Дневник космонавта

Люся пригласила на связь моих товарищей Гену Львова и Сережу Дудкина. Меня удивил вопрос Сережи: «Валь, что с твоей улыбкой сделалось? Какая-то она стала у тебя неестественная, натянутая?» Ответил, отсюда этого не объяснишь. Сегодня Люся хорошо говорила и правильно реагировала на ситуации, она чувствовала мое настроение, наши сложности. Знает, видимо, Женя рассказал о недавнем разговоре с начальством. Попросил Виталика продолжать заниматься музыкой. Это моя давняя маленькая мечта, чтобы он играл.

Потом мылись. Во время мытья полопалась и полностью сошла с пяток ног старая мозолистая кожа, как кожура у картошки. Ведь мы здесь ногами не ходим, и они сейчас у меня, как у младенца, — розовые, с тонкой пергаментной кожицей. Хоть это дело и хлопотное, в космосе в баньку сходить, потому что ее надо собрать, заправить водой, а после помывки разобрать, откачать грязную воду и почистить оболочку, но все же это стоит того удовольствия, которое ты получаешь. После баньки надеваем чистое белье: рубашку, кальсоны, носочки и прямо в таком виде готовим себе горячую пищу, берем что-нибудь вкусненькое, со вкусом поедим, выпиваем чайку, и так хорошо, такое блаженство в теле ощущаешь от чистоты, снятой усталости, свежего белья, наслаждения от еды, расслабленности от выпитого, что все накопившееся забывается, и думаешь: «Ничего страшного, еще полетаем».

Так не хочется писать. Нет, нельзя — надо. Заметил, если сразу не записал, а только на следующий день, теряется часть твоих впечатлений, причем самых ценных свежестью чувств, восприятия, а именно они позволяют найти правильные, точные слова, созвучные моменту, событию. Со временем наслаиваются новые события, подавляя, размывая в памяти предшествующие, и где-то дня через три остаются только смутные их воспоминания, хотя и надолго. И если потом захочешь воспроизвести, оживить что-то в памяти из прошлых мыслей, взглядов, поступков, то, как в вакуум, начнут втягиваться, подбираться слова, чувства, разряженные временем, восстанавливая все в памяти, наполняя их ощущением действительности, но на самом деле искажая, деформируя прошлое сегодняшним состоянием, при этом теряя самое дорогое и ценное — достоверность.

Может, я пишу то, что всем давно понятно. Надо ли все это? Да надо. Не каждому дано вдохнуть радость запаха Земли.

В полете часто ловил себя на мысли, что для меня нет разницы, где летим, над своей территорией или чужой. Чувство родной Земли всегда с тобой, где бы ты ни был, потому что за этим стоит очень многое, и если задумаешься, она в самом тебе, а ты ее частица.

Из космоса нет чужой Земли, она одна, и воспринимаешь всю ее как свой дом. Особенно дороги места, где бывал или который остались в памяти из прочитанного, увиденного и запомненного или что-то связано с ними. Непонятно, но удивительное чувство теплоты я испытывал к Австралии, в которой мне приходилось бывать после первого полета, когда, пролетая, смотрел на нее, как на равнину с высокой горы. Она вся была передо мной какая-то солнечного цвета, с темной резьбою небольших гор на юге, радугой складок пород, платами пустынь, как будто природа захотела показать здесь всю свою красоту и богатство, с розовыми, зелеными, белыми, малиновыми блюдцами озер в центральной ее части, дымами пожарищ саванн на востоке, цветным покрывалом ухоженных квадратов полей и небольших лесов как парков вдоль юго-западного побережья, яркими красками выносов рек и сочной зеленью прибрежных вод с белой полосой прибоя на золоте песков севера, изрезанностью берегов в сложном орнаменте больших заливов в районе Сиднея, и все это в монолите небесной голубизны океана с вкраплениями бирюзы вокруг атоллов и небольших островов. А рядом, у южных берегов, дремучей глыбой из гор и сплошных лесов, как сторожевой пес, лежит остров Тасмания.

Днем замерили уровень шумов в станции. После выключения всего шумящего оборудования тишина аж давит и жить в ней, наверное, было бы еще тяжелей. А этот фон чем-то успокаивает, разрушает ощущение нашего одиночества и оторванности от Земли. Целый оркестр на борту — сотни электрических и электромеханических приборов, устройств, которые постоянно в работе и при включенных вентиляторах, регенераторах, противопылевых фильтрах, поглотителях CO₂, холодильно-сушильных агрегатах шум несколько выше, чем если бы станция находилась не в полете, а на Земле. Это происходит за счет того, что мы находимся в замкнутом объеме станции, усиливающем любой звук, как в бочке, а так как снаружи вакуум, колебания корпуса не демпфируются. Здесь, наверное, стоит пояснить, может, не все знают, что децибелы измеряются по логарифмической шкале, поэтому, если один вентилятор шумит 50 дБ, то два вентилятора — это еще не 120 ед., а только 63 дБ. Шум на станции можно соизмерить с шумом в современной городской квартире, когда собирается семья, работает телевизор, а за окном живет город. Только одна разница — на Земле это разноголосье всего живого, а у нас это голоса приборов. На спальных местах шум оказался несколько больше из-за работающих рядом вентиляторов противопылевых фильтров.

Пересекли Мозамбикский пролив, под нами огромный цветник в пестрых пятнах разного сочетания красок, оттенков, который раскинулся вдоль Африки, заметно меняя окраску в разные сезоны года. Это Мадагаскар. Сейчас там весна.

И вновь под нами пространство, как небо, Индийский океан. Ищу в этой синей пустыне острова Маврикий и Реюньон, которые часто маскируются шапками облаков над ними от теплого дыхания их вулканов. А вот и они, как одинокие башенки, стоят в безбрежных просторах океана. Когда смотрю на них, то воспринимаю как близких друзей, которых вижу, но не могу с ними встретиться. И это действительно так, я с ними знаком еще с 1967 года, когда молодым инженером был назначен техническим руководителем в поисковую эскадру кораблей для встречи в Индийском океане автоматических станций «Зонд», впервые выполнивших облет Луны с возвращением на Землю по полярной орбите с юга на север. При этом они входили в атмосферу со второй космической скоростью как раз над этим районом. Точнее, не входили, а, коснувшись ее над нами, частично гасили огромную скорость, рикошетируя, как камень, брошенный по воде, и, погружаясь в атмосферу уже где-то над Аравией с посадкой в Казахстане. Наша задача была — в случае больших углов входа «Зонда» в атмосферу и зарывания в ней при первом касании, обеспечить поиск аппарата после приводнения и техническое обслуживание (слив остатков топлива, обесточивание, документирование состояния теплозащиты, съем кассет научной аппаратуры и пассажиров, которыми на станции «Зонд-5» были черепахи, первыми облетевшие Луну): вот тебе и парадоксы жизни: тише ходишь — первой будешь. Поэтому мне пришлось несколько месяцев плавать в этих местах, видеть острова Реюньон, Маврикий и заходить в порт Луи. Это незабываемые впечатления, особенно потому, что из прочитанных в детстве книг об известных мореплавателях, совершавших кругосветные путешествия, они часто упоминались как экзотические места их стоянок, так как находятся на пути тех, кто плывет, огибая Африку, в Индию и Азию. Вот и мне посчастливилось совершить такое путешествие на корабле «Виктор Котельников» с длительными дрейфами в открытом океане, ожидая возвращения на Землю очередного «Зонда» и подстраховывая его на случай нештатного входа в атмосферу и приводнения здесь.

Помню ночь 30 октября. Завтра мы должны войти в порт Луи на острове Маврикий, а пока ожидаем рассвета. Стою на палубе, черное небо нависло надо мной с яркой россыпью звезд. Передо мной темная громада острова в лунном свете с мерцанием нежных светлячков неоновых огней города. Ночь в воде, в небе. Вокруг тишина, необычная, теплая тишина, нет плеска волн, шума ветра, крика птиц, работы двигателей. И все-таки в этом замершем мире ощущается жизнь, невидимая вокруг тебя. Рано утром загрохотал корабль работой двигателей, бегом ног по палубе, скрипом переборок. Ожил мегафон, объявляя сбор, форма одежды «Раз» — значит все белое.