Дневник пленного немецкого летчика. сражаясь на стороне врага. 1942-1948

«Осознанная необходимость». Очень хорошо. Я могу представить, как кто-то, управляя автомобилем, сознает необходимость повернуть направо или налево. И в этом случае эта осознанная необходимость позволяет ему достичь далеко идущей свободы в транспортном потоке. Преступник, возможно, иногда сознает необходимость признать свою вину и сдается полиции. Но как кто-то может дойти до мысли, что пришла необходимость ему претерпеть от государства и общества огромную несправедливость только потому, что кому-то пришла в голову мысль сосредоточить все в своих собственных руках?

И что случилось с революционной элитой, той самой, что развязала войну против существующего порядка во имя справедливости для всех и установила «диктатуру пролетариата», ту самую, что должна была обеспечивать эту справедливость? Они утомили сами себя во внутренних междоусобицах. В конечном счете они сами стали жертвами той гротескной справедливости созданного ими государства. Их наследство перешло в руки группы деспотов, провозгласивших, что только им известна та спасительная правда, что позволит построить рай на земле. Во имя этой вымышленной правды они потребовали абсолютного повиновения всех остальных людей, которых при самой благоприятной интерпретации фактов они решили силой и против их воли сделать счастливыми. Эти люди могут сохранить власть только с помощью страха и осуществляют ее только с помощью силы. Ведь, по их словам, для того, чтобы построить коммунизм, все должны принять то, что в их руках сосредоточена неограниченная власть, которой они пользуются тоже без ограничений. И один лишь Бог знает, когда общество свободных коммунистов сможет пробиться сквозь эту прочную оболочку этой диктатуры. Может быть, через пять или даже десять поколений, когда, подобно животным в зоопарке, люди забудут, что такое свобода, когда станут настолько непритязательными в своих потребностях, особенно в духовных, что смогут действительно жить, следуя коммунистическому принципу: «От каждого – по способностям, каждому – по потребностям».

Я попросил разрешения отправиться в Западную Германию, но в моей газете отнеслись к этой поездке очень недоброжелательно. «Они», видите ли, беспокоятся о моей безопасности. Против выступили люди НКВД (МГБ. – Ред.). К восьми утра меня вызвали на Бушаллее в Вайсензе (район Берлина к северо-востоку от центра города. – Ред.). На окраине города на углу темной улицы меня ожидал их сотрудник, который окольным путем привел меня к небольшой вилле. Там во время обеда с большим количеством водки он попросил меня рассказать об иностранцах, с которыми я часто встречался. Мне предстояло также дать подписку работать на советскую службу новостей и никому не рассказывать об этом документе. На следующий день ко мне домой доставили большой пакет с продуктами: изрядный кусок масла, два килограмма соленой селедки, пакетик ячменного кофе и еще один пакет с сахаром, огромный кусок мяса, от которого так отвратительно пахло, что я тут же отправил его в мусорный бак. Через две недели мне предстояло снова отправиться в Вайсензе и написать доклад о том, что мне удалось за это время выведать.

Что ж, я был готов поиграть в эту игру. Дам им немного интересной информации. Совершенно случайно я обнаружил, что люди из НКВД (МГБ. – Ред.) готовы помочь мне отправиться в Западную Германию. Только из страха, что мою просьбу о разрешении на выезд могут неправильно понять, я сказал сотруднику НКВД (МГБ. – Ред.), что по собственной воле пошел на эту сделку.

– Идите и напишите нам рапорт. Попытайтесь поговорить с бывшими офицерами и узнать о том, как идет процесс перевооружения в Западной Германии.

Это было похоже на шутку, но туда, где я снова смогу вздохнуть спокойно, мне поможет попасть именно НКВД (МГБ. – Ред.). И мне это нужно! Я должен снова иметь возможность говорить с людьми, с которыми мне не придется взвешивать каждое слово, которым я смогу верить. Там я сумею избавиться от страха и лицемерия, наших постоянных спутников здесь.

Даже у власти НКВД (МТБ. – Ред.) есть пределы. Я все еще не получил паспорт с правом переезда в другую зону. Но по крайней мере, я получил разрешение на поездку в газете. К тому же я вдруг снова стал желанным гостем во всех кабинетах редакции. Я стал одним из трех сотрудников-немцев, получивших приглашение стать почетным гостем на праздновании годовщины советского дня прессы, которая отмечалась в пресс-клубе в Вайсензе. А на третьей годовщине нашей газеты полковник Кирсанов пел мне дифирамбы в Доме советской культуры в присутствии «руководителей партии и армии», особо останавливаясь на моих «активных усилиях в деле борьбы народа». Если кто-то хочет здесь добиться успеха, все, что ему нужно, – это только протянуть руку навстречу НКВД (МТБ. – Ред.).

После того как я открыл юбилейный вечер кадрилью с супругой полковника, ко мне подошел русский офицер, который пригласил меня за столик за кустами в саду. Это был все тот же молодой лейтенант, теперь уже капитан, который когда-то допрашивал меня под Сталинградом. Когда-то в 1943 году на Украине Тюльпанов сказал мне, что он погиб. Я был рад встретиться с этим офицером снова. Давным-давно он открыто просил меня сделаться его шпионом.

– Если осмелитесь, – сказал он, – приходите навестить меня в Потсдаме.

В ответ я отказался, сославшись на предстоящую поездку на Запад.

– Хорошо, увидимся, когда вы вернетесь. – С этими словами он меня оставил.

Когда я вернусь? Иногда меня терзала мысль, что я не могу постоянно не думать о возвращении. С каким энтузиазмом я принял когда-то идею коммунизма! Какую веру и надежду она мне давала! Каким простым и ясным казалось будущее, несмотря на все лишения, разрушения, страдания и несправедливость. Было ли все это просто иллюзией? Еще одним все упрощающим доступным решением? Сегодня я чувствую лишь печаль и досаду, когда думаю обо всей тупости, неуклюжести, подозрительности и жестокости, которые отравляют все вокруг, создают иллюзорных врагов, на которых вечные заговорщики всегда могут обрушить свою манию преследования. Я напрасно выворачиваю свой мозг, чтобы понять, о чем же на самом деле думают люди вокруг меня. Я не говорю

об Ульбрихте или Пике, этих беззастенчивых карьеристах, и прочих приспособленцах. Ведь есть еще и другие: Аккерман, Фридрих Вольф, Эрпенбек, Канторович, Бредель, некоторые мои товарищи по плену. Не все они глупцы или циники. Разве они не видят всех этих информаторов, шпионов, приспособленцев и преступников вокруг? Не видят или не хотят видеть?

Или все так и должно быть? Может быть, это единственный путь к установлению нового лучшего порядка, который будет справедливо регулировать отношения между человеком и тем, что он производит? Возможно, я действительно слишком мягкий и сентиментальный, «мелкий буржуа», как это красиво называется на партийном жаргоне, чтобы быть на стороне революции. Я сотни раз повторял себе, что пистолет в руке полицейского и пистолет в руке бандита – это разные вещи. Сотни раз я перечислял все преступления и мерзкие поступки, совершенные по другую сторону мира, – сожженный кофе в Бразилии, уничтоженный картофель в Америке, бомбежку Дрездена, сутяжничество с патентами, доходы от оружия. И все же я не могу поверить, что этой «диалектики» достаточно для того, чтобы оправдать советские методы. Крыса останется крысой, будь она даже десять раз министром и членом Социалистической единой партии Германии и «объективно» способствует пути прогресса. Диалектика должна быть связана с реальностью, иначе она превращается в софистику, – мысль Ленина, которая была полностью забыта.

Четыре месяца мне пришлось провести в одиночной камере, не имея рядом ни одной живой души.

24 мая я прибыл во Франкфурт-на-Майне на обычном поезде, курсирующем между зонами, и, зарегистрировавшись в полиции, отправился в приятное путешествие на повозке, запряженной лошадьми, по шоссе в Бокенхайм, где проживал мой друг, пригласивший меня к себе на виллу. На следующий день я поехал к матери в Висбаден. Мы договорились встретиться в гостинице «Таунус». Когда мы выходили из гостиницы, кто-то положил мне руку на плечо и спросил: «Это вы граф Айнзидель?» Два американца потребовали мои документы. Они выразили сожаление, что не могут проверить их на месте, и попросили меня проследовать за ними в офис. На террасе виллы нам пришлось долго дожидаться специалиста по документам. Нам вежливо предложили сэндвичи и напитки. Один из американцев с гордостью продемонстрировал мне мою фотографию, которую он дальновидно положил себе в карман. Потом оказалось, что теперь мне нужно проехать с ними в другой офис, где расположилось их руководство. Они попросили мою мать назвать место, где она сможет встретиться со мной через полчаса, после чего машина повезла меня прочь из Висбадена.