Царственный паяц
Царственный паяц читать книгу онлайн
Царственный паяц" - так называлась одна из неосуществленных книг замечательного русского поэта Игоря Северянина (1887-1941), познавшего громкую славу "короля поэтов" и горечь забвения. Настоящее издание раскрывает неизвестные страницы его биографии. Здесь впервые собраны уникальные материалы: автобиографические заметки Северянина, около 300 писем поэта и более 50 критических статей о его творчестве. Часть писем, в том числе Л. Н. Андрееву, Л. Н. Афанасьеву, В. Я. Брюсову, К. М. Фофанову, публикуются впервые, другие письма печатались только за рубежом. Открытием для любителей поэзии будет прижизненная критика творчества поэта, - обширная и разнообразная, ранее не перепечатывающаяся. Обо всём этом и не только в книге Царственный паяц (Игорь Северянин)
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Ф<елисса> М<ихайловна> все точно всегда распределяет. Дальше? Жутко думать, что
дальше, т<ак> к<ак> раньше 1-го ноября нет смысла ехать в турнэ, да и ехать-то в этом
году не на что. А в банках теперь почти невозможно брать, имея даже солидных
жирантов: отсутствие наличности, сугубая осторожность. Болгария, в бытность мою в
ней, обещала прислать прозаические переводы лирики, дабы я перекладывал прозу на
стихи. Обещано было от Мин<истерства> нар<одного> просв<ещения> 50 ООО лева за
книгу. Однако, несмотря на мои напоминания, переводов не шлют, ссылаясь в
изысканно-вежливой форме на, — конечно, — кризис. Это осточертевшее слово, надо
признаться, чрезвычайно удобно во многих случаях. Впрочем, дела там, как и повсюду,
действительно скверны. Мережковский, Куприн, Зайцев и еще четверо уж давно
получают субсидии от Югославии (1000 фр<анков>) ежемесячно, получают и из
Чехословакии. И вечно жалуются на безденежье. Что касается меня, я получал только
одно время от Эстонии (около 100 долларов в год). Но вот уже три года ни гроша, и
надежд никаких в этом смысле. В декабре я имел разговор на эту тему с
предс<едателем> Державной комиссии в Белграде — с акад<емиком> А. И. Беличем.
Ныне получать уже поздно: опять-таки этот «кризис». Мы с Ф<елиссой>
М<ихайловной> решились на рискованный шаг: печатаем сейчас в Нарве (от нас 40
кил<ометров>) книгу последних моих стихов на свой счет. В магазины отдать ее
нельзя: денег не добудешь, надуют. Хотим посылать знакомым с просьбой
распространять по рукам. Печатаем 500 экз<емпляров> по цене 8 фр<анцузских>
франков за экземпляр. Распродав все книжки, просуществуем 6 месяц<ев>. Удастся ли
только? Называется книжка (в ней 32 страницы) «Адриатика». Может быть, и Вы не
откажетесь попробовать предложить несколько? Были бы Вам очень признательны.
Если позволите, пришлю бандеролью столько эк- земпл<яров>, сколько надеетесь
продать. Но не знаю, разрешено ли переводить из Бельгии деньги за границу? М<ожет>
б<ыть>, узнаете? Да, издание книжки автором — единственный более или менее
приличный выход из положения. Хочу послать и в Париж, и в Берлин, и в Болгарию, и
в Югославию, и в Польшу. М<ожет> б<ыть>, на скопленную сумму проживем сентябрь
и октябрь, и даже в Румынию поедем, а м<ожет> б<ыть>, еще отсрочим гибель на
полгода в Тойле. Да, гибель, ибо я - поэт. Только поэт.
070
>v I >v
Ваша открытка прелестна, но моя паутина, к счастью, не столь цепка: меня паучок
160
не погубит все же.
В следующем письме я много напишу Вам, дорогая, интимного, откровенного,
сердечного - с вами это дивно! Вы так хорошо все воспринимаете, что ничего не
хочется от Вас скрывать, прикрашивать. Я писал, что гибну от «нее». Так ли это, все
же? Ф<елисса> Мсихайлов- на> сама отчасти слегка повинна во всем. Повинна без
вины. Впрочем, до следующего письма. Наш искренний привет Вам, А<лександру>
Г<ригорьевичу> и Игорю. А наша англичанка все еще не едет: ее задерживает болезнь
сестры.
Целую Ваши ручки нежно.
Ваш Игорь
5
18
августа 1932 г.
ТоПа, 18.VIII.1932 г.
Дорогая София Ивановна,
Ваше длительное, — как впоследствии выяснилось, такое понятное, — молчание,
говоря откровенно, меня крайне беспокоило, и я тщетно силился найти ему какое-либо
объяснение. Меня оно положительно пугало, тем более что я знал, в каком ужасном
состоянии духа Вы в последнее время находились и находитесь. Поэтому, когда я
получил на днях Ваше письмо, я очень ему обрадовался, хотя, увы, радостного у Вас
немного, и я искренне всей душой опять и опять соболезную Вам. Но успехи Игоря —
это уже из области явно отрадного, и я спешу поздравить Вас и порадоваться Вашей
радостью. Верю, что Вам крайне тяжело и горько, но не теряйте бодрости: жизнь так
часто неожиданно и круто меняется, и то, что вчера еще могло показаться совершенно
невозможным, завтра делается простым, ясным и доступным. У нас, по крайней мере,
так почти всегда, и это дает мне смелость бодрить и друзей своих. В настоящее время
мы готовимся вновь вступить в полосу испытаний, и вся надежда, как я Вам уже и
писал, на распродажу новой книжки, вышедшей в свет только 5 авг<уста>. Я разослал
уже по Европе и Америке 250 экз<емпляров>, т<о> е<сть> половину всего издания.
Недели через две-три начнут постепенно выясняться результаты. Пользуясь Вашим
добрым разрешением, послал 16-го и Вам 15 экземпляров:^ Вот Бельгия, напр<имер>,
такая страна, перевод денег из которой разрешается. Но есть страны, напр<имер>
Германия,
Польша, Латвия, Болгария, Югославия, из которых никак и ничего не получить. Но
я все же послал книжки и туда в надежде каким-либо чудом получить и оттуда!.. Как-
нибудь через эст<онское> посольство или иным способом. Каким - пока сам не знаю. О
моей «Адриатике» вчера в рижской газете «Сегодня» появилась прекрасная статья
Пильского, и это заменит мне объявление о книге. 24-го июля приехала к нам, наконец,
из Лондона Грациэлла Брейтвейт и внесла в нашу глушь свежую струю и оживление.
Это молодая, очень деловая и энергичная женщина, которая сразу же стала звать нас на
осень в Англию, чтобы дать там один-два концерта, о чем немедленно же написала
своей сестре, и та охотно идет навстречу в смысле содействия своего по устройству
вечеров. Но, хотя там и 30 т<ысяч> русских, мы все же еще не решили, ехать ли нам
туда, т<ак> к<ак>, говоря по правде, эта страна, во-первых, не очень-то нас к себе
влечет, а во-вторых, и на успех как-то не рассчитываешь в тех чуждых — во всех
отношениях — краях. А мы думали уехать из Тойлы между 20-25 октября прямо в
Рагузу и пожить там месяц-другой, а уж потом что-либо предпринимать в Югославии и
Румынии. В это лето у нас особо много людей — и в Тойле, и в нашем доме. А на днях
приедет из Берлина эст<онский> поэт с одной дамой, и инженер Эссен на 6 дней из
соседнего местечка, расположенного от нас в 16 километрах. Сейчас он поехал на яхте
в Финляндию, в воскресенье же ждем его к себе. Фелисса Михайловна чрезвычайно
161
притомилась, т<ак> к<ак> на ней лежит все хозяйство. С этой стороны в приемах есть
свои отрицательные стороны. Но мы любим, когда к нам приезжают. Было уже 18
человек. И большинство из них жило по несколько дней. 31-го июля у нас в Тойле
состоялся большой музыкальный праздник. Пел хор в 650 человек, играл духовой
оркестр в 135 инструментов. Съехалось со всего округа более трех тысяч. Вечером был
спектакль и, конечно, танцы. Такие развлечения, как музыка и пенье, я приветствую:
они говорят о музыкальности и культурности народа.
Как мы проводим время? Много гуляем, много читаем, дамы ездят иногда с
рыбаками в море сети осматривать.
Стоят дивные дни, лунные мягкие ночи. Сырости у нас не бывает, но влаги
достаточно: мы живем высоко над морем (30 саженей). Я очень сожалею, что не мог
сделать на романах надписи: книги лежали у приват-доцента Б. В. Правдина в Юрьеве,
откуда он по моей просьбе и переслал их непосредственно Вам. Вы не горюйте, София
Ивановна милая, вот увидите - все будет хорошо. Я так хочу для вас счастья и радости
светлой. Я так хочу, что это сбудется. Не улыбайтесь, это совсем серьезно.
За последнее время я совсем отошел от всяческих «соблазнов». Все это настолько
пусто, мелко и не нужно (ни мне, ни другим), что нашел
глупым длить неоправдываемое. И чувствую себя значительно приятнее, как-то
