На службе военной

Что случилось, откуда взялись такая оценка и поспешные оргвыводы? Я тут же высказал свое мнение о нежелательности замены начальника ГАУ, но Сталин не захотел даже слушать.

- Серьезно подумайте и доложите завтра свое предложение.

Когда мы с Борисом Михайловичем шли к выходу из убежища на Кремлевскую площадь, я пытался выяснить у него причины столь резкого разговора о Главном артиллерийском управлении и его начальнике. Мой собеседник глубоко вздохнул и сказал, что этот разговор и для него оказался неожиданностью. Вышли на воздух. Стрельба зениток продолжалась. В черном небе соединились в пучок лучи прожекторов, видимо нащупавших ночного разбойника.

Прибыв к. себе, я сразу же позвонил Н. Д. Яковлеву и по телефону завел с ним речь о текущих делах. Все как будто не так уж плохо.

- А какие трудности вы испытываете? Николай Дмитриевич, не задумываясь, ответил:

- Нас здесь, в Москве, небольшая оперативная группа, ГАУ в Куйбышеве. А объем работы большой, заявки и задания сыплются как из рога изобилия, и все срочные, важные. Никто не интересуется реальными возможностями и не хочет их знать.

По поводу завтрашнего контрнаступления Яковлев сказал, что обеспечить его в артиллерийском отношении стоило огромных усилий.

Сразу же все стало ясно.

Несмотря на усталость и голод, я сел за работу. Моим предложением могло быть только одно: во что бы то ни стало оставить Яковлева на его посту и вернуть ГАУ в Москву.

Во второй половине дня 6 декабря меня вызвали в Ставку по ряду вопросов, касавшихся активно действовавших фронтов. Когда эти вопросы были решены, я доложил свою оценку ГАУ и его начальника. Хотя у меня был по этому поводу подготовлен небольшой письменный доклад, мне предложили изложить его устно. Доклад мой был выслушан внимательно, без реплик и вопросов, и тут же получил утверждение. Н. Д. Яковлев остался на своем месте, а ГАУ разрешили реэвакуировать.

Я был искренне рад за Николая Дмитриевича и то учреждение, которым он руководил. И все же было горько. Как часто Сталин принимал решения не по разумению, а по настроению!

Вскоре ГАУ полностью вернулось из эвакуации. Я принял все меры, чтобы другие центральные управления установили более тесный контакт с этим учреждением.

Контрнаступление под Москвой развивалось. Наши войска успешно продвигались вперед.

Эфир заполнился немецкими докладами, переговорами и сообщениями без всякого кода. В стане врага царила паника. Приятно было читать радиоперехваты. Противник смертельно напуган, отступает, бросая боевую технику. Штабы гитлеровских частей и соединений потрясены внезапностью нашего мощного наступления на столь широком фронте.

Я связывался с командованием фронтов, выяснял. в чем испытывается нужда, какая требуется помощь. Фронты просили подбросить орудия, пулеметы, минометы, винтовки, автоматы, тягачи и автомашины. И, конечно, боеприпасы, от них никто не отказывался.

Между тем изо дня в день увеличивались трудности с артиллерийским снабжением, пути подвоза растягивались, а возможности далеко не соответствовали все возрастающим потребностям. В заявках, которые мы получали, как в зеркале отражались характеры командующих фронтами. Одни требовали с явным "запасом", старались урвать побольше, другие, понимая наши трудности, просили лишь то, без чего нельзя было обойтись. У меня сохранилась небольшая, на клочке бумаги, записка:

"Дорогой Николай Николаевич, - привет! Прошу помощи: тысячи три винтовок, десятка четыре пулеметов и минометов. С товарищеским приветом. Захаркин. 9.12.41".

Прислал мне ее генерал-лейтенант И. Г. Захаркин, командующий армией, прославившейся в боях под Москвой. Более чем скромная заявка для армии, уже четвертые сутки продолжавшей наступление.

А в Ставке тем временем решались самые разнообразные вопросы. Так вдруг неожиданно было принято решение о производстве миномета-лопаты.

История этого оружия началась за год до войны. Весной 1940 года во время большого учения в Московском военном округе один из младших командиров обратился к Народному комиссару обороны С. К. Тимошенко с предложением превратить малую саперную лопату в миномет, сделав ручку стальным стволом. Немалого труда стоило убедить изобретателя в малой эффективности предложенного им оружия.

Теперь, во время войны, автор изобретения сумел вновь поднять вопрос о реализации своего предложения. Кто-то его поддержал, делу дали ход. Мне пришлось выехать на испытания малютки-миномета. Толку от него, конечно, было мало. И не оружие, и не лопата. Крохотная 37-миллиметровая мина была очень слаба. О точности стрельбы и говорить не приходилось. Но вопрос уже был предрешен, возражений наших никто не слушал. Начальник ГАУ Н. Д. Яковлев спросил, в каком же количестве надо производить эти минометы-лопаты.

- Миллион штук! - был короткий ответ. Яковлев только головой покачал:

- А вы представляете, сколько тогда понадобится заготовить для них мин? Сто миллионов! Причем это только на первый случай...

Присутствовавших товарищей поразила такая большая цифра, и они сразу же стали уменьшать заказ.

Дело с производством минометов-лопат закипело, и они стали поступать в войска. Однако новое оружие не оправдало себя и вскоре от него пришлось отказаться. Но труда, металла и времени эта затея отняла много.

В конце декабря 1941 года в мой адрес поступил акт об испытании миномета-лопаты. Проводил его по собственной инициативе начальник артиллерии 53-й стрелковой дивизии. В документе приводились результаты стрельб на дистанции от 100 до 300 метров. Оценка дана, к моему удивлению, положительная, с указанием, что "миномет-лопата применим при наступательном и оборонительном бое в групповом использовании". А далее, читая акт, я был потрясен до глубины души: "Начартдив 53 пробовал произвести выстрел с живота - в результате сильная боль. С живота стрелять нельзя..." Вот до чего доводит излишнее рвение! Тут же удалось прикинуть примерную динамическую силу удара во время выстрела из миномета-лопаты. К нашему удивлению, она оказалась равной почти половине тонны. Хорошо, что испытатель стрелял стоя, а не лежа, иначе на этом и закончилось бы его участие в Великой Отечественной войне...

Вскоре Ставке стало известно, что на Западном фронте неправильно использовалась артиллерия особой мощности. Огромные орудия применялись для борьбы с танками противника, дорогие снаряды тратились попусту. Мне предложили немедленно выехать на этот фронт, разобраться и строго наказать виновных. Я побывал на батареях и убедился, что в неправильном использовании мощной артиллерии повинны общевойсковые и артиллерийские начальники. Пришлось провести немалую разъяснительную работу и с этими начальниками, преподать им урок бережного отношения к дорогостоящей технике, с таким трудом созданной нашей промышленностью.

После войны я получил письмо от гвардии капитана Халемского, которое начиналось такой фразой: "Это письмо пишет Вам гвардии капитан, на батарее которого в декабре 1941 года под Москвой Вы сказали, что надо, беречь наши тяжелые орудия - из них мы будем бить по Берлину. И эти Ваши слова, сказанные в трудные декабрьские дни 1941 года, блестяще подтвердились".

В боях под Москвой с успехом показало себя и наше "секретное оружие" реактивные минометы. О них впервые в полный голос рассказала фронтовая газета "На разгром врага", напечатав слова песни "Гвардейская катюша", написанные солдатом-гвардейцем Анатолием Скобло. Песня, возможно, и преувеличивала возможности нового оружия, но хорошо передавала веру бойцов в его мощь:

"Шли бои на море и на суше,

Над землей гудел снарядов вой,

Выезжала из лесу "катюша"

На рубеж знакомый, огневой.

Выезжала, мины заряжала

Против немца-изверга, врага.

Ахнет раз - и роты не бывало,

Бахнет два - и нет уже полка..."

Так воспевались боевые подвиги знаменитой "катюши", начинавшей свое грозное шествие по полям сражений,