Воспоминания

После посещения завода я осмотрел и город. Тут когда-то жили и работали такие основоположники экспериментальной науки сопротивления материалов как В. Фербэрн и Е. Ходжкинсон. Особых красот в этом фабричном городе я найти не предполагал, но все же был поражен его безобразием. В старину герцоги и графы строили дворцы, планировали парки. Новые властители ставили в центре города фабричные трубы!

По возвращенки из Манчестера я побывал в Национальной Физической лаборатории. У меня осталось неприятное воспоминание от моего первого посещения этой лаборатории в 1921 году. Там все засекречено, из всего делали тайну и ничего кроме общеизвестных опытов не показывали. На этот раз посещение было удачнее. Мне показали результаты опытов со сталью при высокой температуре. Показали и их метод графического представления результатов этих опытов. В отделе измерительных приборов видел их приемы измерения точности нарезки зубьев зубчатых колес. Этот вопрос нас тогда очень интересовал в связи с нарезкой зубчатых колес для наших электровозов.

Наконец все дела в Лондоне были закончены и мы отправились в Оксфорд. Это чудесный город! Вдоль главной улицы целый ряд старинных зданий, знаменитых университетских колледжей. Жаль, что вдоль той же улицы движется теперь непрерывный поток автобусов и тяжело нагруженных грузовиков. Копоть и сотрясения постепенно разрушают эти чудесные здания. Неужели невозможно устроить для этого движения какой‑либо обходный путь?

Большинство приезжих ученых жили на время конгресса в различных колледжах, но я не профессор, а представитель технической компании и должен был жить в отеле. Посещал доклады секции физики. Вспоминаю доклад, касавшийся новых теорий строения атома. После докладчика выступил с речью профессор С. Рунге. Когда‑то в восьмидесятых годах он занимался математической теорией распределения спектральных линий. И вот теперь, через сорок лет, новая теория строения атома давала объяснение законам, с которыми он встретился в своей работе. В заключение своей речи Рунге процитировал стих из Евангелия: «Ныне отпущаеши раба Твоего…».

В первый раз я встретил Рунге в 1905 году, когда в летний семестр посещал лекции в Гёттингене. Лекции его по ясности и красоте изложения были замечательны. По лекторским талантам я сравнил бы его с нашим Кирпичевым. В заседаниях Семинара Прикладной Математики и Математического Общества его выступления всегда были очень интересными. Имел я с Рунге дело и позже, в связи с печатанием некоторых моих работ в журнале Zeitschrift fur Mathematik und Physik, редактором которого Рунге состоял. Говорили, что в жизни гёттингенских математиков Рунге играл существенную роль. Председательствовал и всем распоряжался Клейн, человек строгий и властный. Иногда у него бывали несогласия с младшими преподавателями. Для улаживания затруднений прибегали к посредничеству Рунге. Он шел для объяснений к Клейну и тот, после разговора, размякал.

Вспоминаю лето 1914 года. По моему совету, преподаватель сопротивления материалов Р. Б. Куровский отправился на летний семестр в Гёттинген послушать лекции Рунге. Среди лета произошло Сараевское убийство. Переговоры между европейскими державами становились все воинственнее. После одной из лекций Рунге подошел к Куровскому, прапорщику запаса русской армии, и посоветовал ему немедленно уехать. Тот последовал совету Рунге и до объявления войны успел выбраться из Германии.

Вспоминаю еще один доклад в той же секции физики Конгресса. Надо сказать, что на этот раз Конгресс Британской Ассоциации Прогресса Науки проходил в несколько особых условиях. На Конгресс явился наследник престола, который когда‑то состоял студентом Оксфордского университета. Теперь он посещал поочередно все секции Конгресса. В упомянутый день очередь дошла до секции физики. У доски докладывал какой‑то физик, писал уравнения. Вдруг у входа движение — вошел наследник престола. Вижу как председатель секции отводит незакончившего доклада физика и на эстраде появляется Рузерфорд. В присутствии наследника он своим зычным голосом докладывает о своих известных работах по разрушению атомов особыми лучами. Все это, конечно, было подстроено и было обидно, что ученый с мировым именем старался показать себя перед малограмотным наследником. В последний раз я видел Рузерфорда на Международном Конгрессе Механики в Кембридже в 1934 году. Хотя он никакого отношения к механике не имел, но во время торжественного обеда занимал одно из почетных мест возле председателя и по обыкновению громко разглагольствовал. Мой сосед по столу тихо мне сказал: «Мы его здесь называем Loudspeaker» (громкоговоритель).

Кроме слушания докладов я участвовал в группах членов Конгресса, интересовавшихся старинными зданиями колледжей. Местные знатоки читали нам целые лекции по истории этих зданий. Были организованы также некоторые экскурсии. Ездили, например, на родину Шекспира. При переездах меня удивляло большое количество необработанных полей, заросших сорными травами. Это была не Германия, где каждый клочек земли возделан. Англия в те времена сельским хозяйством мало интересовалась, предпочитала ввозить съестные продукты из своих колоний.

По окончании Конгресса мы покинули Англию и через Антверпен и Брюссель направились в Германию. Остановились в Эссене. Я хотел осмотреть завод Круппа. Пушек там уже не делали, занимались мирными делами. Строили много локомотивов. В Исследовательском Институте велись интересные исследования сдвигов, происходящих в мягкой стали при начале пластической деформации.

Из Эссена отправились в Гёттинген. Прошло двадцать лет с тех пор, как я там жил. О том времени сохранилось самое светлое воспоминание. Явился я туда в 1905 году никому неизвестным начинающим преподавателем и тут сразу получил ценные указания — какие лекции следует прослушать, какие книги прочитать, за какую работу стоит приняться. До того времени я ни от кого таких указаний не получал и тратил немало времени на занятия, оказывавшимися позже ненужными.

Уже был август. В университете начались каникулы. Студенты и профессора уже разъехались. Город опустел. Но можно было погулять в знакомом мне чудном парке, побродить в соседних лесах, где в былое время делалось немало прогулок. В парке заметил нечто новое — группа молодых людей в полувоенной форме занималась военными упражнениями. Это начиналась деятельность партии «наци». Кто думал тогда, что это движение сыграет в жизни Германии, да и всей Европы, такую роль…

Вечером встретил Надая, бывшего ассистента профессора Прандтля. Он теперь заведывал лабораторией прикладной механики, в которой когда‑то работал и я. Прандтль теперь прикладной механикой не интересовался и затрачивал все свое время на аэродинамику. На следующий день Надай показывал мне свои работы в лаборатории. Он теперь занимался экспериментальными работами по пластичности и хотел проверить опытом некоторые теоретические заключения Прандтля. Из разговоров выяснилось, что Надай не удовлетворен своим положением в Гёттингене и хотел бы переселиться в Америку. Я пообещал ему переговорить с администрацией Вестингауза и по возвращении в Америку это сделал. Надай впоследствии был приглашен в Исследовательский Институт Компании, где и работал до выхода на пенсию. Там он сделал целый ряд работ и опубликовал известную книгу по пластичности.

Вспоминаю еще одну встречу. Оказалось, что в это лето работала в Гёттингене целая группа физиков и математиков, приехавших из Петербурга и Москвы. Среди них был мой давний знакомый по Институту Путей Сообщения Я. В. Успенский. Разговорились. Общее настроение интеллигенции в России, как видно, за последние годы значительно изменилось. В мое время всякий, кто только мог уехать из России, бежал, не задумываясь над тем, что он будет делать дальше. Сейчас настроение другое и группа молодых ученых, работающих в Гёттингене, никуда бежать не собиралась, а предполагала возвратиться домой к началу осеннего семестра. «НЭП», очевидно, внес некоторое успокоение. Условия жизни несколько улучшились, а главное появилась надежда, что большевизм постепенно себя изживет и жизнь устроится более нормально. Тогда никто еще не думал, что наступят времена Сталина и бежать уже будет невозможно.