Ленин. Социально-теоретическая реконструкция

С методологической точки зрения большое значение в рассуждениях Ленина имеет осмысление «национального» момента в войне: «… Это есть война между двумя группами разбойнических великих держав из-за дележа колоний, из-за порабощения других наций, из-за выгод и привилегий на мировом рынке… Победит ли Германия, победит ли Россия, будет ли “ничья” — во всяком случае война принесет человечеству новое угнетение сотен и сотен миллионов населения в колониях, Персии, Турции, Китае, новое порабощение наций, новые цепи для рабочего класса всех стран… Война наполняет карманы капиталистов, которым течет море золота из казны великих держав. Война вызывает слепое озлобление против неприятеля, и буржуазия всеми силами направляет в эту сторону недовольство народа, отвлекая его внимание от главного врага: правительства и командующих классов своей страны». [555]

В этом документе, как и почти во всех политических работах Ленина, даже несмотря на патетический, агитационно-«популистский» тон, видна чисто теоретическая подоснова, в данном случае воплотившаяся в подходе к войне с экономической и классовой точек зрения. Современные интерпретаторы Первой мировой войны стремятся устранить, «деконструировать» эту двойную точку зрения с помощью «философии», объясняющей войну действием главным образом политических (династических или «демократических») интересов. [556] Интерпретация войны представляет собой одну из тех проблем, которые сильно повлияли на фантазию историков, что именно в наши дни особенно отчетливо проявляется в толковании (т. н. «контекстуализации») феномена Ленина.

В современной исторической науке встречается определение мировой войны как войны «демократической». В «классической» и, быть может, наиболее полной форме эта концепций была изложена «прозревшим» экс-марксистом историком Франсуа Фюре в пространной работе, затмившей «смену парадигмы», осуществленную Каутским более 90 лет назад. В своей книге Фюре «разделался» с «ленинистским», «марксистским» нарративом, но, что еще более важно, при этом он разломал ту скрепу, которая в течение десятилетий связывала либерализм с «коммунизмом», несмотря на все существенные противоречия между ними. Он объединил консерватизм и либерализм под консервативными знаменами, противопоставив этот «единый фронт» угрозе «тоталитарных диктатур» (фашизма и коммунизма). Иначе говоря, историк заново сформулировал концепцию «двух лагерей», в результате чего современная история представлена им в качестве борьбы демократий и диктатур. Одним из использованных им для этого идеологических средств стало придание Первой мировой войне демократического характера. Политический и теоретический смысл такой концепции заключается в утверждении, что в ходе истории буржуазия стала жертвой «революционных страстей». «Нарратив» Фюре нацелен на отказ от «упрощенного» объяснения войны, исходящего от Гильфердинга, Розы Люксембург и Ленина. Вождь большевиков (а на самом деле для Фюре важен только он) выводил войну из капиталистической системы, то есть объяснял ее такими простыми, «примитивными» причинами, как погоня за прибылями и экстраприбылями, а также накопление капитала и борьба за передел рынков сбыта, которую вели монополии и великие державы. Конечно, если отложить в сторону «грубые упрощения» экономического подхода, то можно обойти и два основных вопроса: в чем настоящие причины разгоревшихся «страстей» и кто несет ответственность за войну? Фюре главным образом и в конечном итоге возлагает вину за войну на общественное мнение (в традиционной исторической науке народы считались жертвами войны). Фюре пишет, что, хотя в техническом смысле возникновение рокового конфликта «может быть отнесено на счет деятельности дипломатов, по существу оно может быть объяснено согласием народов, на которое рассчитывала публичная власть». Иначе говоря, тот «общественный консенсус», на который смогли опереться правительства воюющих держав, сложился как бы «сам по себе». [557]

«Открытие» «демократического» характера войны, конечно, связано не с именем Фюре. Как показал Ленин, с этим тезисом полемизировал еще Каутский. Ссылаясь на одну из статей Каутского, написанную еще в 1910 г., Ленин обратил внимание на «буржуазное толкование» войны, основной чертой которого была идеологическая «демократизация» вооруженного конфликта. Лозунг «защиты отечества» и миф о «демократической войне» являются взаимно дополняющими друг друга идеологическими объяснениями, которые, если воспользоваться ленинской терминологией, «служат оправданию грабительских целей». В связи с этим Ленин цитировал слова Каутского: «При войне между Германией и Англией под вопросом стоит не демократия, а мировое господство, т. е. эксплуатация мира. Это — не такой вопрос, при котором социал-демократы должны были бы стоять на стороне эксплуататоров своей нации. (“Neue Zeit”, 28. Jahrg., Bd. 2, S. 776)». [558]

К уже совершенно конкретному вопросу о характере войны нас подводит дальнейшее изучение важнейших политических, идеологических и методологических аспектов ленинской позиции, вырисовывающихся в дискуссии о тезисе «защиты отечества». В конце 1915 г. в статье «Оппортунизм и крах II Интернационала», которая в отредактированном варианте была опубликована в январе 1916 г. на немецком языке в теоретическом органе Циммер-вальдской левой, журнале «Vorbote», Ленин в зрелой форме обобщил свои теоретические взгляды на тезис «защиты отечества». Статья важна и с методологической точки зрения, поскольку Ленин отверг субъективистские объяснения «измены Интернационала». Он считал, что «было бы нелепо, ненаучно, смешно» винить в крахе Интернационала политику некоторых его вождей, Каутского, Геда или Плеханова. Вместо этого необходим «разбор экономического значения данной политики». [559] Ленин выводил из «экономических фактов» и социальный фон идеологии «защиты отечества»: «В чем экономическая сущность “защиты отечества” в войне 1914–1915 гг.? Ответ дан уже в Базельском манифесте. Войну ведут все великие державы из-за грабежа, раздела мира, из-за рынков, из-за порабощения народов. Буржуазии это несет увеличение прибылей. Маленькому слою рабочей бюрократии и аристократии, затем мелкой буржуазии (интеллигенции и т. п.), “примкнувшей” к рабочему движению, это обещает крохи этих прибылей. Экономическая основа “социал-шовинизма” (этот термин точнее, чем социал-патриотизм, последний прикрашивает зло) и оппортунизма одна и та же: союз ничтожного слоя “верхов” рабочего движения с “своей” национальной буржуазией против массы пролетариата». [560]

Массовое влияние «патриотической идеологии» Ленин выводил не только из экономического фактора, но и из «военного дурмана», а также из «устрашения». Он ссылался на прежние, «еще марксистские» взгляды Каутского (выраженные в 1909 г. в книге «Путь к власти»), на которых базировался интернационалистический, антивоенный Базельский манифест. В 1909 г. Каутский еще доказывал, что «миновала эпоха “мирного” капитализма, грядет эпоха войн и революций». [561] Однако когда вспыхнула война, весь этот              марксистский             анализ, вся марксистская теория были отброшены, а на их место была поставлена идеология «защиты отечества», с помощью которой по существу попытались «проституировать» рабочий класс. Полемизируя с теми, кто считал его позицию сектантской, Ленин, ссылаясь на демонстрацию берлинских работниц, иронически заметил, что, «должно быть, эти берлинские работницы совращены “бакунистским” и “авантюристическим”, “сектантским”… и “безумным” манифестом ЦК русской партии от 1. XI.». [562] Он еще раз ясно показал, что лозунг «защиты отечества»       означает не что иное, как оправдание войны. [563] Однако на основании его работ нельзя реконструировать рассуждения, в которых по-настоящему глубоко, экономически и социологически, объяснялось бы, как и почему значительные массы западного пролетариата смогли выйти из-под «политического и идеологического влияния оппортунизма». Многое объясняет своеобразное противоречие ленинского подхода к этой проблематике, заключавшееся в том, что политическая аргументация Ленина, доказывавшая революционизирование рабочего класса, и его экономические и социологические наблюдения не подкрепляли, а ослабляли друг друга. Проблема в том, что он не осознал этого противоречия.