Самые знаменитые реформаторы России

Судьба оказалась несправедливой к нему как при жизни, так и после. При царях на его имени ввиду трагических обстоятельств смерти лежало табу, бросающее тень на всю правящую династию, что, с одной стороны, привлекало историков, с другой — останавливало работу из-за отсутствия перспектив опубликовать результаты исследований и из опасения навлечь на себя немилость властей. Но и те публикации, которые выносились на суд общественный, содержали в основе своей негативный подтекст, как бы оправдывая злодеяние, совершенное по отношению к Павлу. А сам факт смерти или замалчивался, или преподносился в искаженном виде. Уж на что добротный энциклопедический словарь в 82 томах выпустили Ефрон и Брокгауз (убежден, что в России ни до ни после не издавалось столь полных и объективных (энциклопедий), а мы читаем в нем о смерти Павла лишь такие скупые строки: «…в ночь с 11 на 12 марта 1801 г. Павел скоропостижно скончался в выстроенном им Михайловском дворце…» А ведь сто лет разделяют смерть Павла и выход тома указанного словаря со статьей о нем.

Такой прочной была самоцензура у тех, кто брался за столь щекотливую тему.

Впрочем, несмотря на запрет, в XIX в. о Павле было написано немало, в том числе такими выдающимися историками, как Карамзин, Корнилов, Шильдер и др. Но, как уже отмечалось, трудно было встретить добрые слова об этом человеке.

Воспользуемся еще одним фрагментом статьи из Брокгауза и Ефрона, где оцениваются способности и уровень образования Павла Петровича: «…частью слабое здоровье и небогатые от природы способности Павла, частью неумение воспитателей не позволили великому князю извлечь большой пользы из дававшихся ему уроков: образование не выработало в нем привычки к упорному труду, не дало прочных знаний и не сообщило широких понятий».

В этом тексте мы видим преемственность оценок, появившихся вскоре после смерти Павла Петровича. Для нас конечно же авторитетно мнение такого историка, каковым был Николай Михайлович Карамзин. Через десять лет после смерти Павла Петровича он подготовил его сыну, императору Александру I, «Записку о древней и новой истории», в которой дал поистине уничтожающую характеристику отцу царя: «…он начал господствовать всеобщим ужасом, не следуя никаким уставам, кроме своей прихоти; считал нас не подданными, а рабами; казнил без вины, награждал без заслуги, отнял стыд у казни, у награды — прелесть, унизил чины и ленты расточительностью в оных; легкомысленно истреблял долговременные плоды государственной мудрости, ненавидя в них дело своей матери; умертвил в полках наших благородный дух воинский, воспитанный Екатериной, и заменил его духом капральства. Героев, приученных к победам, учил маршировать, отвратил дворян от воинской службы; презирая душу, уважал шляпы и воротники; имея, как человек, природную склонность к благотворению, питался желчью зла; ежедневно вымышлял способы устрашать людей и сам всех более страшился; думал соорудить себе неприступный дворец — и соорудил гробницу…»

Казалось бы, следовало принять к сведению слова выдающегося русского историка и попытаться объективно оценить личность императора Павла и сделанное им, а не перелопачивать литературные напластования последующих лет, отыскивая доказательства или опровержение сказанному. Тем более что Карамзин, с одной стороны историк с безупречной репутацией, с другой — современник Павла и, судя по словам, в некотором роде жертва его прихотей. Но здесь несколько «но». Во-первых, Карамзин мог оказаться действительно серьезно обиженным императором и по этой причине стать необъективным к нему; во-вторых, говоря таким образом о Павле, Карамзин как бы снимал ответственность с Александра, на совести которого было участие в заговоре против отца, обвинение в тягчайшем преступлении, каковым является отцеубийство. Таким образом, возможно, Карамзин хотел утвердить свое место под солнцем. Если это так, то его следует осуждать, но… слаб человек, и великие не застрахованы от соблазна покривить душой, в том числе и наш знаменитый историк. Кроме того, оценивать деяния значительных личностей в истории вскоре после их смерти — непродуктивное занятие. И выражение «большое видится на расстоянии» при всей его банальности очень даже применимо к нашей ситуации. Поэтому будем принимать слова Карамзина о Павле I не более как одну из версий. Хотя, как видим, она прочно обосновалась в авторитетной российской энциклопедии.

В конце XIX — начале XX в. появились публикации, отражавшие попытки не просто защитить, а идеализировать Павла I. Пример — брошюра профессора Бущинского «Отзыв о Павле I его современников», вышедшая в 1901 г. Вот что читаем у харьковского профессора: «По отзывам беспристрастных современников, как русских, так и иностранцев, Павел Петрович — этот царь-демократ — был человеком редким в нравственном отношении, глубоко религиозным, прекрасным семьянином, с недюжинным умом, феноменальной памятью, высокообразованным, энергичным и трудолюбивым, и наконец, мудрым правителем государства, как в делах внешней политики, так и внутренней».

Вот вам, уважаемый читатель, и вторая версия, прямо противоположная первой.

В советский период, несмотря на большую удаленность тех событий, вроде бы можно было писать объективно о личности Павла и его делах. Но на самом деле это было далеко не так. Во-первых, большевистские вожди вычленили «хороших царей», к каковым относили Ивана Грозного и Петра I, о которых можно было писать в комплиментарном тоне, потому что на них ориентировался Сталин. Об остальных — или плохо, или никак. О Павле писали плохое.

Нет смысла обращаться к писаниям о нем в годы советского периода. Они во многом похожи одно на другое и выдержаны в негативном духе. Но в последнее время переосмысливаются многие события и личности нашей истории, коснулось это и Павла I, Появились работы, в которых делается попытка очистить образ российского самодержца от всего наносного, от разного рода лжи и инсинуаций. Ну и как водится, при переоценках, особенно в периоды революционных преобразований, при отрицании существовавших мифов и представлений создаются новые. Появляется риск отклониться от истины в иную сторону.

В журнале «Родина» (1993 г., № 7) опубликованы фрагменты работы художника Андрея Николаева «Камения истории», где наряду с портретами даны авторские характеристики изображенных им исторических деятелей. Всего в книге 80 сюжетов, и среди них — о Павле I. Автор говорит о своих героях, что это те, кто составил «дорогу бытия», по которой катится колесо богини Клио (одна из девяти муз, покровительница истории). Одного причисления Павла к сонму «каменьев истории» достаточно для оценки его роли в истории страны, разумеется, в понимании автора.

Оппонируя к написанному за двести лет об императоре Павле Петровиче, Николаев говорит, что создается впечатление, что все последующие поколения сговорились оправдать «зверское убийство» его и всячески порочили его память. И далее автор дает Павлу Петровичу характеристику, оценивая умственные способности и образованность, прямо противоположную той, что представлена в словаре Брокгауза и Ефрона:

«Он был по тому времени блестяще образован, знал многие европейские языки, имел обширную библиотеку, слыл незаурядным математиком. Но самое главное — за те годы вынужденного государственного бездействия, которые он, будучи наследником престола, провел в Гатчине, Павел Петрович подготовил столько „проэктов“ государственных реформ, столько думал и изучал, что, став императором, изумил окружающих кипучей деятельностью. Тут намечались и перспективы крестьянской реформы, и решение проблемы старообрядчества, и радикальные шаги в области внешней политики (шла переписка с Наполеоном). Замышлялась финансовая реформа, обдумывалось строительство ирригационных сооружений, строились планы создания смешанных акционерных обществ в Северной Америке. Наконец, ставилась цель: добиться „повышения нравственной ответственности дворян“…»

Мы не намерены разбираться, кто объективнее в оценке Павла Петровича, поскольку это уже выходит за рамки очеркового жанра. А приводим столь различные трактовки его образа, чтобы показать, насколько противоречивым был этот человек. Надо думать, еще много появится разнополярных публикаций о столь неординарной исторической личности, прежде чем сложится образ, более-менее приемлемый обществом, а главное — максимально приближенный к оригиналу.