Царственный паяц

было. А с 1934 г. - ничего: ни заработков, ни надежд на них, ни здоровья. Ехать не на

что, ехать некуда: везде ограничения, запреты, одичанье.

Кому теперь до поэзии?! На нее смотрят свысока, пренебрежительно; с иронией и

изумлением. И даже с негодованием. Кратко говоря, смысл отношения читателя и

слушателя таков: «Лентяи. Бездельники. Не умерли вовремя». Работать в русских

периодических изданиях нельзя: их мало, и везде «свои». Я же к тому же «гугенот»:

мне никогда никто не простит моей былой самостоятельности, моего эго-футуризма

юности. Не кубо-футуризма размалеванных физиономий и желтых кофт, а именно

«Ego», — то есть утверждения лигности, если она, конечно, не вовсе безлична... Я

живу чудом, Сергей Васильевич: случайными даяньями. Их все меньше и меньше. Они

прекращаются, ибо люди уходят, а человеки не признают. Я живу в глухой деревне, на

берегах обворожительной Россони, в маленькой, бедной избушке с женой и дочерью.

Мы все больные, умученные, уходящие. Помогите же нам, Вы, Большой искусствик,

«уйти» более или менее безболезненно. Невыносимо, свыше всяких сил обессиленных

- умирать без конца И не странно ли, не поразительно ли? - чем ужаснее жизнь, тем

больше жить хочется, тем больше цепляешься за жизнь, все во что-то несбыточное

веря и надеясь... без надежд! Читали ли Вы мои стихи, несколько лет назад

посвященные Вам? Если хотите, я с радостью вышлю их.

Издавна Ваш

Игорь-Северянин

3

до 4 июня 1939 г.

Poste Restante, Narva Yoesuu, Estonie

Светлый Сергей Васильевич!

Я благодарю Вас от всей души за присланные мне $ 35. Этот Ваш Дар явился для

меня существенной поддержкой. В моем домике над Россонью висит несколько

портретов обожествленных людей, мною боготворимых; среди них Н. А. Римский-

Корсаков работы Серова. Сделайте радость мне - пришлите свой с подписью. Вы

даровали мне три месяца жизни в природе: это такой большой срок по нашим

временам!

К Вам с чувством большой и взволнованной признательности

Игорь-Северянин

Poste Restante, Narva Yoesuu, Estonie

Мой дорогой Сергей Васильевич!

Радостно благодарю Вас за портрет Ваш с надписью. Посылаю Вам стихи, - для Вас

воспринятые, - которые давно уже хотел (и был обязан) Вам переслать. Они вошли в

книгу, изданную в Белграде в 1931 г.

Последняя книга моих стихов - «Очаровательные разочарованья», - к сожалению

моему, а возможно и других, не окончательно эпохой обездушенных, издателя не

125

находит, - и много лет лежит в письменном столе. По этой причине я не могу себе

разрешить, - вот уже три года, — запечатлевать вновь неудержимо возникаемое: я

слишком ценю и Поэзию, и свое имя.

С каждым новым днем я все ближе и неотвратимее приближаюсь к

предназначенной мне бездне и, отдавая себе в этом отчет, осиянный муками, готовлюсь

к гибели.

И вот мне хочется прежде, чем это совершится, еще раз от всего простого и

искреннего поэтова сердца воздать Вам, прославленному, славу и честь за дарованные

мне Вами три месяца жизни на этой Земле, такой мучительной, но и упояющей!...

Игорь-Северянин

ВСЕ ОНИ ГОВОРЯТ ОБ ОДНОМ...

Сергею Василъевигу Рахманинову

Соловьи монастырского сада,

Как и все на Земле соловьи,

Говорят, что одна есть отрада,

И что эта отрада — в любви...

И цветы монастырского луга С лаской, свойственной только цветам,

Говорят, что одна есть заслуга:

Прикоснуться к любимым устам...

Монастырского леса озера,

Переполненные голубым,

Говорят нет лазурнее взора,

Как у тех, кто влюблен и любим...

Тойла. 1927 г.

Игорь-Северянин

Toila, 12 сент. 1927 г.

Дорогой Георгий Аркадьевич!

Я испытал действительную радость, получив Ваш «Норд»: через 11 лет Вы

вспомнили меня, - спасибо.

Из книжки Вашей узнал о смерти Юлии Владим<ировны>, такой всегда хрупкой,

так всегда мучившейся. Нежно жму руку Вашу. Но ведь Вы были давно подготовлены к

этому, не правда ли? Я тогда же видел ее обреченность. Бедная маленькая женщина,

девочка на вид.

В 1925 г. в Праге мы вспоминали Ю<лию> В<ладимировну> и Вас, гуляя по парку с

Евг<ением> Ник<олаевичем> Чириковым.

В каждом году - перемены. Сколько же их в одиннадц<ати> летах, к тому же таких,

как эти?

В 1921 г. умерла мама моя. В том же году я расстался, - наконец, — с М<арией>

В<асильевной>. И это было предначертано, как Вам, думается, известно. Теперь она

где-то в СССР.

С 28 янв<аря> 1918 г. я живу постоянно на берегу Финского залива. Мой адрес

неизменен: Eesti, Toila. Postkontor. Igor Severjanin.

Иногда выезжаю на Запад. За эти годы побывал трижды в Берлине, где жил от

месяца до трех, давая вечера.

Встречался там с Кусиковым, Пастернаком, Маяковским, Толстым, Шкловским,

Минским, Венгеровой и др.

Ездил в Финляндию, Латвию, Литву, Польшу (13 городов), Чехословакию. Везде

вечера, иногда очень шумные и многолюдные. К со- жал<ению>, расход больше

прихода, поездки обходятся очень дорого, почти ничего не остается. Поэтому вот уже

два года на месте. Эстий- ская природа очаровательна: головокружительный скалистый

126

берег М0Ря, лиственные деревья - Крым в миниатюре. Сосновые леса, 76 озер в них,

трудолюбиво и умело возделанные поля. Речки с форелями. Да, здесь прелестно. У

меня своя лодка («Ингрид»), я постоянно на воде,

ужу рыбу. В 1921 г. женился на эстонке. Ее зовут Фелиссой, ей 25 лет теперь, у нас

пятилетний мальчик - Вакх. Она пишет стихи и по-эс- т<онски> и по-русски,

целодневно читает, выискивая полные собрания каждого писателя. Она универсально

начитанна, у нее громадный вкус. Мы живем замкнуто, почти никого не видим, да и

некого видеть здесь: отбросы эмиграции и рыбаки, далекие от искусства. За эти годы

выпустил 13 книг. К сожал<ению>, в наст<оящее> время у меня нет ни одного

своб<одного> экз<емпляра>, но я пришлю Вам что-либо в ближайшие недели.

Теперь Вы сообщите мне все, касающееся Вас. Судя по вашей книге, Вы печальны

и утомлены, милый. Мы с женою воздаем должное стилистике Вашей книги.

Приветствуем Вас. Напишите поскорее. Еще раз благодарю за память. Я часто

вспоминал Вас.

Всегда Ваш Игорь

2

22

декабря 1927 г.

ТоПа, 22.XII. 1927 г.

Дорогой Георгий Аркадьевич!

Не особенно давно я вернулся из поездки по Латвии: гастролировал семь дней

подряд в Риге, дал вечер в Двинске, по пути в Латвию — в Юрьеве. Успех всюду

прежний - залы переполнены. Пробыл в отсутствии двадцать шесть дней. Письмо ваше

ожидало меня дома, и мне было радостно его прочесть. И я рад, что Ю<лия>

В<ладимировна> жива, пусть отчуждена она от Вас, пусть не в Вашей жизни

оказалась, но ведь жива она, и это как-то бодрит: за эти годы столько смертей знаемых,

и каждая из них — отмирание частицы самого себя. М<ожет> б<ыть>, вскоре уже

нечему будет отмирать, и это будет смертью собственной: пожалуй, единственная

способность, свойственная живущему.

Смерть Ф<едора> К<узмича> - сильный удар для меня. Сбылись предчувствия.

Иначе, впрочем, и быть не могло: теория вероятности. Теория, страшная своей

непреложностью. Леденящая. Я написал четыре статьи, очень обширных: «Сологуб в

Эстляндии», «Эстл<яндские> триолеты Сол<огуба>», «Салон Сол<огуба>», и «Умер в

декабре». В последней я цитирую его стих: «В декабре я перестану жить». Это

воспринято было им 4.Х1.1913 г. кстати: Лесков («Обойденные») говорит: «Замечено,