Воспоминания

Из Гёттингена отправился в Берлин, где большую часть времени провел на заводе Сименс-Шукерт, который имел какое‑то соглашение с фирмой Вестингауза, и я мог свободно знакомиться с любым отделом завода. Начал с Технического отдела, где вырабатывались правила для определения прочности различных частей машин. Чего‑либо нового там не нашел. Благодаря большой демократичности организации Вестингауза, у нас была более тесная связь инженера проектировщика с непосредственным исполнителем работы и новые научные сведения быстрее проникали в заводскую практику.

Исследовательский отдел берлинской Компании Шукерта не имел непосредственной связи с производством и служил главным образом для повышения престижа Компании, а не для улучшения ее технической практики. Объединения науки и техники, к которому стремились в Америке, тут не было.

Среди инженеров этого отдела встретил старого знакомого — сына петербургского пастора — Мазинга, которого знал еще студентом в Гёттингене. Теперь он был ученый металлограф и специально интересовался напряжениями, остающимися в металле после пластических деформаций. С ним можно было говорить по-русски и я многое от него узнал о положении науки в Германии. С ним я осмотрел Исследовательский Институт Сименс-Шукерта и некоторые другие лаборатории Берлина. Особенно интересна была лаборатория по металлам имени Императора Вильгельма (Кайзер Вильгельм Институт).

Тут я встретил молодого ученого Закса, который отличился на войне и заслужил высший орден за храбрость. Это ему не помогло во времена Гитлера. Он должен был, как еврей, покинуть Германию и переселиться в Америку. Закс был не только металлограф, но и инженер и, естественно, стремился ввести новые теории металлографии в дела механических испытаний строительных материалов. Его книги в этой области имели значительный интерес для инженеров, занимающихся техникой испытания материалов.

Из Берлина отправился в Дрезден. Дрезденский Политехникум быстро расширялся и я хотел посмотреть новую лабораторию по механическим испытаниям строительных материалов. Здесь встретил самый любезный прием. Мне показали не только существующие лаборатории, но познакомили также с планом их дальнейшего расширения. Позже я узнал, что в то время там был план о привлечении меня на кафедру сопротивления материалов Института, но мой переход в Мичиганский Университет покончил с этим. Также закончились разговоры о переходе в Берлинский Политехникум, о которых мне писал профессор Рейснер.

Из Дрездена отправились в Швейцарию на Конгресс прикладной механики. Первая остановка — Шафгаузен. Вечером полюбовались Рейнским водопадом, а на утро предстояло посещение завода Амслера, изготовлявшего машины для механических испытаний строительных материалов. Первый раз я посетил этот завод еще в 1904 году, когда шло оборудование механической лаборатории Петербургского Политехникума. Тогда еще был жив старик Амслер, изобретатель известного интегратора. Позже давал этой фирме заказы из Киева, из Загреба и даже из Питсбурга. Выполнение заказов было всегда безукоризненным. Теперь деятельность завода расширилась. Строили не только прессы, но также машины универсального характера, машины для испытания на усталость, на твердость и другие.

До открытия Конгресса оставалось еще несколько дней и мы решились на небольшое круговое путешествие. Из Шафгаузена через Цюрих отправились в Андермат. Видели место, где Суворов совершил свой знаменитый переход через Чортов Мост. Там на скале высечена русская надпись, описывающая геройский подвиг Суворовских солдат.

На другой день по узкоколейной железной дороге, через перевал Фурка, проехали к истокам Роны. Любовались Ронским глетчером, а потом через Бриг и Летчбергский туннель прибыли в Шпиц и тут заночевали. Утром я проснулся рано. Окно выходило на Тунское озеро. Предо мной чудесный вид на озеро, на противоположном берегу Гунтен и Мерлиген, знакомые места, где мы проводили лето двадцать с лишним лет тому назад. Многое переменилось для меня за это время. Тогда я был начинающий преподаватель, потом профессор. Дальше бегство из России и, наконец, я в Америке, консультант Американской фирмы.

После завтрака знакомый пароходик перевез нас на другую сторону в Мерлиген и мы в прежнем отеле Беатус. Но как все изменилось! Парк разросся. Хозяева, двадцать лет тому назад только начинавшие свое дело, постарели. Вследствие войны и обнищания Европы дела шли плохо, туристов мало. Русских совсем не бывало. Пробыли в Мерлигене три дня. Ездили по окрестным местам — везде запустение. Прежней жизни на Тунском озере, когда туристы заполняли все гостиницы, уже не было. На следующий день открывался Конгресс.

Занятия Конгресса шли в Цюрихском Политехническом Институте. Актовый зал, где происходила церемония открытия Конгресса, был полон. Председательствовал профессор механики Е. Мейснер, работы которого мне были хорошо знакомы. Он занимался исследованиями деформаций сферических оболочек. Сказал несколько слов и А. Стодола, автор знаменитой книги по паровым турбинам. Часть этой книги, посвященную вопросам прочности турбин, я когда‑то внимательно изучал. Это был первый опыт введения теории упругости в исследования напряжений в машинных частях. Книга имела громадный успех и имела большое влияние на проектирование машин. Этими речами закончилось общее собрание Конгресса.

Тут я заметил по надписи на программе, что моим соседом был профессор М. Т. Губер, с которым я переписывался в продолжение последних десяти лет. И вот неожиданно встретились! Губер был взят в плен русскими при падении Перемышля и содержался в лагере для пленных на Волге. Как‑то в 1916 году я получил письмо от Австрийского пленного офицера Губера. Он писал, что имеет в лагере много свободного времени, изучил русский язык и хотел бы, с моего разрешения, перевести на польский язык мой учебник сопротивления материалов. На это я, конечно, согласился и после войны перевод появился в Варшаве в литографированном виде. Им пользовались в течение многих лет как учебником в Варшавском Политехникуме. Это был первый случай перевода моей книги на иностранный язык. Позже книга появилась в переводе на многие другие языки.

После закрытия общего собрания Конгресса, начались секционные заседания. В одном из них я был председателем. Председателем я оказался очень плохим. Вместо того, чтобы следить за порядком собрания, постоянно вмешивался в прения и нарушал порядок. Закончилось мое председательствование большим беспорядком. Благодаря моей нераспорядительности, заседание затянулось и отведенное для сессии время истекло до полного исчерпания программы. Оставался еще доклад одного французского ученого. Я предложил перенести, за недостатком времени, этот доклад на следующую сессию и закрыл заседание. Но тут поднялся страшный шум. Явилась целая группа громко говоривших французов, которые заподозрили председателя в пристрастности и настаивали на продолжении сессии и доклад был прочитан при отсутствии председателя. Я тогда отметил новую для меня черту нетерпимости в характере французов. Черту, которая впоследствии с такой силой проявилась у немецких «наци».

Из докладов, прочитанных на Конгрессе, самым интересным был доклад англичанина Тейлора, который говорил о пластических деформациях кристаллов мягкой стали. Интересен был доклад А. Эйхингера, который дал простое выражение для энергии деформации, соответствующей касательным напряжениям. Я докладывал мои исследования о прочности рельсового пути и результаты испытаний, произведенных Компанией Вестингауза. Приятным воспоминанием остался заключительный банкет Конгресса, организованный швейцарцами на вершине горы Ютлиберг. Была чудная погода, ужин затянулся и участники Конгресса возвратились в Цюрих только поздно вечером.

Из Цюриха я сделал несколько поездок для ознакомления с швейцарской машиностроительной промышленностью. Особенно интересным было посещение завода Зульцера в Винтертуре. Один из инженеров этого завода, служивший у Вестингауза и работавший со мной по испытаниям стали при высоких температурах, теперь заведывал одним из отделов завода и, узнав о моем участии в Конгрессе, предложил посетить Винтертур. Завод оказался очень интересным, особенно отдел, строющий дизеля. Там строились в то время, пожалуй, самые крупные в мире машины этого рода. Я узнал, что Зульцер был не только промышленником и инженером, но интересовался также и жизнью своих рабочих и затрачивал немалые средства на улучшение их быта. Иногда среди рабочих возникали недоразумения, начинались волнения. Тогда Зульцер оставлял свою чертежную доску, шел на рабочее собрание, говорил с рабочими и обычно улаживал дело. В мое время в Америке такого типа заводчика не было.