Рерих

С Леонидом Андреевым Рерих увиделся позже, проездом из Сердоболя в Стокгольм, где у него намечалась выставка. Сразу же после этой встречи Николай Рерих дал интервью русскоязычной финской газете «Русский листок», издававшейся К. И. Арабажиным в Гельсингфорсе, позднее слившейся с газетой «Северная жизнь» и с марта 1919 года переименованной в «Русскую жизнь».

«Рерих перед отъездом был у Андреева, провел у него много времени и был очарован, — писал „Русский листок“ 2 ноября 1918 года. — Л. Андреев похудел, но лицо сделалось еще утонченнее, еще более вдумчивым и проникновенным. Оно озарено какой-то высшей, духовной красотой, и держит он себя как-то особенно хорошо и достойно в эти дни великой скорби России…» [202]

После встречи с Николаем Рерихом Леонид Андреев еще сильнее укрепился в своих антибольшевистских убеждениях и спланировал свои будущие выступления в печати, которые должны были пробудить всех сколько-нибудь мыслящих людей от гипноза большевистской революции.

В 1935 и 1937 годах Николай Константинович вспоминал разговоры на даче Леонида Андреева:

«Как-то сложилось так, что наши беседы обычно бывали наедине. Профессор Каун в своей книге об Андрееве приводит со слов вдовы покойного забавный эпизод. Она говорила ему о своем удивлении, когда во время наших бесед с Леонидом он говорил о своей живописи, а я — о своих писаниях. Действительно, такие эпизоды бывали, и мы сами иногда от души смеялись, наконец заметив такую необычную обратность суждений» [203]. «Помню наши беседы на хвойном берегу в Териоках в 1918 году: „Не досмотрели, вот не досмотрели чего-то! А ведь оно было, и было так близко“; а в это время Кронштадт грохотал какими-то неведомыми залпами. Не уберегли Леонида Андреева. И тогда говорил, и теперь говорю это. Нужно быть бережливее. К людям нужно быть бережливее, к таким особенным, в дозоре болеющим, как Леонид» [204].

Действительно, во время этих прогулок (Рерих никогда не спорил со своим собеседником), родилась идея защиты человечества от варварства и от… большевизма.

Перед самым отъездом в Англию Николай Константинович в своем письме подбадривал Леонида Андреева и звал вслед за собой ехать в Англию или в Америку:

«Дорогой и родной Леонид Николаевич, как мы и думали — всякие силы ополчились на выставку мою: 1) Три дня валил снег и закрыл все верхние окна — зажгли с утра огонь. 2) Свирепствует испанская болезнь. 3) Общая неуверенность в будущем сейме. 4) Большевизм Венгрии. 5) Ссора в здешних художественных кругах (междоусобица). Все сразу! Но тем не менее держимся. Позиций не уступили и внимание к выставке большое. Сегодня вышла Ваша статья в „Otava“ (имеется в виду статья Андреева о Рерихе „Держава Рериха“). Еще раз убеждаюсь, насколько нужна всякая пропаганда русского дела. Ведь лишь на наших языках мы говорим полноправно. Надо и Вам на Запад. Там мы заварили бы целое „осведомительное бюро“ о России — о той России, которую мы знаем и о которой, кроме нас, немногих, кто же говорить может? А такая борьба во имя культуры и правды делается все необходимее, ибо подземный пожар ползет, и его надо заливать. Да и вообще отсюда надо ехать. Русская колония в Гельсингфорсе — хлам, почти вся хлам! Когда Маннергейм, случайно не могший попасть на выставку, прислал состоящего при себе, чтобы передать его привет и пожелание успеха, — мне стало неприятно, ибо весь русский особый Комитет отсутствовал. Вообще к нам, деятелям культуры, — обидное пренебрежение! Простое внимание отсутствует. Ну да черт с ними, ведь не для них же работаем. Ведь не их солнцу радуемся! Да, опасайтесь всячески Ляцкого, — зловреден. Я это узнал уже не из Арабажинских источников.

Перед отъездом хочу сказать Вам, как часто буду вспоминать о Вас и буду посылать Вам призывные флюиды. Об издании буду говорить здесь (уже и говорилось) и в Стокгольме. Это и уместно, и необходимо. А Вы берегите себя. Шлю привет Анне Ильинишне. Всякое Ваше слово, догнавшее меня, принесет мне сердечную радость и осветит путь мой. Крепко Вас целую и надеюсь увидаться на Западе. Душевно с Вами, 3 апреля 1919 года Н. Рерих. Отплываю 19-го» [205].

Об издании брошюры «S.O.S.», написанной Леонидом Андреевым, Николай Рерих действительно говорил со всеми своими друзьями и знакомыми.

Этой статье суждено было стать самым известным и широко печатаемым, переведенным на многие языки пропагандистским воззванием против большевиков. Призыв Леонида Андреева услышали впервые из уст известной русской актрисы Л. Б. Яворской в Гельсингфорсе в феврале 1919 года — тогда все русскоязычные газеты писали о слезах на глазах слушающих и об «одной из самых сильных и ярких страниц творчества не только нашего талантливого писателя, но и мировой литературы» [206].

Появились заголовки «Спасите!», «S.O.S. Спаси наши души. Призыв Л. Н. Андреева». Эту статью Яворская прочитала и на открытии выставки картин Рериха в Гельсингфорсе, и что самое главное, именно картину Н. К. Рериха «Меч мужества» выбрал Л. Н. Андреев для обложки отдельного издания «S.O.S.». На ней были оттиснуты два имени: крупно — Леонид Андреев и помельче, внизу под картиной — Н. К. Рерих.

Леонид Андреев ждал не только всемирного признания своего воззвания, но и, по возможности, финансовой поддержки. Но интерес стран Антанты был однобоким, они приветствовали сепаратистские настроения на территории бывшей Российской империи. А текст самого призыва Андреева перепечатывали с купюрами, тем более что статья обвиняла союзников в бездействии и равнодушном отношении к большевикам.

29 марта 1919 года Леонид Андреев, уже столкнувшись с непониманием иностранцев, писал Н. К. Рериху:

«Дорогой мой Николай Константинович!.. За кусочек Вашей „державы“ сердечная благодарность, а что Вы уезжаете-таки, серьезно и окончательно — для меня невознаградимо. В то же время даже и на судьбу пожаловаться нельзя: в самом деле, Вам надо ехать, это хорошо и для дела, и для Вас. Конечно, я и завидую мало-мало: с каждым днем труднее здесь и невыносимее жизнь. С одной стороны — рук приложить не к чему, так они и болтаются в рукавах, с другой — видимо, растет черная сила. Вдруг начались юдофобские выступления, и довольно решительного характера. И доносы, доносы…

Хотел написать письмецо Маклакову, да не стоит, Вы ему лучше можете рассказать, что здесь, чего ждем, чего боимся и на что надеемся. Теперь, после провала С.О.С. за границей, я начинаю опасаться неистовости моих слов — и цензуры. Вот Венгрия обсоветилась… Для меня это факт огромнейшего значения и — если Антанта сразу не возьмет таки быка за рога — может вовлечь Европу в новую мировую войну. Голод, полный развал культуры, победа варварства над Римом и новое темное Средневековье. А разве их, господ Согласие, об этом не предупреждали? Не заклинали и не умоляли? Все слова сказаны… Между прочим: кто сулил мне эти 10 тысяч марок? Я внес уже их в бюджет, а теперь недоумеваю: если соврали, то Бог с ними, но нужно знать, на что я могу рассчитывать, а то я из этих денег чуть новых двухэтажных штанов не построил! Простите, милый друг, что я обременяю Вас этими пустяками, но так уж вышло. Скажите им (а кто это?), чтобы они прямо сносились со мною. Надо бы сделать Вам пожелания на дорогу, да что! Поезжайте, и пусть Вам будет там лучше, чем здесь нашему брату. Все-таки думаю почему-то, что расстаемся ненадолго: должен же быть конец этому треклятому периоду! Но, пожалуйста, дорогой, пишите оттуда, это будет мне чрезвычайно дорого. Только ничего не пишите соблазнительного: о весне, вежливости, музеях и книгах. Крепко обнимаю Вас и целую. Будьте здоровы, живите и работайте, у Вас еще такая дорога впереди. Бог в помощь! Неизменно любящий Леонид Андреев 29 марта 1919 г.

Голубчик, пришлите мне полсотни экземпляров брошюры С.О.С. и с Вашим рисунком — ведь я его еще не видал. Нужно для раздачи хорошим людям» [207].