Смейся, паяц!

– Я там хорошо выгляжу на фотографии? – спросил я.

– Очень! – ответила она, ещё не подозревая, к чему я веду.

– Тогда оставьте себе это удостоверение с моей красивой фотографией на память обо мне.

– Вы что, не хотите его забрать? – Она была искренне поражена.

– Не хочу, – ответил я. – Перехотелось.

Это была не поза, не обида, не красивый жест – просто я вдруг чётко и ясно понял, на какую суету сует потратил столько сил, нервов и энергии.

МОЙ ЛИЧНЫЙ АЙБОЛИТ

Вдетстве я панически боялся врачей. Когда видел белый халат, перебегал на другую сторону улицы. Если какой-нибудь отчаянной медсестре удавалось сделать мне укол, она после этого сутки билась в истерике. Даже анализ мочи у меня брали под наркозом. Если бы тогда мне сказали, что у меня в семье будут сразу два врача (сын и невестка) и что моим ближайшим другом станет тоже врач, я бы долго и зловредно хохотал. Но в жизни много неожиданностей, и одна из них – моя многолетняя дружба с Игорем Барахом и его женой Линочкой Яраловой, кстати, тоже медиком!

Отец Игоря, учитель, директор сельской школы, был репрессирован. Вернулся слепым инвалидом. Мать, переживая эту трагедию, тяжело заболела и была прикована к кровати. Содержать больных стариков пришлось Игорю. Ещё учась в мединституте, он по ночам работал санитаром на «Скорой помощи», потом фельдшером, потом врачом, сперва в общей бригаде, затем в реанимационной противошоковой – в общей сложности пятнадцать лет. «Скорая помощь» – прекрасная школа для врача, она закалила его на всю жизнь и очень многому научила. Когда Майя лежала в реанимации, у неё было очень низкое давление и медсёстры не могли попасть в вену – её руки были синими и опухшими от «холостых» уколов. И тогда Игорь решил это делать сам: каждый день, перед работой и после, он ехал через весь город и с первого раза, безболезненно, попадал в вену на глазах у восхищённых медсестёр.

Есть врачи по призванию, врачи «от Бога» – это он: терпелив, сердечен, безотказен. Известный медик, кандидат наук, научный руководитель отдела анестезиологии и реанимации крупнейшего в стране института ортопедии и травматологии – стоило кому-то позвонить, что ему плохо, Игорь бросал все дела и мчался лечить, утешать, перебинтовывать. Однажды мы сидели за праздничным столом, был день его рождения. Не успели произнести первый тост, в кабинете раздался звонок, его попросили к телефону. Набросив пальто, он заглянул в гостиную:

– Ешьте, пейте – я на десять минут, там приступ астмы.

Вернулся через час.

– У кого ты был? – спросил я.

– Не знаю… позвонили от Петра Петровича.

– Игорь! – Я пристально посмотрел ему в глаза. – Ответь, только честно: ты знаешь, кто такой Пётр Петрович.

Он на секунду напрягся, пытаясь вспомнить. Потом махнул рукой:

– Какая разница – больному ведь было плохо.

Где бы он ни жил, в Киеве, в Москве, в Израиле, на следующий же день после вселения, к нему выстраивается очередь из соседей, которые были уверены, что его квартира – это филиал больницы или, как минимум, медпункт.

В институте делались сложнейшие операции: выравнивали горбы, чуть ли не пришивали ноги. Операции длились по пять шесть часов – всё это время Игорь давал наркоз, отвечал за состояние больного. При том низком уровне технического оснащения, после каждой операции Игорь, придя домой, валился на тахту в полумёртвом состоянии. Поэтому все анестезиологи участвовали в операциях только три раза в неделю. Все, кроме Игоря: он – ежедневно.

– Ты же укорачиваешь себе жизнь, – говорил я ему.

– Я не могу отказать тяжело больному, когда он просит, чтобы наркоз давал именно я.

Он излучал сочувствие и доброту, поэтому больные цеплялись за него, как за залог своего выздоровления.

Естественно, после каждой удачной операции, благодарные родичи приносили хирургу или деньги, или ценные подарки, не говоря уже о бутылках шампанского и коньяка. Иногда пытались всучить что-нибудь и Игорю, но он с возмущением отказывался, несмотря на то, что двух зарплат кандидатов медицинских наук едва хватало на жизнь – приходилось подрабатывать дополнительными дежурствами.

– Когда в доме, наконец, появится хороший коньяк? – возмущался я. – Пора уже брать взятки!

– Шурочка, прекрати даже так шутить! – взывала Лина, профессорская дочка, получившая дистиллированное воспитание.

Однажды, перед Новым годом, оперирующий хирург подарил Игорю бутылку роскошного армянского коньяка, одну из тех, которые он получал после каждой операции. Игорь позвонил мне и похвастался, что и у него есть, хоть косвенная, но взятка – я его поздравил с потерей невинности. И буквально через день, ему вручили уже прямую взятку, но об этом случае я расскажу подробней.

Тридцатого декабря, Лина, решив побаловать мужа и дочку, купила на базаре за безумные деньги огромную индейку и ночью зажарила её целиком в духовке. Индейка должна была стать главным украшением новогоднего стола. Рано утром она умчалась на работу, а Игорь ещё спал – у него был выходной.

Часов в восемь утра раздался звонок, который разбудил Игоря. Он открыл дверь и увидел мужичка в кожухе и кирзовых сапогах, в которые были заправлены брюки.

– Вы – дохтур Барух? – спросил он.

– Я, – ответил Игорь, сообразив, что речь идёт именно о нём.

– Спасыби вам, дохтур, за дочку нашу Ксаночку! – мужичок поднял мешок, стоящий рядом с ним и попытался внести его в квартиру.

– Что это?.. Зачем? – спросил ещё до конца не проснувшийся Игорь.

– Жинка послала. – Он вынул из мешка огромную сулею самогона. – Там ще картошка, капуста, морква…

– Нет, нет! Не надо! Заберите это!..

Мешконосец стал опускаться на колени.

– Я чотыри часа ихав на электричци… Визьмить, дохтур! Ну, не вид мэнэ – вид жинки!..

Эта сцена длилась довольно долго, мешок переходил из рук в руки. Мужичок чуть не плакал:

– Я всю ничь ихав!..

Игорь, который уже окончательно проснулся, вдруг переспросил:

– Всю ночь?.. Так вы же устали? И не завтракали?..

– Та ничого, ничого…

– Нет, нет, заходите!..

Он завёл своего нежданного гостя во внутрь, тот втащил следом за собой свой мешок.

– Идите, умойтесь в ванной, можете принять душ… А я пока что-нибудь приготовлю. – Он открыл холодильник и увидел жареную индейку. – Сейчас позавтракаем.

Когда умытый гость вышел из ванной, на столе уже лежала нарезанная половина индейки.

– Пид таку закусь! – мужичок оживился, достал из мешка и откупорил сулею с каким-то мутным пойлом – это был самогон из свёклы, неочищенный. Что это такое знают только те, кто его пробовали или хотя бы просто нюхали – мерзейший запах убивал всё живое в радиусе десяти метров. Конечно, Игорь не стал этого пить, а гость без выпивки – есть отказывался.

Гостеприимный хозяин вынужден был открыть подаренный коньяк, который оказался активным стимулятором аппетита, поэтому пришлось поставить на стол вторую половину индейки. А «сухая индейка горло дерёть», как заявил гость – пришлось допить остатки вина и Рижского бальзама…

Словом, когда Лина пришла с работы, она не нашла ни индейки, ни коньяка, зато в гостиной на тахте храпели два опухших субъекта, в одном из которых она с трудом узнала своего мужа… А в передней лежала нетронутая «взятка»: мешок с картошкой, свёклой, морковкой и сулея омерзительного самогона. После этого случая я приклеил Игорю прозвище: взяточник!

Моя молодость прошла под мелодию популярной песни «Кохана». Мы ещё не были знакомы, но я знал, что это стихи Игоря Бараха, врача «Скорой помощи». Потом у него было ещё много песен, рассказов, пьес.

– Когда ты успеваешь? – спросил я однажды. – Ведь с утра до вечера – в институте?

– А ночи зачем?

В доме у него всегда было полно людей: кого-то он устраивал в больницу, кто-то приходил за советом, кто-то ночевал. Всех немедленно усаживали за стол, досыта кормили и поили. А жена Лина, которой была посвящена «Кохана», тоже врач, тоже кандидат наук, приветливо всех встречала, усаживала, вносила из кухни всё новые и новые блюда, которые она удивительно вкусно готовила и всегда повторяла одну и ту же фразу: «Боже мой! Не хватит!».