Наедине с собой (СИ)

Минут пять продолжается препирательство. Наконец Рафиг не выдерживает:

– Не веришь мне, спустись вниз, спроси у дежурной.

Однако меня на этом не проведешь: я хорошо знаю, что для пущей убедительности Рафигу не

составляло никакого труда заранее договориться с дежурной, дабы разыграть меня по полной.

Увы, все оказалось правдой! Именно в этот день премьер-министр Павлов сделал то, что сделал –

приостановил хождение крупных купюр.

И вот сидим мы в гостинице за тысячи километров от дома и пересчитываем имеющуюся

наличность. А она, как водится, исключительно в стольниках и двухсотках. Ведь по привычке

тратишь сначала помельче, потом – покрупнее, оставляя на «закуску» самые крупные. Так просто

удобно в командировке.

Спускаемся вниз. За номер ставшими в одночасье не деньгами, а разноцветными бумажками у

нас… не берут. Ну и а идиотскую ситуацию попали тысячи таких, как мы, по всей стране

благодаря родному правительству. Ведь теперь ни билетов не купить, ни поесть. Вообще ничего.

Вместо того чтобы заканчивать дела, идем в горисполком. Пробиваемся на прием к зампреду.

Объясняем. Он говорит, что сам сделать ничего не может, но в местной сберкассе сидит человек, в обязанности которого как раз и входит решать подобные проблемы. Идем туда. Там, естественно, очередь: не одни мы в командировке. Становимся в хвост. Ждем. Потом решаем: я

буду стоять до победного, а Рафиг все-таки отправится по делам. Чуть так не сделали. Хорошо

услышали мужики, стоящие впереди и сказали, что поменять деньги могут только лично каждому, дабы не было злоупотреблений. Не слабо, да? Злоупотребление собственными средствами – это

что-то новое даже для перестройки.

Наконец добрались до заветной цели. У нас строго проверяют командировочное удостоверение, узнают цену билетов до Тюмени, оттуда в Москву и в Ашхабад, накидывают пару червонцев на

гостиницу и столько же – на еду и, наконец, меняют. Причем вышеозначенную сумму вписывают

в… паспорт в графу «Особые отметки». На вопрос «А это еще зачем, ведь законом подобные

записи не предусмотрены (да и кто мог такой идиотизм предусмотреть?)» нам объяснили:

– Дабы по прибытии в Ашхабад, мы не смогли энной суммы поменять еще и там.

Иными словами, полная гласность и демократия!

***

Как быть, если жить уже надоело, а для самоубийства еще не созрел?

***

Сижу в кабинете. Звонок. Звонкий девичий голос:

– Это заместитель главного редактора?

– Да.

– Вы видели, что ваша газета сегодня напечатала на последней странице?

Внутри все обрывается: коллеги меня поймут.

– Извините, сейчас возьму номер, посмотрим вместе. Так, я вас внимательно слушаю.

– Взгляните на снимок вверху и на подпись.

Гляжу. В кадре – купол церквушки. Подпись гласит: ее собираются реставрировать.

– Посмотрел… И ничего… такого… не увидел… Что вы имели в виду?

– Как не видите?! Вам что, вылезло?! Заместитель редактора называется! Почему вы строите тут

свои храмы, агитируете за это в газете?! До каких пор вы будете издеваться над нами?!! Всю

жизнь вы, русские, душили нас… И сейчас продолжаете, – срывается на крик девушка.

Я пытаюсь сказать, что снимок и текстовка нейтральны, что «Туркменская искра», в первую

очередь, ориентирована на русскоязычного читателя, что, если на то пошло, лично я – и не

русский вовсе, а украинец, и мой народ никак не мог душить туркмен. Трубка издает короткие

гудки.

***

Узнал бы Плеханов, кого напринимали в СССР в партию, в гробу бы, несчастный, перевернулся. А

Ленин от стыда наверняка бы сбежал из мавзолея. Только два факта, однако, они очень точно

отображают всю ситуацию.

Первый секретарь (!) Челекенского горкома КПТ Мамедов подал заявление о выходе из рядов

КПСС. Причем «играть в политику», изображать новоиспеченного диссидента не стал – написал, как есть: «В связи с тем, что не повысили в должности». В Марыйской области секретарь одной из

первичных парторганизаций раздумал «быть в авангарде» на том основании, что ему не выделили

«Жигули».

Что сказать? Мы пожинаем то, что сеяли в течение многих десятилетий. Величайшей глупостью

было увязывать продвижение по службе с членством в партии. Какое отношение одно имеет к

другому? Абсолютно никакого. Если бы подобного не существовало, в КПСС шли бы лишь те, кому действительно дороги ее идеалы. А так вынуждены были вступать сотни тысяч тех, кто в

противном случае не мог сделать карьеру, да и просто заниматься любимым делом. Иными

словами, коммунистическая партия сама подготовила своих могильщиков. И неча пенять на

кривое зеркало буржуазной пропаганды!

***

Звонок жены мне на работу (она – помощник председателя Гостелерадио ТССР К.

Аннамухамедова):

– Только что поступили официальные документы из Совета Министров: делопроизводство

предписывается полностью перевести на туркменский до июля 1991 года.

– А как же «Закон о государственном языке»? – недоумеваю я. – Ведь в нем сроки совсем другие.

– А я откуда знаю…

Действительно. А ей, несмотря на то, что она, в отличие от меня, записалась на курсы

туркменского, нужно подыскивать работу.

***

Как член правления Общества знания ТССР в составе делегации летал в столицу Украины.

Возвращались рейсом Киев – Ростов-на-Дону – Ашхабад. Приземляемся в промежуточном пункте

посадки. Стюардесса, объявив об этом, просит взять с собой всю ручную кладь. Люди

недоумевают, но с третьего раза просьбе-приказу подчиняются. Я же выходить в морозную

ночную темень не собирался, а хотел передремать эти полчаса в салоне. Были и другие такие

желающие. Увы, нас тоже попросили покинуть самолет. Прихватив свои вещи – чужих в салоне

уже не оставалось.

Ожидаем посадки и дальнейшего полета полчаса, час. Наиболее нервные идут выяснять ситуации

у дежурного администратора. Та ничего толком объяснить не может. В конце концов, на третьем

часу нервотрепки нам говорят, что самолет, которым мы летели, принадлежит киевскому

авиаотряду. А поскольку с «горючкой» в Украине огромные проблемы, то пилоты и решили ее

сэкономить. Бросив нас в Ростове-на-Дону со словами: «Пусть туркмены за своими пассажирами

присылают борт из Ашхабада!».

Да, это уже вершина гласности и демократии. Кое-кто из пассажиров идет к руководству (ночью –

это начальник смены) и пробует получить справку о задержке рейса, дабы, предъявив ее потом, получить компенсацию за моральный ущерб. Увы, произошедшее объясняют форс-мажорными

обстоятельствами и никаких бумаг не дают. Зато обещают устроить бесплатный ночлег.

Женщинам хоть повезло. Им хотя бы хватило раскладушек. Мужикам же выдали по покрывалу и

простыне и провели в некий холл, где и предложили ложиться… на паласы. Там мы и провели

остаток ночи, а также весь следующий день. Лишь к полуночи из Ашхабада прилетел самолет, и

мы, измочаленные аэрофлотовским сервисом и свободой производственных отношений,

отправились домой.

***

В республике плавно меняют русскоязычных министров и их заместителей на туркмен. На своих

местах еще остаются трое – прокурор ТССР В. Василюк, председатель КГБ ТССР П. Архипов и

мой главный редактор В. Слушник. По слухам, прокурор уже собирает чемоданы.

***

Большинство несчастий начинается с осознания: «Меня не понимают».

***

Очередное заседание в ЦК КПТ (их в последнее время – несметное количество). Главный в

очередной раз редактор посылает на него меня, своего заместителя. И я знаю, почему. Ему, белорусу, как и я, не владеющему туркменским, невыносимо часами просиживать штаны в зале, где за все время ни слова не прозвучит по-русски.