Самые знаменитые реформаторы России

«Жестокости и деспотизм» стали нормой в обращении с людьми независимо от сословной принадлежности., О притеснении военных мы уже говорили. Но это касалось и других.

Павел оттолкнул от себя всех дворян, лишив их вольностей, дарованных предшествовавшими самодержцами, и прежде всего — Екатериной. В частности, запретил дворянским обществам подавать жалобы на свое имя. Наиболее значительным покушением на дворянские привилегии явилось введение физических наказаний, в то время как в екатерининской жалованной грамоте дворянству, данной в 1785 г., говорилось, что «телесное наказание да не коснется благородного». Известен случай, когда некто прапорщик Рожнов за преступления приговаривался Сенатом к лишению чинов и каторге, а от наказания кнутом и вырывания ноздрей освобождался со ссылкой на ту самую жалованную грамоту дворянству. Но Павел, которому было предложено на утверждение решение Сената, написал такую резолюцию: «Коль скоро снято дворянство, то уже и привилегия до него не касается, почему и впредь поступать». В соответствии с этой формулой дворян уравняли с простолюдинами и впредь наказывали несмотря на «благородство».

Правящая российская верхушка не могла дольше терпеть. Противоестественная смерть Павла явилась естественным выходом из того напряжения, в котором находилось российское общество. По крайней мере — его элита.

В заговоре участвовали многие высшие сановники России, входившие в ближайшее окружение императора. В том числе Панин, граф Пален, Бенигсен, Платон Зубов, последний фаворит Екатерины II, и его братья, другие вельможи и гвардейские офицеры. Задолго до злодейского убийства по столице распространялись слухи, которые доходили до Павла. Он догадывался о причастности к заговору старшего сына Александра. Но решительных упреждающих действий не предпринимал. В ночь с 11 на 12 марта Павел погиб от рук заговорщиков. Возможно, у них не было первоначально намерения убивать царя, и они ограничились бы отречением его от престола в пользу сына Александра. Но Павел отказался подписать отречение и был убит (задушен шарфом князем Яшвилем и Мансуровым; кроме того, удар золотой табакеркой нанес Николай Зубов). Истинная причина смерти наутро была известна в столице, а официально было объявлено, что император умер от апоплексического удара.

Острословы шутили по этому поводу, что император скончался от апоплексического удара табакеркой в висок.

Михаил Михайлович Сперанский

(1772–1839)

Михаил Михайлович Сперанский родился в 1772 г. в семье православного священника. По существовавшей традиции он должен был унаследовать дело своего отца. Закончив сначала Владимирскую семинарию, а затем главную Петербургскую семинарию, он остался преподавать в последней математику, физику, философию и красноречие. В юности, будучи слушателем семинарии, он приобщился к идеям французских просветителей-энциклопедистов через своего учителя. Молодой Сперанский еще больше ими проникся, когда выполнял обязанности домашнего секретаря у князя Куракина. В доме князя он познакомился с его служащим — пруссаком Брюкнером, поклонником Вольтера. Трудно сказать, что побудило Сперанского предпочесть карьеру чиновника священному сану, — возможно, как раз влияние вольнодумских идей великих французов. Но как бы там ни было — он предпочел.

В 1797 г. Сперанский поступил на государственную службу в качестве секретаря генерал-прокурора, князя Куракина. После Куракина генерал-прокуроры менялись (Лопухин, Беклешов, Обольянинов), а Сперанский оставался. Молодой секретарь, независимый во взглядах и суждениях, часто давал поводы быть недовольным собой, но его выдающиеся деловые качества примиряли с ним сановников. «…Способности Сперанского, его образование и неутомимая деятельность были столь очевидны своими небывалыми достоинствами, среди тогдашнего забитого чиновничества, что он сделался незаменимым и не только оставался на службе, но и повышался в чинах».

Н. Греч, современник Сперанского, в «Записках о моей жизни» рассказывает почти анекдотичный случай, свидетельствующий о способностях Сперанского и нравах того времени:

«Однажды, во время пребывания двора в Гатчине, генерал-прокурор (Петр Хрисанфович Обольянинов), воротясь от императора с докладом, объявил Безаку (секретарь Сената. — В.К.), что государь скучает, за невозможностью маневрировать в дурную осеннюю погоду, и желал бы иметь какое-либо занятие по делам гражданским. „Чтоб было завтра!“ — прибавил Обольянинов строгим голосом. Положительный Безак не знал, что делать, пришел в канцелярию и сообщил свое горе Сперанскому. Этот тотчас нашел средство помочь беде.

— Нет ли здесь какой-нибудь библиотеки? — спросил он у одного придворного служителя,

— Есть, сударь, какая-то куча книг на чердаке, оставшихся еще после светлейшего князя Григория Григорьевича Орлова.

— Веди меня туда! — сказал Сперанский, отыскал на чердаке какие-то старые французские книги и в остальной день и в следующую ночь написал набело „Коммерческий устав Российской Империи“. Обольянинов прочитал его императору. Павел подмахнул: „Быть по сему“ — и наградил всю канцелярию».

Факт с уставом наверняка имел место, хотя дело, возможно, происходило не совсем так. Потому что у ранее цитированного Фатеева мы находим нечто похожее: «Последовал однажды приказ: в две недели сочинить проект торгового устава. Во исполнение приказа, немедля, да и где же тут было медлить, захватили с петербургской биржи 40 купцов, заперли их вместе с Сперанским в отдаленных покоях гатчинского дворца и предложили законодательствовать.

Многие из купцов даже не понимали, чего собственно хотят от них. Поговорив с более толковыми из невольных законодателей, Сперанский взял перо и сочинил устав. Купцов выпустили».

Для нас не существенно — об одной истории здесь идет речь или о разных. Важно увидеть, каким представал Сперанский в глазах своих современников и историков.

С воцарением Александра влияние Сперанского на государственные дела резко возросло, особенно когда он перешел на службу к Кочубею, министру внутренних дел, фавориту царя. Он готовил доклады для своего шефа, с которым тот ходил к Александру. Царь-либерал, воспитанный бабкой Екатериной на идеях французских просветителей, намеревался дать стране реформы, осчастливить своих подданных. Он обратил внимание на автора этих докладов-записок — высокообразованного, умного чиновника, настроенного близким к нему образом, и привлек его к работе над реформами. Особенно впечатлила царя записка об устройстве судебных и правительственных учреждений в России, подготовленная в 1803 г. Речь в ней шла об ограничении монархии законодательными нормами, по сути — о конституции. Вот основные положения, изложенные в записке: 1) Все состояния государства свободны и участвуют в законодательной власти. 2) Власть исполнительная принадлежит одному лицу, участвующему в законодательстве и утверждающему всякое законодательное действие. 3) Есть общее мнение, оберегающее закон в исполнении его. 4) Есть независимое сословие народа (т.е. законодательное учреждение, основанное на народном избрании), пред которым исполнители ответственны. 5) Существует система законов гражданских и уголовных, принятая народом. 6) Суд не лицом государя отправляется, но избранными от народа и им утвержденными исполнителями, кои сами суду подвержены быть могут. 7) Все действия правительства публичны, кроме некоторых определенных случаев. 8) Существует свобода печати в известных, точно определенных границах.

С 1807 г. Сперанский увольняется из Министерства внутренних дел и переходит служить непосредственно к государю. Александр передал ему все, что было до этого наработано им самим и другими касательно будущего устройства российского общества. В многократных беседах с глазу на глаз высказал свои взгляды на предстоящие реформы. Сперанскому предложено было все это переработать и изложить в некоем цельном документе, прообразе будущей конституции. Что он и сделал. В 1809 г. из-под пера Сперанского вышло «Введение к уложению государственных законов». В своем проекте Сперанский, по существу, не воспользовался сделанным до него — предложениями Новосильцева, Чарторыжского, Розенкампфа и др., переданными царем, так как полагал, что нужны принципиально новые основы государственного устройства, а не частичные, как предлагалось, изменения.