Гагарин. Человек и легенда

Борис Коновалов, журналист «Известий», писал: «Получалось нескладно: с одной стороны, все в один голос твердили, что профессия летчика необходима для космонавта. Ас другой — летные часы в подготовке стали сокращаться… Когда Гагарин стал заместителем начальника Центра подготовки космонавтов, он твердо взял курс на полеты… Владимир Шаталов (один из космонавтов)… летал на истребителях самых последних марок. А здесь, в Звездном, по правилам ему положено было летать только с инструктором на учебном самолете. Абсурд»2.

Алексей Леонов оправдывает желание Гагарина вернуться — и вернуть других — обратно в небо: «Спрашивали: „Зачем ему обязательно летать?“ Затем, что в Звездном он занимал должность заместителя начальника Центра подготовки космонавтов, а для этого нужно быть безупречным пилотом». Иными словами, тот, кто учит других летчиков, должен сам быть хорошим пилотом, иначе ученики не будут его уважать. Валентина, жена Гагарина, намекала на проблемы, с которыми столкнулся ее муж, в интервью Ярославу Голованову 1978 года: «Трудным, очень трудным периодом было для него время, когда решался вопрос, запретят ему летать или нет. „А нужно ли вообще ему было летать?“ — спрашивают иные… Надо знать Юру… Беречься, щадить себя для него означало не жить. Небом он „болел“ неизлечимо. „Не расстраивайся“, — пыталась я успокоить его. „Как я могу руководить и готовить к полетам других, если не летаю сам?“ — обижался он на меня»3.

К марту 1968 года Гагарин не поднимался в небо уже пять месяцев. Он обратился за помощью к Владимиру Серегину, опытному пилоту и хорошему инструктору. В юности, сражаясь с фашистами, Серегин совершил 140 боевых вылетов. Если же учесть, что подтверждавшие подписи командиров удавалось получить не всегда, то можно заключить, что общее число его авиационных вылазок достигало двухсот. Он сбил 17 вражеских машин, тем самым попав в категорию асов. К концу войны ему было всего 24 года, и он стал самым подходящим кандидатом для того, чтобы пилотировать лучшие новые самолеты.

В 1968 году Серегину было под пятьдесят. Возможно, он стал староват и реакция у него притупилась? Вряд ли. В качестве пилота-испытателя он завоевал репутацию человека, умевшего находить выход из самых сложных ситуаций. 12 марта 1968 года он сел в новую модификацию МиГ-21 и прервал разбег перед самым отрывом от полосы. Он был уверен: что-то не так. Закатив машину обратно в ангар, он заставил механиков проверить двигатель. Но они не обнаружили никаких неполадок. Серегин снова вывел самолет на полосу и снова в последний момент остановился. Разумеется, при более пристальном осмотре механики нашли-таки проблему в двигателе. Эта история показывает, что пилот находился на пике внимательности, возраст не притупил его рефлексы и инстинкты.

Через две недели, 27 марта, Гагарин поднялся с аэродрома Чкаловский (база располагалась рядом со Звездным городком) на двухместном реактивном УТИ МиГ-15. На заднем сиденье расположился Серегин, выступавший в качестве инструктора. Целью полета было подготовить Гагарина к освоению более современного МиГ-17, чтобы, получив новую квалификацию, он смог навсегда распроститься со старым самолетом.

У Валентины был аппендицит, и она лежала в больнице. Гагарин собирался навестить ее вечером, после работы.

В 19:30 Таисия Серегина стала беспокоиться: ее муж Владимир еще не пришел домой. Она вспоминала: «Я его всю ночь прождала. Звонила на базу, и мне все время говорили: „Он не может сейчас подойти, но всё в порядке. Он занят“. Никто мне ничего не сказал. Я так и не заснула, а утром пошла на работу. А потом мне сказали, что на аэродроме что-то случилось, но я не могла поверить. Я подумала: если с мужем произошло что-то серьезное, они бы мне вчера сказали… Вдруг ко мне прибежала дочка. „Мама! — И слезы на глазах. — Папа умер!“ Плохо помню, что было потом».

Алексей Леонов был одним из немногих космонавтов, считавших пилотирование вертолетов стоящим делом. Он участвовал в испытаниях, где отрабатывались маневры для будущей посадки на Луну с помощью специально переоборудованных вертолетов в качестве несложных имитаторов аппарата вертикального спуска. Утром 27 марта он руководил группой космонавтов, совершавших тренировочные прыжки с парашютом на аэродроме в Киржаче, в 13 километрах от Чкаловского, откуда поднялись Серегин и Гагарин. Погода быстро ухудшалась, и он напряженно вел тяжелый вертолет, пытаясь найти просвет в облаках, чтобы сбросить своих парашютистов.

Высота нижней кромки облаков составляла 450 метров, видимость была отвратительная. По крыше кабины барабанил дождь, а потом пошел мокрый снег. Леонову удалось запустить первую команду парашютистов, но видимость быстро ухудшалась. Наземные метеослужбы сообщили ему, что в ближайшее время улучшения погоды не ожидается, и он повел вертолет обратно в Киржач, хотя половина парашютной группы еще оставалась на борту. «Через какие-то секунды после приземления мы услышали два взрыва — точнее, взрыв и хлопок, характерный для самолета, переходящего звуковой барьер. Мы недоумевали: что это? Взрыв или хлопок? Я сказал, что это, видимо, и то и другое, что это как-то связано. Два звука разделяла какая-то секунда».

Чкаловский находился за горизонтом, в тринадцати километрах, к тому же звуки приглушала сырая погода, но даже на таком расстоянии они были вполне различимы. Леонов забеспокоился. Он прекрасно знал, что Гагарин сегодня в воздухе. На свою ответственность Леонов, несмотря на метеоусловия, отправился на вертолете в Чкаловский. По пути он заметил, что наземные службы то и дело выкликают «625-й!» — позывной Гагарина. Как только Леонов приземлился в Чкаловском, командир авиаполка подошел к нему и сообщил: «Юра не вернулся на аэродром, хотя горючее у него должно было кончиться еще сорок пять минут назад».

Леонов решил изложить начальству свою теорию. «Я пошел в диспетчерскую, там был Николай Каманин. Я ему сказал: „Может быть, странно такое говорить, но я слышал взрыв и хлопок от сверхзвуковой волны“. Я дал ему прикидку (направление по азимуту), откуда, как мне казалось, слышались звуки».

Поисковый вертолет отправился на облет района, где машину Гагарина видели на экране радара последний раз — в 96 километрах к северо-востоку от Москвы. Пилот летел низко над землей, и вскоре он обнаружил участок леса с черной проплешиной взрытой земли, испускавшей какой-то пар, но видимость по-прежнему была плохая, и он не знал, точно ли это место катастрофы. Леонов говорит: «Вертолетчик решил, что этот пар — какое-то природное явление. Ему приказали совершить посадку и обследовать участок пешком. В лесу трудно было отыскать место для посадки, так что пилот нашел ближайшее открытое место около церкви и сел там». Чтобы добраться до леса, где он видел дым, ему, по всей видимости, целый час пришлось пробираться по снегу, глубина которого кое-где достигала метра. Найдя то, что нужно было найти, он с трудом вернулся к своему вертолету и доложил обстановку по рации: обнаружена большая воронка, сообщил он, и земля из нее разбросана по значительной территории. Некоторые деревья по периметру сломаны, весь участок засыпан кусочками искореженного металла. Очевидно, здесь произошла авиакатастрофа, но основной части самолета в воронке не видно — ни фюзеляжа, ни главного двигательного отсека.

Гагарин и Серегин потеряли связь с наземными службами Чкаловского в 10:31 утра. К тому времени, когда вертолетчик добрался до места аварии, передал свой рапорт и вызвал спасательную группу, оснащенную должным образом, было уже около 16:30. Серый зимний свет, и без того скудный, быстро мерк. Поисковая команда прибыла с мощными фонарями, но в зимней тьме от них было мало проку. К сумеркам поисковики идентифицировали клочки одежды Владимира Серегина и обломки гагаринского планшета с картой, но не нашли ни единого фрагмента их тел или главных частей самолета. «Всю ночь два батальона солдат прочесывали лес, но ничего не обнаружили, — рассказывает Леонов. — А назавтра мы стали раскапывать воронку глубже и нашли клочья гагаринской летной куртки. Стало понятно, что наши где-то здесь. Они не катапультировались».