Ленин. Социально-теоретическая реконструкция

В истории революций Ленина главным образом интересовало то, как удается рабочим хотя бы только на неделю или на месяц взять в свои руки управление своей собственной жизнью. С другой стороны, как уже говорилось в другой главе, он погрузился в научное изучение особенностей развития российского государства. Однако, даже несмотря на то что по образованию Ленин был юристом, его совершенно не волновали вопросы функционирования буржуазного государства, «институциональная социология» партий и бюрократических механизмов, в том числе и в интерпретации Макса Вебера. «Социология» буржуазного государства была для него наукой, функцией которой являлось не что иное, как защита, апология этого государства, подкрепленная научными аргументами. Ленин изучал современное буржуазное государство как наивысшую форму экономической и духовной эксплуатации. С точки зрения его теоретического подхода, функционирование и функциональные перебои в деятельности буржуазных парламентов, вся манипулятивная система парламентаризма были связаны с современнейшими формами капиталистического производства, вытекали из них. Для лучшего понимания этой проблематики необходимо помнить, что в 1910-1920-х гг. буржуазный парламентаризм был еще далек от своей современной формы, ему были свойственны такие явно антидемократические черты, как цензовый характер и иные ограничения избирательного права. В качестве примера напомним, что в Англии женщины получили избирательное право и право голоса только в 1928 году.

Во второй главе мы уже показали, что в процессе изучения капиталистической системы Ленин особенно выделил тот момент, что капитализм неизбежно и непрерывно сталкивается с демократией, ибо содержит в себе основополагающее противоречие между правовым равенством и социально-экономическим неравенством. Это противоречие капитализма пытаются «разрешить» с помощью всепроникающей системы «подкупов» и «купли». [664]

Согласно взглядам Ленина, основная разница между империализмом и домонополистическим капитализмом состоит в том, что при первом «власть биржи усиливается», крупные банки сливаются с биржей и поглощают ее, тем самым капитал ставит под контроль сферу политики, как если бы она была товаром или каким-либо другими рыночным явлением. Конечно, Ленин сознавал, что проституирование и коррумпирование буржуазной демократии подпадает под законодательное регулирование, то есть имеет свои границы. В то же время он подчеркивал, что эта узаконенная коррупция и проституирование, осуществляемое в масштабах всего общества, вытекают из «богатства», поскольку богатство трестов и банков может в полной мере осуществить власть финансового капитала даже «над чужой, то есть политически независимой, республикой». Следовательно, для Ленина буржуазная демократия означала не свободу, а «свободу подкупа», — такова была главная мысль Ленина по этому вопросу. [665] В сентябре 1917 г. он сформулировал эту проблему следующим образом: ««Капиталисты (а за ними, по неразумению или по косности, многие эсеры и меньшевики) называют “свободой печати” такое положение дела, когда цензура отменена и все партии свободно издают любые газеты. На самом деле это не свобода печати, а свобода обмана угнетенных и эксплуатируемых масс народа богатыми, буржуазией». [666]

В то же время Ленин рассматривал буржуазную демократию и с исторической точки зрения — как высшую форму господства капитала. По его мнению, о преимуществах «продажного и прогнившего парламентаризма буржуазного общества» стоит говорить лишь постольку, поскольку он открывает дополнительные возможности для развития рабочего движения, которое получает более широкое поле действия, чем при авторитарных, открыто диктаторских режимах. В этом смысле буржуазный парламентаризм имел в глазах Ленина лишь «исторический интерес», но не имел никакого будущего. Король — голый! В период революции в центре интересов Ленина находились отнюдь не узконаучные проблемы. К тому же опыт Первой мировой войны сделал очевидным, что главной задачей должно считаться политическое разоблачение парламентских демократий как режимов, ответственных за мировое кровопролитие. [667] Следовательно, «праздная утопия», нацеленная на будущее главная идея «Государства и революции» не «висит в воздухе», а опирается на обстоятельную критику парламентаризма, с которой, конечно, можно спорить, но которую после 1917 года нельзя было смести со стола без единого слова. [668]

В 1917 г. речь шла еще не о «глобализации», а о сложившейся в национальных и наднациональных рамках новой системе власти, рассматриваемой в экономическом и политическом смысле, об империализме, о власти монополий и финансового капитала. Характерное для этой системы государство именно в период Первой мировой войны получило новую всемирно-историческую функцию: функцию главного организатора, участника национальной экономики, «чудовища», готового уничтожить все что угодно во имя определенных интересов. В этом смысле интересно последнее предложение «Государства и революции», обосновывающее итоговый революционный вывод книги: «Извращение и замалчивание вопроса об отношении пролетарской революции к государству не могло не сыграть громадной роли тогда, когда государства, с усиленным, вследствие империалистического соревнования, военным аппаратом, превратились в военные чудовища, истребляющие миллионы людей ради того, чтобы решить спор, Англии или Германии, тому или другому финансовому капиталу господствовать над миром». [669] По сравнению с предыдущими периодами это господство явно отличалось и концентрацией политической власти. В этой связи Ленин исходил не только из общего кризиса капиталистической системы, но и из конкретных «неполадок» в функционировании буржуазной демократии (бюрократизма, коррупции, паразитизма и т. д.), которые, по его мнению, могли упрочить возможности революционного переворота.

В своей точке зрения Ленин учитывал многообразие государственных форм, но, будучи пропагандистом и теоретиком революции, искал в них общее: «Формы буржуазных государств чрезвычайно разнообразны, но суть их одна: все эти государства являются так или иначе, но в последнем счете обязательно диктатурой буржуазии», [670] которая исключает возможность «восстановления» общественной формы собственности вместо капиталистической частной собственности или наряду с ней. Согласно его интерпретации, «парламентарный образ правления» — это не что иное, как борьба властных группировок за раздел «добычи» (за выгодные должности, экономические позиции и т. д.). В правовом и политическом отношении такая система не может быть поставлена под сомнение, поэтому в ленинской теории буржуазные демократии подчеркнуто представлены как диктатуры, и эта их особенность не может быть уничтожена без революции, без «разрушения бюрократически-военной государственной машины».

Опираясь на опыт Первой мировой войны, Ленин составил еще более уничтожающее мнение о парламентской демократии, чем прежде, поскольку видел в ней всего лишь институциональное выражение интересов капитала, свободу обычной покупки власти, чиновничьих местечек, прессы и т. д., систему манипуляции и обмана, которая служит подавлению сопротивления наемных рабочих в интересах обеспечения капиталистического производства, получения прибыли. В этом заключался один из важнейших аргументов в пользу требования замены совещающихся над головой общества парламентских «говорилен» «избранием работающих и отзываемых учреждений» на основании уроков Парижской Коммуны. ««Представительные учреждения остаются, — писал он, — но парламентаризма, как особой системы, как разделения труда законодательного и исполнительного, как привилегированного положения для депутатов, здесь нет». [671]