Июль 1942 года. Падение Севастополя

Игорь Степанович Маношин

Июль 1942 года

Падение Севастополя

Севастополь в Великой Отечественной войне

Эта книга посвящена одной из самых трагических страниц Великой Отечественной войны — последним дням обороны Севастополя в июле 1942 года. До самого последнего времени многое из тех далеких и страшных событий было под покровом тайны и впервые стало известно лишь благодаря многолетнему подвижническому труду авторов этой книги.

…Я люблю Севастополь, люблю его прозрачно-голубое небо и кружево бьющихся в берег волн, люблю белоснежные кварталы домов под ослепительным солнцем, его гордых полных внутреннего достоинства людей. Я люблю этот город, ведь его нельзя не любить, ибо это Севастополь. Название Севастополь переводят по разному, но самое точное и правильное — Священный город. Он и вправду священный для сердца каждого россиянина, этот город щедро обагренный кровью.

Как и у каждого русского человека, у меня есть свой особый клочок земли, с которым связана вся жизнь и самые дорогие воспоминания. Для меня этот «клочок» — старый бабушкин дом на косогоре у Стрелецкой бухты. Здесь жили еще мои деды и прадеды. Здесь родилась моя мама, здесь же во дворе была и их свадьба с отцом, а затем и моя. Сюда когда-то привезли из роддома меня, а потом уже я привез сюда своего только что родившегося сына. Здесь я научился ходить и отсюда провожал в последний путь самых близких моему сердцу людей… Когда-то здесь было имение местного помещика Тура, того самого, что дружил с семейством Ахматовой и Куприным. В память о нем среди старожилов этой, когда-то окраинной слободки, осталось название Туровка. В тридцатые годы ее переименовали в слободку имени матроса Вакуленчука, погибшего в 1905 году во время восстания на броненосце «Потемкин», но название это не прижилось и вплоть до семидесятых годов слободку по-прежнему, как и в стародавние времена, называли Туровкой. А потом забылось и это.

В старом бабушкином доме много лет стояли две огромные, насквозь проржавевшие бензиновые бочки. Это тоже память моего теперь уже далекого детства. В этих бочках всегда хранили дождевую воду. На металлических ободах их можно было разобрать готическую немецкую вязь: «Вермахт. 1942 г.». Для меня всегда именно они были материальным воплощением минувшей войны и обороны Севастополя. Бабушкины рассказы, да эти две трофейные ржавые бочки…

…Война пришла в Севастополь в 3 часа 15 минут 22 июня. Еще не прозвучал ни один залп на западной границе, еще не погиб ни один солдат, а Священный город уже встретил врага, и первые жертвы на алтаре Великой Отечественной были его…

Хроника того страшного утра такова. В 3 часа 7 минут посты воздушного наблюдения Черноморского флота обнаружили приближение большой группы неизвестных самолетов. Начальник ПВО флота полковник Жилин позвонил дежурному по штабу капитану 2-го ранга Рыбалко, тот тут же связался с командующим флотом адмиралом Октябрьским.

— Прошу «добро» на открытие огня! — спросил он.

— Есть ли наши самолеты в воздухе? — спросил вместо ответа адмирал.

— Нет!

— Имейте в виду, если есть хоть один, завтра будете расстреляны!

— Разрешите открыть огонь в случае нарушения воздушного пространства! — снова спросил дежурный по штабу.

— Действуйте по инструкции! — буркнул в трубку командующий флотом и бросил ее.

К Рыбалко подошел начальник штаба флота контр-адмирал Елисеев.

— Ну что командующий? — спросил он с тревогой в голосе.

— Сказал, что надо действовать по инструкции! — ответил, пожав плечами, Рыбалко.

Елисеев, задумавшись, помолчал пару минут, затем повернулся к дежурному:

— Передай Жилину приказ на открытие огня!

Выслушав приказ, полковник Жилин ответил:

— Вся ответственность на вас! Я все записываю в журнал боевых действий!

— Записывай куда хочешь, но огонь открывай! — выкрикнул ему в трубку Рыбалко.

В небе над Севастополем уже ревели моторы невидимых самолетов. Еще минута и ударили лучи прожекторов, громыхнули зенитки. Так началась Великая Отечественная.

История сохранила нам имена первых ее жертв. Фашистская донная мина упала на дом и разнесла его в клочья. В огне взрыва погибли: Александра Белова (бабушка), Варвара Соколова (дочка) и Леночка Соколова (внучка). За долгую и кровопролитную войну еще погибнут миллионы и миллионы, но именно этим трем выпала страшная участь открыть скорбный и бесконечный мартиролог. Запомним же и мы их имена!

А 30 октября война докатилась и до стен самого города. Именно в октябре 1854 года началась Первая оборона Севастополя. Причем, если тогда она началась высадкой войск европейской коалиции на побережье восточной Евпатории, то в 1941 году именно в том же месте танковую колонну врага встретили матросы 54-й батареи береговой обороны Черноморского флота. На наручных часах командира батареи лейтенанта Ивана Заики было 16 часов 35 минут, когда он скомандовал:

— «Пеленг 42»… Дистанция 35 кабельтовых… По вражеским танкам… Залп!

Так началась Вторая оборона, оборона, вновь явившая миру феномен Севастополя.

Помню в свое время, знакомясь с архивами Приморской армии периода обороны Севастополя, я поразился одному страшному факту. В ежедневных донесениях о результатах фашистских бомбардировок, наряду с графами «убито» и «ранено» присутствовала еще одна — «сошло с ума». Цифры в ней были отнюдь не меньше, чем в предыдущих. Что стало с этими бедными людьми, чей разум не выдержал кошмара войны? Скольких из них смогли вывезти на Большую землю? Сколько погибло в дороге, осталось навсегда лежать под завалами взорванного Инкерманского госпиталя, было расстреляно немцами?

В детстве я часто находил в степи у Стрелецкой бухты ржавые рельсы. Помню, недоумевал, кому и зачем понадобилось тащить рельсы в степь? Как-то спросил об этом деда.

— Это немцы с самолетов бросали. — лаконично ответил дед Степан.

Ответ меня потряс еще больше. Зачем бросать рельсы с самолетов, ведь на это были бомбы, которых у фашистов хватало? Ответ на этот вопрос я узнал многим позже. Бросали, оказывается, все для той же третьей графы… Падая с огромной высоты, рельсы издавали столь жуткий режущий душу звук, что у многих просто не выдерживала психика. Кроме рельс, в виде развлечения, немцы сбрасывали на наши позиции целые мешки гвоздей. Гвозди пронзали людей насквозь…

Чего только не испробовали захватчики под Севастополем, чтоб сломить дух его защитников! Лучшие гренадерские дивизии, укомплектованные двухметровыми саксонцами и лучший авиакорпус генерала Рихтхофена, уже превративший в развалины Ливерпуль, Варшаву и Крит, сотни танков и сотни тысяч бомб, десятки тяжелых и сверхтяжелых батарей, не имевших аналогов в мировой истории, включая 420-миллиметровые гаубицы — «уничтожители крепостей» — «Гамма Мерзер» и «Гамма Гаубитце», 615-миллиметровые «Карлы» и 813-миллиметровую «Дору», один снаряд которой весил более семи тонн. Многим позже, вспоминая о битве за Севастополь, Манштейн писал: «В целом во Второй Мировой войне немцы никогда не достигали такого массированного применения артиллерии, как в наступлении на Севастополь…» Что ж, более чем исчерпывающее признание!

…В один из последних дней июня 1942 года к нашему дому, который к тому времени был одним из немногих уцелевших от бомбежек в слободке, подъехала сразу несколько машин. У калитки встал часовой. На вопрос бабушки, кто они такие, ответили: штаб Приморской армии. Затем ее попросили приготовить комнату для отдыха командующему, который должен был вот-вот подъехать. Комнату бабушка приготовила, но генерал Петров так и не приехал, а на утро спешно покинул наш дом и его штаб. Моей тете (ей тогда было 15 лет) запомнился сын Петрова — молоденький семнадцатилетний лейтенант. Они сидели в нашей беседке и смеялись, как могут смеяться только подростки. Утром мальчишку-лейтенанта увезли. Уже многим позднее я расскажу тете его трагическую судьбу. В 1948 году подполковник Петров будет зверски убит мародерами в разрушенном землетрясением Ашхабаде.