Ленин. Социально-теоретическая реконструкция

Во-вторых, ссылаясь на размытость границ между антиколониальными и национальными движениями, Ленин указывал на то, что «внутренняя колонизация» России все равно является колонизацией, которая лишь теснее связывает колониальный и национальный вопрос. Он писал, что особенность России «как раз та, что между “нашими” “колониями” и “нашими” угнетенными нациями разница неясна, неконкретна, нежизненна!.. Для русского социалиста, который хочет не только повторять, но и думать, должно бы быть ясно, что для России особенно нелепо пытаться провести какое-либо серьезное различие между угнетенными нациями и колониями». [594]

Наконец, третьим моментом было осознание возросшей роли самоопределения наций как политического принципа и политической идеологии с точки зрения общих политических связей между «революционной социал-демократией» и ее союзниками. Не случайно, что по этому вопросу обострился спор Ленина с его ближайшими большевистскими товарищами (Пятаковым, Бухариным, Радеком и Розой Люксембург), которые действительно недооценивали важность изучения «посредничества», «переходных этапов» между актуальным моментом и конечной революционной целью. По оценке Ленина, это течение, подобно прежнему «экономизму», допускало два уклона: «вправо», в сторону отрицания права на самоопределение (или, по формулировке Ленина, «против освобождения угнетенных народов, против борьбы с аннексиями»), и «влево», что проявилось в отказе от т. н. программы-минимум (то есть, от «борьбы за реформы и за демократию»), в изоляции от массовых движений и сектантстве. [595] Эту дискуссию Ленин вел и с польскими интернационалистами-социалистами. В ходе дискуссии он видел в отказе от права наций на самоопределение прямую «измену социализму». [596] Он считал, что отрицание самоопределения наций является «одной из форм политического гнета». Таким образом, Ленин считал самоопределение наций не просто абстрактным условием демократии, «меньше которого не могут сказать» революционеры. По его мнению, будущий, победивший социализм, отказавшись от империалистической политики насильственного проведения границ, должен будет вернуться к демократической традиции определения границ. Но, если капитализм когда-нибудь и располагал такой традицией, в России, несомненно, нельзя было «вернуться» к ней.

Утверждая принцип самоопределения и связывая в свете этого демократию и социализм как следующие друг за другом этапы развития, Ленин понимал, что капитализм функционирует демократически только при определенных исторических условиях («вообще политическая демократия есть лишь одна из возможных /хотя теоретически для “чистого” капитализма и нормальная/ форма надстройки над капитализмом»). Более того, он подчеркивал, что империализм «развивается при всяких политических формах, подчиняя себе всех их. Поэтому теоретически в корне неверно говорить о “неосуществимости” одной из форм и одного из требований демократии». [597] Следовательно, Ленин и в этом отношении настаивал на том, что требования, существующие в рамках капитализма ядра («чистого» капитализма), необходимо распространить и на периферию системы, независимо от того, могут ли они быть осуществлены в данных конкретных условиях или нет.

Очень интересно, что Ленин считал самоопределение наций, то есть требование их государственного отделения, «частичкой» «общедемократического мирового движения». «Возможно, — писал он, — что в отдельных конкретных случаях частичка противоречит общему, тогда надо отвергнуть ее. Возможно, что республиканское движение в одной из стран является лишь орудием клерикальной или финансово-монархической интриги других стран, — тогда мы должны не поддерживать это данное, конкретное движение, но было бы смешно на таком основании выбрасывать из программы международной социал-демократии лозунг республики». [598]

Следовательно, во взглядах Ленина, с одной стороны, буржуазная демократия является продуктом экспорта властных отношений, представляющих собой институциональную форму интересов какой-либо великой державы, а с другой стороны, превращение самодержавия в демократию по-прежнему оставалось в центре временных, промежуточных требований.

Собственно говоря, Ленин первым после Маркса поставил национальный вопрос с неевроцентричной точки зрения. При этом он классифицировал национальные движения на основании определенных интересов революционной практики, использовав и сложившиеся в связи с венгерской революцией взгляды Маркса и Энгельса, которые, между прочим, в последнее время неоднократно подвергались критике. Изучив опыт 1848-49 гг., Ленин пришел к выводу, что Маркс и Энгельс только потому выступали против национального движения чехов и южных славян, что это движение оказалось на стороне царизма, обратившись против «национально-освободительного и революционно-демократического восстания в Венгрии». «Маркс и Энгельс, — писал Ленин, — противополагали тогда прямо и определенно “целые реакционные народы”, служащие “русскими форпостами” в Европе, “революционным народам”: немцам, полякам, мадьярам». Исходя из этого, Ленин, однако, не сделал вывода о том, что Маркс желал отправить некоторые народы на свалку истории, как утверждали некоторые позднейшие интерпретаторы Маркса. Ленин извлек тот, между прочим, спорный теоретический урок, что «1) интересы освобождения нескольких крупных и крупнейших народов Европы стоят выше интересов освободительного движения мелких наций; 2) требование демократии надо брать в общеевропейском — теперь следует сказать: мировом — масштабе, а не изолированно». (Выделено мной — Т. К.). [599] По смыслу такого подхода, «интересы демократии одной страны надо подчинять интересам демократии нескольких и всех стран», чтобы общий интерес мирового движения восторжествовал над частными интересами, обеспечив превосходство общемировым интересам социализма. [600]

Это было одно из тех прозрений Ленина, которые привели его к мысли о создании нового Интернационала, в то время как война накопила как раз противоположный опыт, там частные националистические интересы господствовали над общими. Слабым местом ленинской точки зрения было то, что он не проанализировал, кто, какие политические силы и исходя из каких конкретных интересов «подчинят» разнородные интересы «демократии» в малых странах глобальному интересу, интересам революционных группировок и движений крупных стран. Практически в данной ситуации, помимо признания государственного отделения, Ленин смог предложить лишь «интернационалистское воспитание рабочего класса». [601] Можно представить, насколько ограниченными были возможности «интернационалистского воспитания» летом 1916 г., и все же и в этой области была готова концепция, рассчитанная на те времена, когда социал-демократия сможет непосредственно «обратиться» к охваченным возмущением рабочим и крестьянам.

На примере Польши и Ирландии Ленин показал противоречия провинциализма малых наций, одновременно указав, в каком случае стоит, а в каком не стоит поддерживать право на отделение как практическое требование. По его мнению, социал-демократии не следует выдвигать по отношению к Польше лозунг национального отделения в качестве практического требования, потому что тем самым она впадет «в низкое прислужничество одной из империалистических монархий» (что, конечно, не помешало Ленину годом позже, в декабре 1917 г., подписать документ о национально-государственной независимости Польши). В случае же Ирландии Ленин, сославшись на вспыхнувшее ирландское восстание, сформулировал противоположную точку зрения. Социальная революция, считал он, немыслима без «восстания маленьких наций в колониях и в Европе», которые по своему социальному содержанию являются антиимпериалистическими, как, например, и ирландское восстание 1916 г. Такие восстания способствуют «борьбе социалистического пролетариата против империализма», поскольку они подрывают внутреннюю социально-политическую стабильность крупных колонизаторских империалистических держав и тем самым могут стать непосредственными союзниками рабочего движения в революционной борьбе: «Удар одинаковой силы, нанесенный власти английской империалистской буржуазии восстанием в Ирландии, имеет во сто раз большее политическое значение, чем в Азии или в Африке». [602] Однако эта ленинская «заостренность» на «спасительной миссии революции» не свидетельствовала о том, что он в нужной степени учел политические последствия антирусских чувств, накопившихся у поляков. Это не значит, что Ленин оказался в этом вопросе менее «чутким», чем его товарищи, как раз наоборот. Ведь Ленин нападал в своих работах на таких русских интернационалистов, как Троцкий и Мартов, именно потому, их позиция по национальному вопросу была негибкой по отношению к указанными выше политическими требованиям. «Каковы бы ни были субъективные “благие” намерения Троцкого и Мартова», — писал Ленин о своих товарищах, в принципе признавших право на самоопределение, но стоит взять статьи Троцкого «“Нация и хозяйство” в “Нашем слове” — видим обычный его эклектицизм: с одной стороны, хозяйство сливает нации, с другой стороны, национальный гнет разъединяет. Вывод? Вывод тот, что царящее лицемерие остается неразоблаченным, агитация безжизненной, не затрагивающей главного, коренного, существенного, близкого к практике: отношения к нации, угнетаемой “моей” нацией». [603] Ленин предполагал формирование активности рабочих угнетающей нации для поддержки национального отделения, «освобождения» зависимых, угнетаемых и колониальных народов.