Письма на волю

Естественно, что мы, обвиняемые, не могли вести себя пассивно, не могли думать лишь о самозащите. Перед нами стояла нелегкая задача — разоблачить все намерения фашистского суда и прокуратуры. Свою линию мы согласовали с ЦК КПЗБ и получили одобрение. Выступать открыто как члены КПЗБ должны были лишь несколько человек, в их числе и Вера Хоружая.

С первого дня процесса мы стремились превратить судебный зал в революционную трибуну, показать, какие пытки и истязания применяет дефензива к арестованным в застенках Бельска и Петраш. Перед нами стояла задача — разоблачить инсинуации полицейских свидетелей и провокаторов, каверзные «доводы» прокурора. Суд ограничивал наши выступления, терроризировал подсудимых угрозами, некоторых удалял из зала заседания.

В один из моментов судебного разбирательства, когда прокурор особенно изощрялся, пытаясь доказать, что КПЗБ не политическая партия, а «иностранная агентура», что она в своей деятельности якобы применяет террор, убийства, поджоги, обвиняемые вместе с защитниками дали ему решительный отпор. За резкие выступления некоторых обвиняемых по распоряжению председателя суда полицейские удалили из зала заседания.

Солидаризируясь со своими товарищами, обвиняемые по призыву В. Хоружей поднялись со своих мест и решили оставить зал. Что творилось, трудно описать! Арестованные, сидящие на скамье подсудимых, уходят из зала! Это же неподчинение суду, оскорбление его и почти попытка к побегу! Полицейские метались, не зная, что предпринять. Избивать и применять оружие не решались, хотя и взяли его на изготовку. Задержать же всех они были не в силах. Ведь нас 133. В зале — адвокаты, корреспонденты, члены семей некоторых обвиняемых. Ничего подобного суд еще не видел в своей практике.

Председатель суда по подсказке прокурора пытался спасти положение. Обращаясь к обвиняемым, он громко заявил: «Кто солидаризируется с крикунами — пусть выйдет. Остальные могут остаться». Попытка вбить клин, расколоть обвиняемых, изолировать партийное руководство от масс обвиняемых не удалась.

Демонстрация была так хорошо устроена, и момент ее так удачно выбран, что призыв В. Хоружей увлек всех обвиняемых. Колеблющиеся (было несколько и таких) все же не решились остаться и, захваченные общим порывом, тоже вышли. Задуманный прокурором маневр явно провалился, наткнувшись на единство и организованность обвиняемых.

После этого суд стремился уже только к одному — скорее закончить процесс и засудить «проклятую коммуну».

Эта демонстрация была наиболее яркая, но не единственная в ходе процесса «133-х».

Прокурор в своей обвинительной речи потребовал приговора, который в общей сложности равнялся 900 годам, но обвиняемые не склонили головы, не просили снисхождения и помилования. Они снова выступили с речами, в которых разоблачали политику фашистского правительства и защищали компартию.

В последнем слове Вера защищала комсомол Западной Белоруссии от необоснованного обвинения в шпионаже. Она говорила, что комсомол — это не шпионская организация в польской армии, а политическая организация рабоче-крестьянской молодежи. Молодежь, одетую в солдатские шинели, надо революционизировать, чтобы в решающий момент армия была на стороне рабочих и крестьян.

Председатель прерывал ее, указывая, что обвиняемая должна говорить только о себе. Вера вступала с ним в пререкания и была лишена слова.

Несколько дней спустя, после перерыва, мы сосредоточенно слушали приговор суда. Романа Вольф — 8 лет строгого тюремного заключения, В. Хоружая (она же Вероника Корчевская) — 8 лет, Эрнест Пилипенко — 7 лет, Любовь Ковенская — 7 лет… И так один за другим все 133. В зале мертвая тишина. Слышно даже дыхание подсудимых. Чтение окончено. Суд и прокурор направляются к выходу… Вдруг, словно выстрел, тишину прервал смелый возглас: «Долой фашистское правительство!» Выходившие из зала заседания председатель суда и прокурор вздрогнули и исчезли за дверью, решив оставить этот инцидент без последствий. Осужденные запели «Интернационал». Слова гимна звучали торжественно и грозно.

Полиция прикладами и штыками разгоняла нас из зала суда в боковые комнаты. Началась потасовка. На этот раз они отомстили нам за песни, демонстрации и речи. На нас надевали наручники, вталкивали в каретки и отвозили в тюрьму.

«…Суд окончился. Приговор уже оглашен. Мне дали десять лет [92], — писала Вера. — Проводила на свободу нескольких товарищей. Ждем отъезда в новую тюрьму. А пока сидим на месте».

На месте долго сидеть не пришлось. Как-то в начале осени нас группами и поодиночке начали развозить в другие тюрьмы. Когда меня с вещами привели в тюремную канцелярию, там уже была Вера. Было ясно, что нас вывозят. Куда? Это для арестанта всегда было тайной.

Полицейский конвоир пытался надеть мне наручники. Я решительно запротестовал, заявив, что, если меня закуют в наручники, я устрою на улице скандал. Меня поддержала Вера. Полицейские отступили от своего намерения.

Нас посадили в каретку, привезли на вокзал и поместили в ожидании поезда в арестантскую, в разные камеры. У меня не было денег. Продуктов на дорогу не давали. Вера прислала мне через дежурного полицейского закупленные ею продукты.

Нас развезли в разные тюрьмы. Ее— в Фордон, на Поморье, меня — в Мокотов, в Варшаву.

Активное участие В. Хоружей в деятельности комсомола Западной Белоруссии, ее достойное поведение на суде и в тюрьме строгого заключения «Фордон» вызвали восхищение широкой общественности БССР. Она стала героиней дня.

Как раз в эти годы известный белорусский поэт М. Чарот написал свое лирическое письмо В. Хоружей.

Принимая во внимание заслуги В. Хоружей перед революционным движением Западной Белоруссии, Президиум ЦИК БССР в 1930 году наградил ее орденом Красного Знамени. Тем самым верховный орган государственной власти республики высоко оценил деятельность революционной молодежи Западной Белоруссии, ее вклад в общую борьбу трудящихся Западной Белоруссии против польской буржуазии и помещиков, за свое социальное и национальное освобождение, за воссоединение с БССР.

Вера уже имела за плечами пять лет тюремного заключения. У нее появились признаки туберкулеза.

В одном из своих последних писем на волю она писала: «…Стоит мне только ступить на землю, увидеть близко нашу лучезарную родину, и она меня тотчас исцелит… А свобода ведь не только все ближе и ближе. Она уже близка…»

Долгожданная свобода пришла. В сентябре 1932 года по договоренности между правительством СССР и Польши был произведен обмен политическими заключенными. Прямо из тюрьмы на советскую землю вступили сорок человек — бывших заключенных буржуазной Польши. Среди них были видные деятели Коммунистической партии Польши Ян Пашин и К. Циховский, деятели западнобелорусского национально-освободительного движения послы сейма П. Мятла, П. Волошин, С. Рак-Михайловский, И. Дварчанин, П. Кринчик и О. Гаврилик. В числе обмененных была и Вера Хоружая.

Я несколько раньше отбыл срок своего заключения, вышел из тюрьмы и находился в то время в Минске. Хорошо помню радостный, торжественный сентябрьский день 1932 года. Радостный он был для всех, а для меня в особенности, так как в числе обмененных были мои товарищи по подполью и личные друзья.

Встреча представителей общественности Минска с обмененными польскими революционерами вылилась в волнующую демонстрацию пролетарской солидарности.

Просторный зал нынешнего русского драмтеатра был переполнен до отказа. Страстные, полные ненависти к польской буржуазии и помещикам и искренней любви и благодарности к СССР речи бывших польских политзаключенных прерывались горячими аплодисментами. Все присутствующие, как один человек, встали с мест и долго несмолкаемыми овациями приветствовали появление на трибуне В. Хоружей. Ее пламенная речь, преисполненная радости по случаю возвращения на родную советскую землю и встречи со старыми друзьями, была выслушана собравшимися с напряженным вниманием. Белорусские поэты Я. Купала, М. Чарот и А. Александрович прочли свои стихи, посвященные борьбе трудящихся Западной Белоруссии и самой В. Хоружей.