Воспоминания

Мичиганский университет

Весной 1927 года я получил телеграмму от декана Инженерной школы Мичиганского Университета, который сообщал, что при школе учреждена особая кафедра для исследовательской работы по механике и он предлагал мне занять эту кафедру. Это было как раз то, о чем я мечтал. После пяти лет работы в американской промышленности я чувствовал, что имею достаточный опыт для организации подготовки молодых специалистов в области механики. Ответил декану, что согласен с его предложением и буду рад заняться организацией преподавания механики при Мичиганском университете. Не получая от декана никаких дальнейших известий, решил для выяснения дела использовать мой летний отпуск и посетить Мичиганский университет.

По приезде туда я узнал, что пригласивший меня декан заболел и уехал в отпуск и что его замещает глава отдела механики. Тот ничего не слыхал ни о новой кафедре, ни о моем приглашении. Он попросил доставить ему постановления правления университета и из них узнал, что исследовательская кафедра действительно учреждена и что я приглашен ее занять. Это было мое первое знакомство с американскими университетскими порядками. Профессора только преподают, а все прочие дела, даже приглашение новых профессоров, ведутся администрацией во главе с президентом университета, который может не иметь никакого отношения пи к науке, ни к преподаванию. Это, конечно, было совсем не похоже ни на западно-европейские, ни на русские порядки. То, что мы в России называли Академической Свободой, здесь совсем не существовало.

Возвратившись из отпуска, я первым долгом решил переговорить с Кинтнером, объяснить ему, что я решил с осени оставить службу в Исследовательском Институте и начать профессорскую деятельность в Мичиганском университете. Кинтнер всегда относился ко мне хорошо и тут, искренно желая мне добра, старался отговорить меня от плана перехода на службу в университет. Он говорил, что сам был одно время профессором, но предпочел работу в Исследовательском Институте. Мое положение у Вестингауза может быть совершенно изменено. Я могу получить официальное звание консультанта завода и буду свободен от заводских правил. Смогу посещать любые конгрессы не только в Америке, но и в Европе. Все это было очень заманчиво. Но я знал, что пока буду на заводе, покоя не будет и научно работать не смогу.

Убедившись, что на заводе меня удержать нельзя, Кинтнер явился с другим предложением. Так как я знал заводские дела и имел учеников во всех его отделах, то общее руководство работами по механике я мог вести, затрачивая сравнительно немного времени и вот мне было предложено остаться в Компании в качестве приезжающего консультанта. С этим я согласился. Условились, что буду приезжать раз в месяц и в продолжении двух дней буду обсуждать вопросы механики с заводскими инженерами.

В конце сентября 1927 года, покончив с заводскими делами, я переселился в Анн-Арбор, месторасположение Мичиганского университета. Начался новый период моей деятельности в Америке.

С первого же дня моих занятий в университете я почувствовал, что отношение ко мне совсем не такое, как на заводе. На заводе инженеры обращались ко мне за советом, за помощью. Они были со мной любезны — я не был их конкурентом. Совсем иное положение было в университете. Здесь я иностранец, плохо говорящий по-английски, поставленный в привилегированное положение. Я должен был заниматься только небольшое число часов в неделю и мое жалование чуть ли не вдвое превышало обычное профессорское жалование.

Еще летом, при моем первом посещении университета, исполнявший обязанности декана профессор указал мне мою будущую комнату, пообещал сделать нужный ремонт и заказать выбранную мною мебель. Теперь оказалось, что ремонт еще не начинался, что заказанная мебель еще не пришла. Служитель открыл мне совершенно пустую комнату. В одном углу я нашел гвоздь, на который повесил свое пальто. В том же углу, на полу, положил книги и отправился к декану.

Еще во время летнего посещения университета было условлено, что для ознакомления со студентами, с их подготовкой, и до начала занятий с докторантами я возьму в первом семестре одну группу студентов, занимающихся элементарным курсом сопротивления материалов. И вот теперь секретарша декана передала мне список моих студентов и номер комнаты, где я буду вести занятия. Комната меня удивила. Вдоль всех стен шли черные доски. Тут я узнал, что установившаяся форма занятий такова: сразу вызывается весь класс, студентам раздаются задачи и профессор наблюдает за ходом их решения. Каких‑либо лекций не читается, а на каждый урок задается прочитать некоторые страницы установленного учебника. В конце семестра производится письменный экзамен, на котором задается ряд задач, соответствующих главным отделам курса. Занятия профессора со студентами состоят в подготовке класса к такого рода экзаменам. При таких занятиях отделы курса, не сопровождаемые задачами, совершенно студентами не изучаются. Они, например, не получают никаких сведений о физических свойствах строительных материалов, о допускаемых напряжениях и об усталости металлов. О форме американского экзамена я узнал только в конце семестра и вел в Своей группе занятия так, как делал это в России. Занимался главным образом объяснениями, а не спрашиванием. Мои студенты получили больше сведений о предмете, чем студенты других групп и в то же время на окончательных экзаменах оказались не хуже студентов, занимавшихся только задачами.

Возвращаюсь к первым дням моих занятий в университете. Служитель, убиравший коридор, должно быть заметил трудности моего положения и в одно утро доложил мне, что один из профессоров механики имеет годовой отпуск. Его стол в соседней комнате свободен и я могу его занять. Что я и сделал. В противоположном углу комнаты сидел за столом господин, занятый какими‑то чертежами. При моем появлении он никакого движения не сделал и потому я молча уселся за указанным мне столом и занялся своим делом. Не помню сколько дней продолжалось это положение. Я приходил в комнату к часам моих занятий и всегда заставал моего соседа за чертежами. Оба молчали, так как не были друг другу представлены. Наконец, в одно из моих посещений американец заговорил. Он приступил прямо к делу интересовавшему его и спросил, знаю ли я что‑либо о металлических оконных рамах. Я ничего о таких рамах не знал, но все же разговор продолжался и постепенно я узнал многое о профессорских занятиях в университете.

Сосед рассказал мне, что профессора обязаны с девяти утра и до пяти пополудни, с небольшим перерывом для завтрака, сидеть в своих кабинетах. Узнал, что это требование их не тяготит, так как профессора инженеры обычно имеют разные посторонние заказы, которые выполняются в служебное время в служебных кабинетах и дают добавочный заработок. Если профессор остается дома, он заниматься своим делом не может, так как жена сейчас же поручает ему выполнение разных хозяйственных дел или оставляет на его попечение малых детей и сама уезжает. У американских дам очень приняты дневные партии карточной игры. Из этого заключил, что работая дома и являясь в университет только на время занятий со студентами, я нарушил установленные университетские правила. Но я продолжал это делать в продолжение всей моей дальнейшей деятельности в американских университетах.

Сосед сообщил мне, что в отделении механики профессор-голландец, стол которого я временно занимал, является главным теоретиком и знатоком по расчету статически неопределенных систем. Он яко-бы открыл особый способ расчета таких систем и опубликовал по этому вопросу целую книгу. Из дальнейших объяснений я заключил, что «особый способ» ни что иное, как известный способ Мора.

Тот же сосед позже показал мне книжку, применявшуюся в университете и излагавшую способ Мора для вычисления прогибов балок. Имя Мора в ней не упоминалось и на книжке стояло имя одного из бывших профессоров Мичиганского университета. Такое бесцеремонное обращение с чужой литературной собственностью указывало на каком низком уровне стояло дело преподавания инженерных наук. Это была не Россия, не Петербургский Политехнический Институт!