Моя скандальная няня

Однако больше в тот вечер никто в мою дверь не стучался. Мои муки затянулись, и две следующие ночи я почти не спала. Конечно, Майкл захочет поговорить со мной! Но когда обрушится этот удар? Я была более чем уверена — он взорвется, как вулкан. Мысленно я пыталась репетировать эту сцену, играя обе роли. Я приняла всю вину на себя. Я задавала себе вопрос: не должна ли я вернуть рождественское вознаграждение? Но самой большой печалью были дети. Я ощущала нежность и привязанность к Аманде, я сочувствовала маленькому зверьку Джошуа и тревожилась за него больше, чем он мог себе представить. Но любовь, которую я испытывала к Брэндону, была не сравнима ни с чем.

Как отразится на нем мой отъезд? Ведь я была первым человеком в его жизни, кто о нем заботился. Будет ли он чувствовать то же самое, что и ребенок, воспитанный матерью, если бы она вдруг неожиданно исчезла? Надеюсь, нет. Я не смогла бы жить с такой виной. Я хотела, чтобы он продолжал смеяться — единственный из всей семьи, кто смеялся настоящим искренним смехом, признак настоящего счастья. Но самая горькая мысль, которая проскакивала в моей голове, что, может быть, по мне вообще не будут скучать; Летиция, Сьюзи, кто-то еще… длинный ряд нянь. Будет ли Брэндон помнить, что я вообще когда-либо существовала? Я могла стать всего лишь точкой на экране радара его жизни.

Сегодня позвонил Мэджик Джонсон [95]. Я все время думала, что встреча с ним будет замечательным моментом в моей жизни. Однако нет. Меня обуревают совсем другие чувства. Но я должна быть деловой и равнодушной. Стресс не стоит того. Отказ от радости не стоит того. Деньги, которые я зарабатываю, несомненно, не стоят того. И все же я очень боюсь, что проявлю слабость и безволие, когда наконец встречусь с Майклом.

Следующие два дня я действовала с большой осторожностью, ожидая, что король подаст сигнал человеку в капюшоне опустить тяжелый металл. Однако ничего не происходило. В среду утром ко мне подошел Майкл и спокойно попросил меня присесть. Уверена, даже через футболку он видел, как трепыхается мое сердце.

— Я знаю, что ты хочешь уйти.

Длинная, неловкая пауза.

— Сьюзи, может быть, ты передумаешь? — Он спрашивал мягким, почти просящим голосом. Такого я у него никогда не слыхала. — Не могла бы ты доработать хотя бы до конца года?

«До конца года? Сейчас лишь середина января!»

— Мы запланировали поездку в Аспен на начало весны, и как насчет того, чтобы продержаться хотя бы до этих пор?

Мой страх был слишком силен, чтобы я могла ответить. Я повесила голову и сидела молча, опустив плечи. Я понимала, что не уступлю, но не могла собраться с мужеством и отказать.

— Или по крайней мере останься до тех пор, пока Джуди не вернется с курорта. Она в феврале едет на неделю в «Голден дор» [96]. Ты же знаешь, она заслужила эту поездку.

Вечером я сказала Джуди, что останусь еще на четыре недели и уйду после ее возвращения из «Голден дор». Но если они найдут кого-то, я уйду раньше. Но, похоже, она не слушала меня. Она была зла. Я задавалась вопросом, как она объяснила Майклу мой внезапный уход.

Я готовилась к следующему разговору с ним. Я достаточно хорошо знала его, чтобы понимать: его действия с целью заставить меня остаться быстро перейдут от двух контрольных, мирных вопросов к категоричному требованию. И затем дело примет скверный оборот.

Пока он сказал:

— Подумай и дай мне знать через пару дней.

— Хорошо, я подумаю, — ответила я, отдавая себе отчет, что тут не о чем и думать. Я уйду. Просто у меня не хватает смелости сказать об этом прямо.

Было похоже также, что расставание будет не простым. Я знала, что буду сильно тосковать по детям, для которых я была почти матерью, товарищем по играм, судьей, «грушей» для выплеска эмоций и шофером. И еще были Кармен, Делма, Глория, Роза и Джей. Что касается Майкла и Джуди… Что ж, я не буду жалеть о том, что провела рядом с ними столько времени, но и скучать по ним я не собираюсь, что вовсе не означало, что они мне неприятны. Они были родителями детей, которых я любила, и я всем им желала самого лучшего.

В дни, последовавшие за нашей беседой, я, как и предполагал Майкл, действительно обдумывала свое решение, снова и снова прокручивая его в голове. Но ответ все время оставался неизменным. Мое состояние отразилось на моем отношении к работе, и я не могла больше выполнять свои обязанности так же хорошо, как раньше. Я не могла растить здоровых, счастливых и воспитанных детей.

Я готовилась обороняться. Я должна была устоять перед ним. Я знала: есть только два варианта. Если я останусь, то буду сломлена, дети будут страдать, но Майкл будет счастлив. Если я уйду, то стану свободной, детям найдут новую покладистую няню и все в итоге уладится, но Майкл не будет счастлив, если не сказать хуже. Я вдруг вспомнила, как легко ему удавалось шантажировать бедную Кармен все эти годы, отмахиваясь от ее аргументов и подавляя ее сопротивление каждый раз, когда она просила разрешения отпустить ее. Я снова мысленно репетировала сцену разговора, на этот раз опровергая все возражения, которые он будет высказывать мне. Я работала над сценарием.

Спустя несколько дней утром он вошел к нам. Я надевала на малыша рубашечку.

— Ты не передумала, Сьюзи? — спросил он вежливо. — Ты знаешь, мне всегда нравилось, как ты работаешь. Я действительно не хочу, чтобы ты уходила.

Чем дольше он говорил, тем больше я боялась, что пойду на попятный. Он никогда не принимал ответа «нет». Что заставило меня думать, что он примет его от меня?

Он повторил свою просьбу, чтобы я осталась до тех пор, пока они не вернутся из поездки в Аспен или по крайней мере пока Джуди не вернется из поездки в «Голден дор».

«Нет. Я должна уехать. Я должна уехать. Я не хочу оставаться еще на два месяца. Я захлебнусь в страданиях».

— Нет. Я действительно хочу подать официальное заявление об увольнении, — сказала я, опуская голову. — Мистер Овитц, я останусь на четыре недели. Я здесь чувствую себя несчастной и думаю, что это несправедливо по отношению к детям, если в таком состоянии я буду продолжать заботиться о них.

— О, Сьюзи, — произнес он проникновенно, — не кажется ли тебе, что это очень эгоистично с твоей стороны? Брэндон совсем младенец. Он ничего не понимает. А Джошуа и Аманде вообще не до тебя.

Я ничего не ответила. «Нанести удар ниже вы уже не сможете. Или сможете?»

Но почему-то эти его слова что-то стронули во мне. Я посмотрела на Майкла и тут поняла: весь его просящий вид — одна бездушная оболочка, внутри которой в действительности нет ничего, кроме вещей. Я посмотрела ему в глаза, в то время как его слова пролетали мимо моих ушей и растворялись в пространстве. Мои мысли обгоняли одна другую: «Вы говорите, что ваши дети для вас самое дорогое на свете, и я знаю, что вы искренне верите в это, но это всего лишь пустые слова. Вы привязаны к ним не больше, чем к своей жене. Все это не более чем еще одна картина вроде тех, что висят у вас на стенах. С виду идеальная жизнь, высокое положение, куча денег, власть, показательный дом, трое прелестных детей и жена, которая сделает для вас все. Но это всего лишь внешний блеск, декорация, красочная мазня для наивных зрителей, верящих, что все так и есть, как вы тут изображаете».

Едва он понял, что я не собираюсь менять свое решение, выражение его лица резко поменялось. Оно стало отталкивающим.

— Ты планируешь снова найти работу няни в этом городе? — спросил он, самодовольно усмехаясь.

— Да, я думаю так, — ответила я удивленно.

— Посмотрим, — хмыкнул он. И, в своем костюме ценой в четыре тысячи долларов, повернулся и вышел. — Вся моя неделя летит к чертям! — рявкнул он уже на лестнице.

И в тот момент, какой бы отчаявшейся и подавленной я ни была, каким бы болезненным ни был этот мой опыт, я поняла, что у меня есть внутренняя сила. Я говорила себе, что приняла правильное решение. Пытаясь унять дрожь во всем теле, я закончила одевать Брэндона и отнесла его в свою комнату, пусть поиграет. Мне не хотелось спускаться вниз. Я знала, что Джуди там.