О времени, о товарищах, о себе

Но в них был гнев, обращенный к капиталистическому миру, который мешает нам строить и, пользуясь нашими трудностями, только на золото продает Советскому Союзу то, что крайне необходимо.

В эти годы чувство товарищества, взаимной поддержки было развито исключительно широко, и помощь иногда приходила совершенно неожиданно. Товарищи помогли мне.

В чем же дело!

«Что же меня ждет на заводе?» – думал я, изучая материалы о его деятельности по отчетам и докладам. Опыта заводской работы у меня было мало – я работал главным образом в лабораториях. С чем придется столкнуться на заводе?

– Неукоснительное соблюдение технологии должно стать законом. На заводе слишком часто вносятся изменения в технологические инструкции. Там много проводят разных опытов непосредственно на производственных печах, – рассказывал мне Тевосян о положении на заводе, когда мы обсуждали с ним стоящие передо мной задачи. – Правда, у нас нет, к сожалению, экспериментальных печей, на которых можно было бы ставить предварительные опыты и отлаживать технологию.

Посмотрим, может быть, следует построить небольшую опытную печь. На заводе есть неплохая лаборатория. Мы перевели туда одного из хороших работников с завода «Электросталь» – Бабаева. Он знает дело. На него можно положиться.

Чувствовалось, что Тевосян уже знал и само производство, и заводских людей.

– Помни, высокое качество и низкая себестоимость – вот главное, на что необходимо обратить особое внимание.

«Почему же у нас сплавы так дороги?» – думал я.

Когда-то я побывал на маленьком уральском заводике. Там выплавляли сплав – ферросилиций. Его себестоимость была значительно ниже себестоимости такого же сплава на новом большом ферросплавном заводе в Челябинске.

– Дорогое современное оборудование плохо используется, производится много брака. Часть механизмов постоянно находится в ремонте, – откуда-то издалека слышал я голос Тевосяна.

Бичом производства были также транспортеры. Острые грани кусков кварцита, как хорошо отточенные ножи, резали прорезиненную ткань транспортерной ленты.

– Что же мы делаем? – часто можно было слышать на собраниях. – В древние времена каменными ножами первобытные люди тоже пользовались, но они были мудрее вас. Они их применяли с пользой для себя. Мы этими ножами портим свое же оборудование.

Элеваторы для подъема кусков дробленой руды также были предметом постоянной критики.

От неполадок на Челябинском заводе мысли мои перешли к общим недостаткам в развитии нашей промышленности.

При проектировании заводов и цехов для новых производств часто мы по аналогии принимали те же самые инженерные решения, которые лежали в основе старых, уже сложившихся производств. Особенности же новых процессов не учитывались чаще всего потому, что о них нам ничего не было известно.

В Швеции я обратил однажды внимание на то, что почти на всех металлургических заводах по новым производствам создавались опытные – пилотные, как их называли, установки. На этих установках и проверялись все новые процессы, прежде чем передавать их в производство. У нас, как правило, их нигде не было. Новое в большинстве случаев прямо из лаборатории шло в цеха. От пробирки к производственному агрегату, без какого-либо промежуточного звена. Это создавало дополнительные и немалые трудности в освоении новых производств.

Все эти вопросы мы неоднократно обсуждали с Тевосяном.

– Курсы надо будет создать на заводе. Сейчас очень важно заняться обучением людей, – советовал он. – На многих заводах организованы уже курсы мастеров социалистического труда. В Челябинске ведь много грамотных инженеров, их можно было бы с успехом использовать в качестве преподавателей на этих курсах.

Тевосян излагал то, что требовало особого внимания, а я сидел, слушал и думал:

«В чем же дело? Чем объяснить такое общее положение? Объяснение, видимо, одно: у нас не было тогда ни достаточного опыта, ни необходимых знаний для решения всех этих задач новой техники».

Через десять лет мне пришлось окунуться в новую, неизмеримо более сложную область науки и техники – атомную. И я мог видеть и ощущать те колоссальные изменения, которые произошли в стране за это десятилетие. В этой новой для всего мира области науки и техники у нас не было ни одной неудачи и ни одного просчета. Но эти успехи были результатом предыдущих жестоких лет учебы, когда мы находились еще в младших классах.

На пути в Челябинск

Но вот наконец я еду в Челябинск. В купе нас двое. Мой попутчик – инженер, специалист по коксованию углей – едет на Магнитогорский завод. Это настоящий гурман. У него большая сумка, набитая разными закусками. Всю дорогу он мне рассказывает, как готовятся те или иные блюда и почему они так называются. Уже поздно. Ложимся спать, но с верхней полки до меня все еще доносится его повествование о кулинарии различных стран и народов.

– А суточные щи, знаете почему они так называются?

– Нет, не знаю, – в полусне отвечаю я.

– Так вот, знайте же. Суточные щи готовят таким образом, если это, конечно, не профанация, а настоящие суточные. В горшок, обязательно глиняный, облицованный, вкладывают мясо и все необходимые ингредиенты, закрывают крышкой и щель промазывают крутым тестом. После этого горшок со всем содержимым помещают в русскую печь и томят там двадцать четыре часа -сутки. Поэтому-то они и называются суточные. Когда горшок с такими щами вынимают из печи и снимают крышку – аромат разносится по всей комнате.

Он рассказывал так, что я даже в полусне ощущал этот аромат.

Утро. Пересекаем Волгу. На станциях предлагают молоко в обмен на хлеб. С хлебом здесь неважно, перебои.

Станция Полетаево. Здесь у меня пересадка. Поезд направляется в Магнитогорск. Поезда чередуются – один день в Челябинск, второй – в Магнитогорск.

По этой дороге я проезжал не раз. Перед окном знакомые картины станционных строений, неизменные будки с надписью «Кипяток». Во время остановки поезда у них моментально образуется очередь. За решеткой, отделяющей перрон от станционного поселка, обычно шла торговля. Женщины, закутанные в платки и шали, продают яблоки, молоко, кур и прочую снедь. На Волге по ту и другую сторону реки – торговля рыбой. Когда-то к приходу поезда здесь выносили крупных копченых стерлядей. Теперь я этого не вижу.

Кинель. Вдали видна буровая вышка. Второе Баку, Дальше – в Башкирии – тоже нефть.

Одним из первооткрывателей башкирской нефти был студент Горной академии Алексей Блохин, мы с ним вместе учились. Когда он приехал с летней студенческой практики из Ишимбаева, то рассказал мне, как у него возникла дерзкая теория, объясняющая геологическое строение Уральских гор. Алексей был страшно возбужден. Мы ходили в Москве по Пыжевскому переулку, и он все говорил и говорил об этой идее.

– Дело в том, что на Урале мы, геологи, встречаемся с рядом загадок, которые нельзя на основе наших представлений о геологических структурах объяснить. Например, мы делаем проходку, отбираем образцы пород и вдруг под Солее древними породами находим более молодые. Как они туда попали? На этот вопрос пока есть один ответ – ответ без научного объяснения – аномалия. Но вот я нашел во время своих геологических поисков древнего рачка, которого на западном склоне Уральских гор никогда никто не находил. Он встречался и должен был, по всем нашим представлениям, находиться только на восточном склоне. Как он попал сюда, на запад?

Вот тогда-то мне и пришла в голову эта гипотеза: а почему бы не допустить, что произошел гигантский сдвиг и восточный склон Уральских гор переполз на запад и перекрыл породами восточного склона породы западного? Вот краткая суть моей теории. Если ее принять, тогда все будет предельно ясным – все становится на свои места. Собираюсь докладывать на геологическом отделении Академии наук.

Позже я узнал, что доклад моего друга произвел большое впечатление, и многие маститые ученые не могли себе простить, что такое объяснение загадки геологического строения уральских горных массивов пришло в голову не им, а молодому геологу, пока еще только студенту.