

С поразительной быстротой развертывались события. За то время, что Фрунзе пробыл в Шуе, заметно подняла голову реакция. Генералы громили организации большевиков в дивизиях. В тылу зашевелились деятели старого мира, появились их комитеты «христианства» с ярко выраженной монархической программой. В Витебске эти «христиане» выпустили воззвание в духе царя и Столыпина: «Бей жидов, спасай Россию!» В слуцкой типографии бывшего черносотенца Некрасова такая «литература» печаталась тысячами. В Витебске, Мозыре, Могилеве, Рогачеве меньшевики одержали вверх и при каждом случае пели дифирамбы Керенскому. Исполком солдатских депутатов Западного фронта высказался за поддержку Временного правительства и за продолжение войны до победы. Нацдемовцы такого монархического толка, как Лукашевич, открыто похвалялись, что вскоре разгромят Минский Совет.

Главковерх Корнилов, обласканный в Москве промышленниками, купцами, кадетскими профессорами и дремучими обывателями, поднял голову. И 25 августа 1917 года послушные ему «дикая дивизия», соединения кавказцев и «дивизион смерти» двинулись на Петроград.

Через три дня Минский Совет создал Временный военно-революционный комитет для нанесения удара по корниловщине. Начальником штаба революционных войск Минского района был назначен Михайлов. В помощь Корнилову срочно формировались «Союз офицеров», «Союз георгиевских кавалеров», «Союз совета казачьих войск». Перед Фрунзе срочно выдвинулась задача: изолировать ставку Корнилова, не дать ей возможности передвинуть к столице мятежные части с Западного фронта.

Работа шла в подполье. Но преданные партии революционные воинские части, отряды народной милиции и первые объединения красногвардейцев молниеносно исполняли приказы Фрунзе. Они оцепили все железнодорожные узлы, поставили своих людей у телефонных и телеграфных аппаратов. Патрули Михайлова круглосуточно дежурили на линиях Минск — Орша — Гомель — Бобруйск. В 5-й дивизии, где крепко действовали большевики Яркин, Дмитриев, Ильин, была перехвачена шифровка о посылке ударных частей в распоряжение Корнилова и удалось поднять восстание. Многих офицеров взяли под арест, начальник дивизии генерал Балуев бежал. Почин дивизии перекинулся на соседние части.

К этим дням относится знакомство Михаила Фрунзе с Семеном Буденным. Семен Михайлович служил в Кавказской кавалерийской дивизии. В партии не состоял, но пользовался большим уважением у своих сослуживцев: он был председателем полкового комитета и заместителем председателя дивизионного комитета.

Фрунзе приметил его, приглашал на заседания Минского Совета рабочих и солдатских депутатов.

Когда начала передвижение «дикая дивизия», Буденный был в Гомеле. Фрунзе сообщил ему, что большевики Западного фронта считают необходимым задержать и разоружить «дикую дивизию». И что это важное дело может осуществить только комитет Кавказской дивизии.

Часть Буденного передислоцировалась в Могилев. Туда приехал Фрунзе, нашел Семена Михайловича:

— Примите все меры, но «дикарей» в Питер не пускайте! Вам поможет ревком железнодорожников — я их подготовил.

— Все ясно, — Буденный задумался. — Но вот в чем дело… Не трудно подготовить наших солдат к разоружению «дикой дивизии». Но как отнесется к этому командование моей бригадой? Оно определенно будет против разоружения горской дивизии: у нее нет на этот счет указаний начальства, да и побоится оно, что будет пролита кровь.

Но Фрунзе стоял на своем:

— Надо проявить решимость и твердость! Солдатские комитеты фронта целиком разделяют позицию партии: не пускать «дикую» за Оршу!