Четыре года в шинелях

- Мудро. Что предлагаешь?

- Крутить в лесу, на свежем воздухе. Простынь между двух сосен и пошел. А смотри - откуда и как хочешь. Хоть стоя, хоть лежа, хоть на карачках. Зато в случае чего - врассыпную и порядок.

- Опять мудро. Значит, на карачках? Полковник улыбнулся, с уважением посмотрел на молодого офицера.

- Принимаем твое рационализаторское предложение. Театры-блиндажи отменяются. Киносеансы под звездами. Но как на передке?

- А так же.

- А стрекотание мотора? Немцы-то услышат.

- Пусть слышат. Мы за бугром.

- Запустят миной.

- В лесу не страшно.

- Пусть будет по-твоему.

Мелочь, а тоже война. Фотограф политотдела ползет по-пластунски в стрелковую роту снять бойца для кандидатской партийной карточки. С толстой сумкой на ремне письмоносец идет в батальоны. Художник Сергей Викторов рисует в окопе героя прошедшего боя. Повар Петр Наговицын с термосом за плечами пробирается тропкой во взвод. А кругом пули, разрывы мин и снарядов. Это тоже война.

Конечно, наша оборона под Липняками и Червяткой начиналась не с киносеансов и фотокарточек. Надо было занять наиболее выгодные рубежи, отогнать немцев подальше. Перед нами лежало озеро, в которое впадала и из которого вытекала небольшая речка. По логике оборона и должна бы пройти по берегу этой речонки. Но для нас не везде это было выгодно. Наш берег больше проходил по низинной местности, а противоположный - по взгорьям. Вот за то, чтобы побольше захватить этих горушек, перебраться кое-где за речку, и шли бои в первые дни.

Это были жестокие схватки. Неверно представлять, что на фронте горячие сечи могут развертываться только на больших пространствах, вроде, скажем, курского плацдарма. Иногда на пятачке сталкиваются такие силы, что в них отражались как бы вся Германия и Советский Союз. Вот так же было и в том декабре на нашем участке.

Тогда только что организовался новый, Прибалтийский фронт, в который вошли и мы. Командующий фронтом - генерал армии Иван Христофорович Баграмян. Какой дивизии не хочется отличиться перед новым командующим. Хотели показать товар лицом и мы.

А немцы, почуяв, что наступает передышка, уперлись как окаянные. К ним забираются в тыл наши разведчики и саперы, гремят взрывы. На прямой наводке работают артиллеристы. Крошится лед на озере Червятка. Пробоины на речке. Разрушены мосты. Покалечены береговые деревья.

- Давайте плацдарм на правом берегу, - приказывает комдив Кудрявцев.

А на правый берег можно прорваться только по дорогам. Да и нужно только так. Зачем плацдарм на болоте.

А дороги две, справа и слева от озера. Мосты тут и там разрушены. Слева за рекой сразу деревня. Правда, одно наименование, остались только печные трубы. Но все равно опорный пункт. Справа - деревня за четыре километра. Сразу за речкой только окопы и то не сильно укрепленные. Вот и было решено ударить по этой стороне и проскочить к той, дальней деревушке, заиметь в обороне свой, дивизионный клин.

Азарт боя подожгли власовцы. Откуда они тут появились, черт знает. Только немцы выставили против нас на этот случай чернофуфаечников. Власовцы не имели шинелей. Зимой и летом - в черном, рабочем обмундировании.

Обороняются, конечно, пьяные. Орут во все глотки:

- Эй, русаки, мотайте к нам, живы останетесь.

- У нас по бабе у каждого.

- Виски - завались.

Наши, конечно, тоже не остаются в долгу. Дает жару Алексей Голубков.

- А фига с маслом не хочешь, продажная шкура.

- Фига мы сами можем продать.

- Погоди, иудейская душа - шашлык из тебя будем делать.

- Руки коротки.

- А вот получай.

Артиллеристы дают налет. Их поддерживают минометчики. Пушки выкатываются к берегу прямо перед носом чернофуфаечнйков. И пошло, и поехало.

- Ура! Бей предателей!

- Смерть изменникам Родины!

Вырвался первый батальон 1190 стрелкового полка. Его поддерживает дивизион Поздеева. Некоторые расчеты со своими орудиями в горячке боя тоже перемахнули через речку. Лупят по отступающим немцам и власовцам шрапнелью. Ловят замешкавшихся.

Бегут вместе с пехотой Голубков и Ипатов. Им очень хочется сцапать хоть одного власовца.

- Для интересу, что за рожа у предателя, - говорит другу Голубков и тянет его за собой.

Наконец им удается осуществить свою затею. В густом буреломе они настигают богатыря-детину. Патроны у того кончились, приготовился встретить наших кинжалом. Понял, что хотят не убивать, а брать в плен.

- Не подходи, закантую, - хрипит власовец.

- Заткнись, черт немытый, - отвечает Голубков.

- Я урка.

- Какой ты урка-мурка, сын кулака.

- Курва буду...

- Бросай нож, скачаем права.

- А кого ты знаешь?

- Всех от Одессы до Костромы. Слыхал про Монаха?

- Как не слышать...

- Ну так я Монах. Сдавайся, паскуда.

А кругом идет еще бой. Голубков с Ипатовым ведут власовца. Его бы надо щелкнуть и все, но ребятам хочется проводить предателя, как обезьяну из зверинца.

- Эй, смотри, кому не лень, власа-тараса поймали.

- Вы постойте с власом, - просят командиры взводов и рот. - Потом разберемся.

А связисты свое:

- Предателя-марателя хапнули. Подходи, налетай.

- Бросьте, ребята, - умоляет власовец. - Не по своей воле...

- По божьей, да? - ухмыляется Ипатов. - А говорил турка, магометанин.

- Урка, а не турка, - ноет пленный.

- Я вот тебе как всажу за урку, - грозится Голубков. - Воры за Советскую власть воюют, а ты за свою, кулацкую!

Идет бой и тут же политбеседа. Опять смех и грех. Толкуют о роли воров в отечественной войне. Вот тема так тема. Ни один агитатор не придумает.

Наши вбивают клин. Закрепляются на опушке леса, на подходе к дальней деревне. Бои будто утихают. Надолго ли?

Держим оборону у Полоцка, а уши навострены на весь советско-германский фронт. Мы его кусочек, его нерв, его мускул.

Как в человеческом организме все важно и значительно для жизнедеятельности, так и в военном механизме нет главных и второстепенных частей. Все нужны, все связаны между собой. Ослабь одну - расползутся соседние.

Это хорошо понимают наши солдаты и с нетерпением ждут газеты. Радиоприемников в дивизии два - в политотделе и редакции. Оттуда идут на передовую все новости.

Первая новость из Харькова. Судебный процесс о зверствах немецко-фашистских захватчиков. Леденеет кровь, когда слушаешь обвинительное заключение. Вспоминаются рассказы жителей освобожденных нами городов и сел.

Новость радостная. Снята блокада с Ленинграда. В этой великой победе есть доля и нашего участия. Мы за год перерезали несколько железнодорожных магистралей, связывавших немцев у Балтики с центральными группами войск.

За большой новостью маленькая: 178 Кулагинская стрелковая дивизия, которой мы передали свою оборону, уходя в наступление, и которой стал командовать наш генерал Кроник, освободила город Новосокольники, соседа Великих Лук, и стала краснознаменной. Это нам тоже приятно. Мы восемь месяцев изматывали там врага.

А потом пошли еще более значительные сообщения. Уничтожена большая группировка противника в Корсунь-Шевченковском районе. Окружен Кировоград. Пали Каменецк-Подольск, Проскуров, Черновицы, Берислав. Войска второго Украинского фронта вышли на реку Днестр. А там уже вскоре замелькал и Прут, показалась государственная граница. Открылась дорога к Карпатам.

Это все за три зимних месяца. Мы зимой считали и март. Он мало чем отличался от января, особенно его первая половина.

И опять наши солдаты терзали себя вопросами:

- Когда же мы?

- Ждите, скоро, - говорили им. - А пока бейте немца здесь.

И мы били. Я не знаю, насколько наши бои были целесообразны с точки зрения общих интересов нашей армии. Было понятно - нельзя давать немцу покоя. Каждый день где только можно истреблять его живую силу. Но каждый бой был обоюдоострым. Теряли силы и мы.