Фрунзе

И хотя начался на фронте контрреволюционный разгул, наступление было сорвано.

Неоценима роль Михайлова в сплочении белорусского крестьянства.

Как только стало известно, что он готовит съезд крестьянских депутатов Минской и Виленской губерний, зашевелились белорусские помещики и создали свой национальный комитет.

Однако Фрунзе действовал оперативнее этих господ.

20 апреля он открыл в Минском городском театре первый съезд белорусских крестьян. Восемьсот делегатов были оглушены крикливыми приветствиями меньшевиков и эсеров, которые кинулись в бой «за мужика».

Но крестьяне очень скоро разобрались, от кого им ждать помощи и защиты. И избрали Михайлова — человека простого и сердечного — председателем съезда.

Он и помог им высказать свой взгляд по коренным вопросам революции. Делегаты решили создать Совет крестьянских депутатов и подчеркнули, что он должен работать рука об руку с Советом рабочих и солдатских депутатов или даже слиться с ним. Они осудили ведение войны и высказались за скорейшее заключение мира «в интересах трудящихся всех воюющих стран».

Съезд признал необходимым ликвидировать частную собственность на землю и конфисковать без выкупа всю помещичью, монастырскую, церковную и казенную землю. Но меньшевики и эсеры протащили поправку в резолюцию: не захватывать земельные угодья до Учредительного собрания.

— Воля ваша, товарищи, — сказал Фрунзе при закрытии съезда. — Но сроки созыва этого собрания не определены, а уже подкатила весна и самое сейчас время пахать землю, будь она барская или царская, монастырская или церковная. И голодным людям нужен хлеб. А вот эту «поправку» рядом с бульбой на стол не выложишь!

Делегаты хорошо поняли намек большевика. Они разъехались по своим селам и колебались там недолго — бросились захватывать господские земли.

Михаил Васильевич был избран председателем исполнительного комитета Совета крестьянских депутатов. И с группой белорусских делегатов уехал в Петроград на I Всероссийский съезд крестьянских депутатов.

По дороге он мечтал: приедет в столицу и в первый же день найдет время, чтобы побывать во дворце Кшесинской и повидаться с Владимиром Ильичем. Но план этот нарушился.

Поезд Минск — Петроград выбился из расписания на первых же перегонах. Часами он простаивал на больших станциях и полустанках, пропуская к фронту составы с людьми и с техникой, а с фронта — вагоны с красным крестом, от которых пахло карболкой и йодом.

При каждой задержке митинговали напропалую. Стоило лишь крикнуть с подножки вагона: «Товарищи!» — как мигом сбегались солдаты, железнодорожники, пассажиры из соседних вагонов, из соседних поездов. И под голубым весенним небом звучали речи: сумбурные, часто невпопад, но обжигающие, как раскаленная сталь.

Приехали к самому открытию съезда. Фрунзе избрали в президиум. И дела так закрутились, что во дворец Кшесинской он не попал.

Голоса большевиков тонули в дружном хоре меньшевиков и эсеров. Но и эта братия не во всем была единодушна. И на съезде развернулась ожесточенная драчка за влияние на крестьянство.

Фрунзе объединил вокруг своих беспартийных делегатов большую группу крестьян из центральных губерний и от ее имени выступил с декларацией.

— Временное правительство не способно оправдать наши надежды. Власть следует передать Всероссийскому Совету рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.

Уже эта часть речи Фрунзе была встречена воем и бранью эсеров:

— Большевик, а прикрывается беспартийными делегатами! Демагог! Немецкий шпион!

Большевистская фракция с трудом осадила разбушевавшихся эсеров, и Фрунзе развернул критику земельной политики Временного правительства:

— Крестьяне хотят сейчас же почувствовать в своих руках долгожданную землю. А пока этого нет, не будет и Доверия Временному правительству!

Столичные соглашатели действовали крепко — не чета минским! — и провалили резолюцию Михайлова подавляющим большинством.

Он очень рассердился на них. Выбежал за кулисы, у какого-то тамбовского бородача в лаптях закурил цигарку из зеленого самосада. Постоял у раскрытого окна и решил немедленно ехать во дворец Кшесинской за подмогой. И не сразу понял, что к нему подошел Ленин.

— Добрый день, Владимир Ильич! Огорчен и не скрываю своих чувств. Мы ведь выстрадали революцию. А эта тупоголовая публика никак не желает считаться с нею!

Ленин сказал, что это обычная история.

Фрунзе вышел к трибуне, потеснил очередного оратора и крикнул в притихший зал:

— На съезд приехал Владимир Ильич Ленин. Предлагаю дать ему слово вне очереди!

Президиум замешкался, делегаты подали голос:

— Дать слово! Просим товарища Ленина!

Владимир Ильич в краткой речи обосновал взгляды большевиков по аграрному вопросу. Все помещичьи и частновладельческие земли, а равно — удельные, церковные и другие должны немедленно перейти к народу без всякого выкупа. Частную собственность на землю надо уничтожить, распоряжаться землей должны местные демократические организации. Надо поощрять переход помещичьего скота и орудий в руки крестьянских комитетов для общего пользования. Так же следует поощрять устройство из каждого крупного помещичьего имения образцового хозяйства с общей обработкой земли наилучшими орудиями под руководством агрономов и по решению депутатов от сельскохозяйственных рабочих.

Съезд не согласился с резолюцией Ленина, хотя многие делегаты разделяли его точку зрения.

Внешне мало изменился Владимир Ильич за одиннадцать лет после съезда в Стокгольме. Стала меньше рыжеватая бородка, и не такими раскидистыми были усы, чуть округлились щеки, и от беспокойных ночей набухли подушки над верхними веками. Подходило ему под пятьдесят, но был он в соку: энергичный, с быстрыми жестами и стремительной речью.

В мимолетном разговоре Владимир Ильич успел узнать, как Арсений стал Михайловым. И как его здоровье. И захватывают ли крестьяне помещичью землю. И спросил, не пора ли Михаилу Васильевичу возвратиться в Иваново или в Шую: оттуда товарищи недавно запрашивали о нем. Но прежде надо окончательно подготовить резолюцию для следующего крестьянского съезда.

Двадцать четыре майских дня заседали делегаты от крестьян. Фрунзе перезнакомился со многими из них и узнал, что есть один и из Шуйского уезда, некто Борисов, солдат-большевик.

Удивило Борисова, что минский делегат знал кое-кого из шуйских старых работников, называл их по имени-отчеству и добрым словом помянул боевиков Ивана Уткина и Павла Гусева.

— Погоди, погоди, — допытывались от Борисова «старики» в Шуе. — А какой он из себя? Братцы, не Арсений ли это?

Борисов описал наружность Михайлова. «Старики» заявили категорически:

— Он самый! Надо его звать в Шую!..

Александр Зайцев — бывший секретарь Шуйского Совета рабочих и солдатских депутатов — записал в своих воспоминаниях:

«Решили с ним связаться. Узнав, что Михайлов задержался в Петрограде редактировать резолюции съезда, немедленно отправили ему телеграмму: «Если вы наш шуйский Арсений, то рабочие Шуи просят вас приехать».

Два дня только и разговоров было о загадочном Михайлове из Минска. И вот пришел ответ: «Я тот самый Арсений. Приеду».

Сразу все воспрянули духом. И работа пошла живее. Хотелось порадовать Арсения успехами «Шуйской республики».

Но дни шли, а Фрунзе все не приезжал. В Совете и партийном комитете забеспокоились: не случилось ли недоброе? Мы знали, что после июльских демонстраций Временное правительство усилило репрессии против большевиков. Какой только грязью не обливали их буржуазные газеты!

Наконец 10 августа получили сообщение из Иваново-Вознесенска: Фрунзе там, завтра будет в Шуе. Надо оповестить народ! Наши товарищи отправились на фабрики и в солдатские казармы…»

Михаил Васильевич был взволнован телеграммой рабочих товарищей из Шуи. И его нестерпимо потянуло в славный город боевой юности, где сохранились друзья тех далеких революционных лет.

Но до первых чисел июня его задержал в Петрограде Владимир Ильич Ленин. И в Минске одно неотложное дело набегало на другое: то задумали временные начать грандиозное наступление, чтобы оттянуть на себя силы германцев, теснивших союзников на полях Франции; то в прифронтовой полосе зашевелилась контра и поднял мятеж генерал Корнилов.