О времени, о товарищах, о себе

Директор завода принял меня хорошо и всячески старался создать наиболее благоприятные условия для работы. Но здесь я никак не мог отделаться от чувства, что нахожусь в каком-то новом для меня мире. Он, этот мир, волновал меня, и я все время находился в состоянии напряжения и подъема.

Сильно сказались и четыре года пребывания за границей. Я видел не только отставание нашей техники от европейской, но с большой радостью замечал, что наши люди – казалось бы, такие же заводские работники, как и на Западе, – поглощены совершенно другими интересами, живут иной, полнокровной и творческой жизнью.

Вот он, мастер Карнаухов, нет, он еще не мастер, мастером и лауреатом Государственной премии он стал позже – он просто плавильщик на печи по производству ферровольфрама. Он живет этим производством, все его мысли направлены на то, чтобы поднять производительность печи, снизить потери дорогого сырья – концентрата вольфрамовой руды. Концентрат поступает в Челябинск из Англии. В деревянных ящиках. В каждом ящике по два тяжелых мешочка из китайской соломки – на ящиках английские надписи, на мешочках – китайские.

Добыча вольфрамового концентрата в Китае – монополия английской компании. За этот концентрат мы платим английской фирме сибирским маслом и кубанской пшеницей. Карнаухов это знает, и он бережет каждую щепоть дорогого сырья.

Но неужели у нас, в Советском Союзе, нет вольфрамовых руд? Не может этого быть! Безусловно есть и даже здесь, в Челябинской области – между Челябинском и Троицком. Оно даже описано в одном из журналов. Правда, это месторождение комплексное, как и многие из уральских рудных месторождений. Вместе с вольфрамом в руде содержится медь. Медь нужно выделить из руды, ее присутствие в вольфраме недопустимо, это усложняет производство.

А вот в одной уральской школе я видел образцы таких же вольфрамовых минералов, какие мы ввозили из-за границы. Их нашли школьники и принесли в уголок природы. Но но путям школьников еще не проследовали геологи. Они придут туда позже. Пока же эти месторождения не исследованы.

Добычи отечественных вольфрамовых руд у нас в то время по существу еще не было. Мы, как робинзоны, все должны были начинать с азов. Мы не знали, как извлечь из руды нужный нам вольфрам, как получить из горной породы, содержащей ничтожное количество этого природного минерала, концентрат, а затем из концентрата – металл.

В лаборатории электрометаллургии Московской горной академии над этими проблемами трудился в то время молодой инженер Боголюбов. Теперь, когда я пишу эти строки, он солидный ученый – доктор технических наук, тогда же был просто Володя. На первой Всесоюзной конференции по ферросплавам в 1932 году Боголюбов сделал доклад о производстве ферровольфрама. Он говорил о том, что в Советском Союзе вольфрамовые руды открыты в Забайкалье и на Урале, но пока разведанных запасов недостаточно для удовлетворения нужд металлургической промышленности.

В резолюции конференции отмечено, что, ввиду недостаточности сырьевой базы, следует форсировать геологоразведочные работы по вольфрамовым месторождениях и вместе с тем вести научно-исследовательскую работу по изысканию новых недефицитных материалов, могущих заменить вольфрам.

А вольфрам нужен. Вольфрам – это нити электроламп, режущие части ряда инструментов, это необходимая добавка ко многим специальным сталям, в том числе сталям оборонного назначения.

Вот и приходится покупать и ферровольфрам, и вольфрамовый концентрат за границей.

Карнаухов не только понимает это, но и принимает близко к сердцу. Он озабочен несовершенством процесса плавки и делится своими соображениями, как улучшить и производство ферровольфрама, изменить конструкцию печи и печного инструмента. Он никогда ни на что не жаловался и ничего не просил лично для себя. Казалось, у него нет жизни, не связанной с производством.

…Но она, конечно, была и у Карнаухова, и у других. Люди ходили друг к другу в гости, и в заводском поселке можно было слышать веселые песни, несущиеся из открытых окон домов.

В те годы здесь было построено немало больших кирпичных домов, и жилищного кризиса на заводе не ощущалось. Орджоникидзе поощрял строительство жилых домов, в особенности в новых промышленных районах, а Власов следил, чтобы были использованы все возможности для жилищного строительства. На заводе в резерве постоянно находилось несколько свободных квартир. «Будут квартиры, можно будет привлекать для работы на заводе нужных производству людей)), – говорил директор.

Первые два месяца я прожил на квартире для приезжих. На большинстве заводов тогда имелись такие квартиры. Гостиниц в городе не хватало, да, кроме того, из города до завода и добираться было трудно. В то время легковых машин было очень мало, и я, например, первое время ездил на завод на пролетке. При заводе был конный двор, на котором держали более ста шестидесяти лошадей. Они работали на строительстве и перевозили большинство заводских грузов.

На современном производстве давно уже нет лошадей. Из нашего лексикона исчезли и распространенные некогда слова и понятия, например грабарь и грабарка. Молодежь этих слов уже и не знает совсем. А они в те годы были в большом ходу на всех заводах и особенно на строительстве. Грабарь возил на небольшой подводе-грабарке землю с места производства строительных работ. Теперь все это делается при помощи механизмов. Тогда – тридцать лег назад – применение мускульной силы было основной формой использования энергии.

Я в связи с этим вспомнил лекции профессора Таубе – барона Таубе, как мы, студенты, его звали. Профессор Таубе в действительности был бароном. Он долго жил на Урале в Екатеринбурге, нынешнем Свердловске. О нем ходили слухи как о лице, хорошо знающем горно-металлургическую промышленность Урала.

В Московской горной академии Таубе читал курс лекций по организации металлургического производства.

На экзаменах по своему курсу он обычно задавал три-четыре вопроса.

Одним из них был следующий:

– Допустим, что вы работаете на Урале и занимаете на заводе пост директора завода и вам позвонили, что на заводе пожар. Какое первое распоряжение вы даете?

На этот вопрос студенты иногда отвечали – вызываю машину и еду на место пожара.

– Вы, молодой человек, не знаете уральских условий. Следует вызывать не машину, а лошадь, на машине вы никуда не сможете проехать – там бездорожье.

Все это теперь совершенно не так, но в начале тридцатых годов хороших дорог на Урале действительно было мало, и на заводах держали лошадей.

Челябинск в тридцатых годах находился в процессе интенсивного роста. Здесь создавалось одновременно много новых для нашей страны производств. Строились заводы – тракторный, цинковый, завод абразивных материалов и другие. Планировалось дальнейшее строительство.

В город съезжались со всех концов страны специалисты – инженеры, техники, мастера и квалифицированные рабочие. Здесь, в Челябинске, позже был построен трубный завод. Это металлурги Челябинского трубного уже в шестидесятых годах на отказ некоторых правительств Европы продавать Советскому Союзу трубы большого диаметра с достоинством заявили: «Не хотите и не надо – мы сами все сделаем». И сделали.

Южный Урал – богатый край, богатый и природными ресурсами, и людьми. Я часто вспоминал здесь один разговор с инженером на заводе Рохлинга в Фольклингене.

– Когда студенты сдавали экзамены по геологии рудных месторождений, – рассказывал инженер, – и не могли ответить профессору, где находятся месторождения того или иного полезного минерала, они обычно говорили: месторождение этого минерала находится на Урале. Они знали, что не ошибутся.

Дело дошло до того, что профессор на экзаменах изменил форму вопроса. Он стал спрашивать: «Кроме Урала, где еще находятся аналогичные месторождения?»

Да, здесь, на Южном Урале, было все.

А геологические разведки открывали все новые сокровища. И не только минералы. Огромные лесные массивы с могучими соснами, богатые черноземы. Здесь, на этих почвах вызревали обильные урожаи хлебов.