Война и люди

— Сейчас дорога освободится, и вы поедете,— ответил я.

— Хорошо, хорошо.

Через десяток минут все пришло в движение.

В тот же день к вечеру меня вместе с другими товарищами вызвал начальник политуправления 4-го Украинского фронта генерал Пронин. Он прибыл вместе с командующим фронтом генералом Петровым в район боевых действий нашего и чехословацкого корпусов. Встреча состоялась в небольшой деревушке, недалеко от переднего края. Все мы приблизительно догадывались, что нас вызывают договориться о взаимодействии с чехословацким корпусом. И не ошиблись. Сразу же с порога, протягивая руку, командующий фронтом сказал:

— Я вас пригласил, чтобы познакомить с руководителями молодой чехословацкой армии.— Генерал показал на группу офицеров.— Вот они, герои Дуклинского сражения. Можете их поздравить с замечательной победой. Знакомьтесь — генерал Свобода.

— А мы уже знакомы,— сказал генерал Свобода.— Если бы не полковник,— он улыбнулся мне,— мы бы долго стояли со своими машинами на дороге.

Пожали друг другу руки. Мне хорошо запомнилась эта встреча. Познакомились и с другими офицерами.

— Они — наши боевые друзья и добрые соседи. Идти будем вместе, плечо к плечу,— говорил командующий. —Сейчас пройдите к операторам и уточните участок и все подробности взаимодействия.

Позднее мы долго беседовали с чехословацкими товарищами. Они нам рассказывали подробности дуклинской победы. Это было выдающееся сражение.

Противник, занимавший оборону в горах, сражался с яростью обреченных. Он построил многочисленные укрепления, доты, дзоты, установил минные поля. Казалось бы, его оборона неприступна. Однако чехословацкий армейский корпус, наши дивизии, и в частности 318-я дивизия полковника Гладкова, сломили упорное сопротивление врага и завладели Дуклинским перевалом. Советско-чехословацкая дружба, окрепшая в боях и сражениях, с честью выдержала новое испытание.

Здесь, на перевале, у «Ворот свободы», как его стали называть в Чехословакии, родился замечательный лозунг «С Советским Союзом на вечные времена!».

Несколько дней части корпуса шли по узкому ущелью, почти не встречая сопротивления гитлеровцев. Каждый понимал, что рано или поздно они попытаются остановить нас. Но где?

— Скорее всего это произойдет здесь,— сказал Доможилов, когда мы собрались у комкора, чтобы обсудить создавшуюся обстановку.

Все посмотрели на карту. Острие карандаша Доможилова упиралось в центр широкой долины, окаймленной горами.

Подполковник Доможилов коротко обосновал свое предположение. По данным нашей разведки, в этой лощине у противника большое число оборонительных сооружений, много войск. Здесь немцы могут применить и танки.

Начальник разведки корпуса оказался прав. Едва передовые отряды наших частей вытянулись из ущелья в лощину, они наткнулись на заранее подготовленную оборону. Затем последовало несколько сильных контратак. В основном части корпуса выдержали ожесточенный натиск, однако на правом фланге, где напор был особенно силен, гитлеровцам удалось несколько потеснить 8-ю стрелковую дивизию. Завязался тяжелый бой.

Напряжение боя передалось и в штаб. Телефоны, казалось, разладились от Хриплых, возбужденных голосов. Приказы, распоряжения, донесения... Медведев, чертыхаясь, едва добрался через сеть коммутаторов к командиру 8-й Угрюмову. Дозвонился, зарокотал в трубку:

— Ты что же это там немцам хвост показываешь? Что? Ну, ладно, коли так.

Ответ Угрюмова, видимо, удовлетворил комкора. Он повернул ко мне просветлевшее лицо.

— Докладывает, что отошли менее километра. Там рубеж выгодный. Зацепились. Держатся.

И опять в трубку:

— А соседи как? Да, чехи? Молодцы, говоришь? Ну, ну...

Несколько часов тому назад к нам подошла одна из бригад 1-го чехословацкого корпуса. Левый фланг ее примыкал к правому флангу 8-й стрелковой дивизии.

Когда Медведев положил трубку, я сказал ему, что хочу побывать у Угрюмова.

— Добро,— согласился Медведев,— действуй.

Генерал пододвинул карту, показал рубежи, которые должна дивизия занять завтра, сказал, что подбросит противотанковый артполк на это направление. Подумав, добавил:

— Пусть Угрюмов с чехословацкой бригадой локоть с локтем сцепит, чтобы клин немец не вбил. Посмотри за этим сам... Подними комдиву боевой дух.

Поднимать Угрюмову боевой дух не пришлось. Я застал его на НП дивизии. Комдив внимательно осматривал в стереотрубу передний край, отдавая короткие распоряжения. Увидев меня, поздоровался, доложил обстановку, освободил место у стереотрубы. Полки заняли оборону на вершинах невысоких продолговатых холмов. Перед холмами до самых траншей гитлеровцев простиралось ровное, отлого идущее к горам поле.

— Когда немцы перешли в контратаку, мы были во-он в той низине,— показал комдив.— Занимать там оборону бессмысленно. Сами видите, совершенно открытое место.

В это время на НП прибыл пожилой офицер-разведчик. Он доложил, что к противнику подошли свежие силы. Видимо, разведка в дивизии была начеку. Выслушав его, Угрюмов шагнул к телефону, но трубку не снял.

— Надо сообщить эти данные чехам,— сказал он.

— Правильно. Пошлите офицера связи с картой, а то по телефону не все скажешь.— Давайте его ко мне в машину,— предложил я.— Как раз туда еду, это совсем рядом.

Вместе со мной к чехословацким товарищам поехали начподив 8-й дивизии полковник Паршин, офицеры разведки и оперативного отдела.

Через некоторое время мы были уже на НП бригады 1-го чехословацкого корпуса. Начальник штаба быстро перенес на карту свежие данные о противнике, которые привезли офицеры штаба 8-й стрелковой дивизии.

— Спасибо за помощь,— сказал он по-русски.— Еще раньше ваш комдив сообщил нам о том, что в нашем районе сосредоточиваются немецкие танки. Мы решили оборону занять по берегу ручья.

С НП была видна цепь стрелков. Она стремительно, упругой волной катилась по холмистому предгорью.

— Почему атакуете, не закрепляетесь? — поинтересовался я.

— Хотим сбить отряды прикрытия противника и выйти к ручью, что за этой грядой. Очень удобный рубеж, особенно в противотанковом отношении.

В том, что этот рубеж действительно удобный, мы убедились примерно через два часа, когда противник пошел в атаку. Подходы к ручью сильно заболочены. Танки врага вынуждены были повернуть в сторону, искать обходы и подставили борта под огонь чехословацких пушек. К концу боя перед наскоро окопавшимися чехословацкими стрелками чадило несколько машин. Атака гитлеровцев захлебнулась.

— Хорошо воюете,— сказал я командиру бригады.

Комбриг улыбнулся:

— Стараемся не отставать от вас... Посмотрите налево.

Я поднес к глазам бинокль. Впереди и левее, перед позициями нашей 8-й стрелковой дивизии, тоже пылало несколько черных костров.

С наступлением темноты, когда фашисты наконец-то угомонились, на обратных скатах высот запылали десятки маленьких смолистых костров. Солдаты теснились у пылающего сушняка, тянули к огню озябшие руки, угощали друг друга махоркой, нехитрой снедью. Чехословацкая речь сливалась с «оканьем» ярославцев, «аканьем» москвичей.

У одного из костров низенький чех в чем-то горячо убеждал молодого русского парня. Тот крутил головой, смеялся. Добровольный переводчик, отчаянно жестикулируя, переводил их своеобразный диалог.

— Ты видел, какие красивые у нас девушки? — кричал чех.

— Видел,— отвечал наш солдат,— очень красивые...

— О чем они говорят? — спросил Паршин у плотного сержанта-сибиряка.

Тот покрутил ус, рассмеялся.

— У них тут целая история. Этого чеха во время вчерашней контратаки оглушило и землей присыпало. А наш его с нейтралки вынес. Чешский солдат нынче вроде как отошел и начал насчет своего спасителя интересоваться. Вот ребята их и свели. Чех узнал, что русский холостяк, и говорит: «Я за тебя свою сестру посватаю». Вот они и толкуют... по-родственному.

— А далеко ли дом чеха?

— Километров двадцать, впереди деревня его.