Фрунзе

— Интересно! — оживился Фрунзе.

— Говорю: обычай такой. Наверно, от тяжелой доли, которую сообща делили ткачи. Так кончился этот обычай: с едой трудно в каждом семействе. И к чему я веду речь: ну выйдем на работу, а как народу держаться без харчей?

— Всякий день думаю об этом… А сколько времени не брали рабочие куски на фабрике? Как-то был об этом разговор в Совете.

— С первого спаса, как раз три месяца. Все ждали, что дадут в обмен продовольствие.

— Вот и выход, Игнатий! Снаряди-ка через продовольственную управу толковую группу. И пускай она едет с мануфактурой за хлебом. О вагонах я распоряжусь и для охраны дам двух-трех красногвардейцев. Раздобудут люди хлеб, станут к станкам, пойдет новый ситец!..

Забастовка кончилась 18 ноября. Общество фабрикантов и профсоюз текстильщиков подписали соглашение об увеличении заработной платы и о новых нормах выработки. А через десять дней бригада Игнатия Волкова подвезла хлеб. Кое-как вышли из положения и с топливом: рабочий контроль обнаружил скрытые запасы у одних фабрикантов, других снабдил дровами.

Все громче раздавались в Шуе голоса о национализации фабрик. Но это важное дело решилось спустя лишь полгода, когда Фрунзе уже руководил вновь образованной губернией с центром в Иваново-Вознесенске.

Декабрь начался с выборов в Учредительное собрание. Михаил Васильевич не верил, что именно этому собранию надо решать судьбу новой России: жизнь налаживалась под эгидой Советов, рабочие, крестьяне, солдаты о другой власти не помышляли.

— Не может это собрание увенчать пролетарскую революцию, — говорил он в кругу товарищей. — От него будет пахнуть мертвечиной. Прошло время выслушивать «прописные истины» вожаков правых партий, тем более что все эти «истины» направлены против Советской власти.

Но день выборов приближался. И каждая партия стала защищать список под определенным номером, полученным еще при Временном правительстве, в эпоху буржуазного парламентаризма. Кадеты шли по списку № 1, большевики — по списку № 6.

Михаил Васильевич опубликовал обращение к шуянам, призывая их голосовать за большевиков. В этом документе отчетливо виден почерк ленинца, преданного своему классу.

«Российская социал-демократическая рабочая партия (большевиков) есть партия социалистическая. Это значит, что она хочет уничтожить господство капитала путем введения общественной собственности на земли, фабрики и заводы; она партия демократическая, ибо стремится передать всю власть в государстве народу, создать демократическую республику; она партия интернационалистская, ибо хочет мира и братства между всеми народами, хочет сделать трудящихся всех стран братьями друг другу и поэтому стремится как можно скорее положить конец преступной войне. Она партия рабочая, партия самого угнетенного и страдающего класса и поэтому хочет борьбу с голодом вести, не останавливаясь ни перед какими препятствиями со стороны имущих классов.

Хлеба, мира, земли, свободы! Вот чего мы требуем и добиваемся вместе со всем трудовым народом в ближайшую, первую очередь».

В газете «Маяк» появился список большевистских кандидатов, и в нем значился «М. В. Фрунзе (он же товарищ Арсений)». И возле его фамилии была сделана приписка: «Этого товарища знает весь уезд еще с 1905–1907 гг. Ни тюрьма, ни ссылка, ни каторга не заставили этого товарища отказаться от дела народного».

Уезжая в Петроград, Фрунзе сказал, что готов выполнить волю шуян, хотя и не увёрен, Что придется работать в Учредительном собрании. И пусть избравшие его товарищи не питают иллюзий.

— Только в Советах можно проявить свое революционное творчество. Советы — наш родной дом, наша политическая школа. И для их укрепления надо работать без устали. Только так можно упрочить господство рабочего класса и крестьянства!

В Петрограде он встретился с Яковом Михайловичем Свердловым. Тот сказал, что открытие собрания откладывается со дня на день.

— Здесь и наша «вина»: только что пришлось сместить бюро фракции Учредительного собрания, так как Каменев, Ларин, Милютин и Рыков устранились от контроля над его подготовкой; и «вина» противной стороны — господа из правого лагеря никак не договорятся о едином фронте против нас.

— Долго ли ждать, Яков Михайлович?

— Я не пророк. Во всяком случае, не меньше недели.

— Тогда я вернусь в Шую до открытия. Не верю я в это собрание. Да и спешных дел много: я задумал объединить все поселки «Ситцевого края» в один административный район, в новую губернию.

— Дайте ваш проект. Лично мне мысль очень нравится. Может получиться весьма своеобразная губерния, с высокой прослойкой рабочего класса, как в Донецком бассейне. А на собрании быть не обязательно. Мы уже говорили о его судьбе с Владимиром Ильичем. Он сейчас пишет «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа». Нет сомнений, что господа ее не примут, и у нас будет прекрасный повод прикрыть собрание…

Михаил Васильевич побывал у наркома Петровского по делам проектируемой им губернии. И намекнул, что в ней плохо с продовольствием.

Григорий Иванович одобрил идею создания в новой России губернии с рабочим профилем. И сказал, что будет говорить о ней в Совнаркоме. А относительно хлеба порекомендовал зайти к Шлихтеру и Мануильскому в Мариинский дворец, где помещался Наркомпрод.

Шлихтер и Мануильский постарались понять Фрунзе, ни предложили создать продовольственные отряды «Ситцевом крае», чтобы обнаружить скрытый кулаками хлеб. А потом составили бумагу, по которой из Поволжья должен был поступить эшелон муки в Иваново-Вознесенск и в Шую.

— За печатью поезжай в Смольный, у нас нет, — сказал: Мануильский.

Шуйский «президент» добрался до Смольного, кое-как отстукал бумагу сам, поставил печать у Свердлова.

Фрунзе национализировал банк в Шуе. Послал ивановцам проект организации новой губернии. И совершил инспекционную поездку по деревням.

Продовольственные отряды в уезде не без успеха перетряхивали амбары у мироедов, кое-что находили в земле: кулаки и попы крепко прятали хлеб от новой власти. Крестьяне выселили помещиков из имений, но во многих селах инвентарь растащили по домам, барские хоромы разгромили или сожгли.

— Я понимаю, — говорил Фрунзе на большом волостном сходе, — ненависть к старому строю лишает вас хозяйственной сметки. Разве не лучше было бы создать на базе передовых имений образцовые коллективные хозяйства? Работали бы на земле помещика сообща, да еще у каждого был бы свой надел. А в барском особняке можно открыть школу, больницу, народный дом. Подумайте об этом. От одной спички можно спалить всю деревню, а сколько сил надо растратить, чтобы отстроиться наново?.. Надо кончить с погромами, они до добра не доведут. Наше дело сегодня — коллективно объединить усилия на общественной ниве. Народ изголодался за войну, его спасение — в хлебе!

Мужички начали создавать первые коммуны. И потянулись в Шую за стеклом, за кровельным железом — чинить, латать, что порушили в темные ночи своими руками. И кое-где превратили в очаги культуры бывшие барские хоромы…

Но к концу года самым главным стал вопрос о мире и о войне.

Когда Фрунзе агитировал против войны в окопах Западного фронта, Владимир Ильич Ленин ясно ответил на вопрос, что бы сделали большевики, став у власти, «…мы предложили бы мир всем воюющим на условии освобождения колоний и всех зависимых, угнетенных и неполноправных народов».

Без колебаний Фрунзе поддерживал Ленина. И его Декрет о мире встретил с энтузиазмом. Наконец-то могла завершиться мировая бойня, против которой выступил он еще в Манзурке.

Декрет о мире шел вразрез с планами империалистических государств. И в заграничной прессе появились комментарии к мыслям профессора государственного права Вильсона, занимавшего пост президента Соединенных Штатов Америки. Будто бы он говорил в тесном кругу единомышленников:

— Большевики пользуются успехом у мировой общественности, так как пускают в ход самое действенное оружие — политику мира.