Ария Маргариты

Что нас ждет? Море хранит молчанье, Жажда жить сушит сердца до дна, Только жизнь здесь ничего не значит, Жизнь других, но не твоя…

«Штиль» — о том, что кроме самого себя человек не видит никого, кроме собственной жизни, для него не существует ничего святого. Ради спасения своей шкуры он способен идти по телам и головам других, уже упавших и обессиленных. Он готов сожрать слабого… Не спорю, есть исключения, которые чаще всего проявляются в сугубо экстремальных ситуациях. Но посмотрите вокруг: как изменился человек, в нем все чаще проглядывает первобытно звериное, как меняемся все мы, становимся равнодушными и показательно хладнокровными. Вернее, холоднокровными. Общество квакающих лягушек. Да простят меня настоящие лягушки…

***

После трагедии, произошедшей в Баренцевом море с атомной подлодкой «Курск», некоторые изыскатели скрытого смысла в «арийских» текстах вдруг решили, что песня «Штиль» именно об этом, хотя никаких сюжетных привязок к столь печальной истории не существовало. Совпало лишь место действия – водные просторы. Кстати, когда люди впервые услышали «арийскую» «Улицу Роз», многим пришла в голову совершенно неоригинальная мысль – что в ней рассказывается о Жанне д'Арк. Наверное, надо совершенно не иметь ушей, чтобы придти к такому зубодробительному выводу и строить свои теории лишь на совпадении имен или событий.

На самом деле морская тема интересовав нас давно. Говоря «нас», я имею в виду музыкантов и лично себя. Еще в те далекие времена, когда была написана песня «1100», зародилась идея пройтись по всем родам войск, создавая словесно-музыкальные картины развернутых батальных сцен. Каким-то образом, «Дезертир» с альбома «Генератор Зла» (см. дальше) касался сухопутных войск — герой, судя по всему, был пехотинец. Вообще после баталий в небе хотелось, конечно, изобразить нечто брутально морское. Но о подводной лодке и речи идти не могло — сильнее Владимира Высоцкого вряд ли кто-нибудь напишет о погибающих от удушья в морских глубинах парнях.

«Битва на Курской дуге — вот мощь! Танки… Огонь! Горящая земля! И у англикосов с америкосами такого не было!» — вопила я, одушевленная успехом нашей отчаянной песни о летчиках. Может, конечно, какой-нибудь немецкий бритоголовый коллективчик и выдал поклонникам Третьего Рейха молотильную песню о танковом блицкриге Хайнца Вильгельма Гудериана (Guderian) в Польше, Эта песня вполне могла называться «Танки, вперед!», повторяя название мемуаров взятого в плен американцами бывшего командующего 2-й гитлеровской танковой армией.

«Арийцы» же, похоже, отказались от продолжения широкомасштабных песенных операций. Но мне удалось все-таки вклинить Курскую дугу в творение недолго просуществовавшей хард-роковой группы СС-20. Группе отчаянно не везло в раскрутке, хотя и музыканты были довольно сильными, и певица Ольга Дзусова наносила энергетические и вокальные удары с завидной мощью. В неудачах винили предубеждение против двух букв в названии — СС. То, что СС-20 — ракета определенного класса, никто не знал, а шаловливые ручонки так и тянулись изобразить «эс» в виде хорошо узнаваемых эсэсовских молний (вообще-то это не молния, а солярный знак).

Песня «эсэсников» называлась «Фрау Мюллер», исполнялась басистом с весьма распространенной фамилией Тарасов, который до этого ни разу в жизни сольно не пел, и вызвала резко отрицательную реакцию со стороны некоторых наиболее сознательных журналистов. Они увидели в тексте прямой призыв к очередному разжиганию вражды между немцами и русскими, покушение на примиренческие настроения не только перестроечных времен, но и всего цивилизованного мира.

В основе песни, между прочим, лежат подлинные события, случившиеся с одним из моих знакомых длинноволосых обалдуев, отправившихся автостопом в Европу. Пацифик на шее, рюкзачок на горбу, все дела… Дай вообще о «добром» отношении к русским в Германии, тогда еще народной Венгрии или в советской Литве я знала не понаслышке.

FLASHBACK

В Будапеште, помню, мы никак не могли купить билеты на оперу Дж. Верди «Бал-маскарад» с участием заезжей итальянской звезды баритона Пьетро Капучили. Просили у кассира на страшной смеси русских и венгерских слов: «Дайте, пожалуйста, кету билет, Капучили»… «Эть, кету, харум» – раз, два, три — таков был мой скромный набор мадьярской лексики, хотя прожила я в завораживающем обилием черных чугунных королей городе без малого 9 лет. Да еще «ке-сенем» – «спасибо» — и фраза из увиденного уже тогда мультфильма «101 долматинец», переведенного на венгерский: «Дере иде, кутья, дере иде» — «Иди сюда, щеночек, иди сюда!».

Ну, кассир закатывает глаза под потолок оперной кассы: дескать, достали, демоны, билетов на сеньора Капучили давно нет, а тут еще эти русские приперлись, оккупанты проклятые, баритона заезжего им подавай! «Нихт!» — по-немецки рявкнул вреднюга, вернув глаза из положения «закат» в положение «строго по горизонту». Тогда мы применили обходной маневр – выпустили вперед даму, говорившую по-французски. Через секунду четыре билета были у нас в кармане…

Давным-давно в мрачном неприветливом литовском городе Паневежисе (позднее прославившемся своим драматическим театром), где из кранов текла почему-то желтая ржавая вода, двое литовцев утопили нашего солдатика из авиационных частей в бурном весеннем ручье. Отловили его, спешившего в увольнение, у разрушенной школы, навалились сзади, долго держали голову под водой, пока не захлебнулся…

За двумя пятиэтажками, где жили семьи советских военных, стоял покосившийся дом многодетной семьи литовцев… Там, в огромной комнате с мрачными темно-серыми водяными разводами на потолке, с черной паутиной по углам, на грязной широкой кровати лежала умирающая от туберкулеза скелетообразная старуха. Над ее головой пробоиной, готовой принять харкающую кровью странницу в иные миры, чернел огромный католический крест. «Господи, когда же, наконец, придут американцы и выгонят этих русских свиней,» — шептала литовка, с ненавистью глядя на мою мать, которая шила у дочери умирающей красивое шелковое платье. Дочь была портнихой:, а по совместительству — агентессой местной националистической группировки. Она исправно передавала бойцам литовского невидимого фронта все разговоры болтливых жен советских офицеров. Хотя едва ли эти сплетни представляли какую-нибудь ценность…

Рифма в песне «Фрау Мюллер» явно хромала, но в целом получалось весело и зло. Видимо, все-таки во мне заговорили гены, и захотелось хоть как-то отомстить неприкаянным призракам фрицев, убивших в первые дни войны на западной границе дядю Женю, – его заставу сожгли дотла из огнеметов. Дядю Колю убили под Харьковом, там полегли почти все из московского ополчения. Знаю точно: стрелял дядя Коля из рук вон плохо, он почти ничего не видел… В принципе у него была бронь – работал на оборонном заводе, а засунули его в ополчение в последнюю минуту, вместо чьего-то благополучного сынка.

ФРАУ МЮЛЛЕР (группа СС-2О)

Я дошел до Берлина, Сам дошел, на своих двоих, Все было чинно-мирно, Но шепнул мне один мужик:

«Эй, Иван! Ты русская свинья!».

Я зарыл свои пацифик У ворот, где была Стена, – Дедов ген хуже тифа, – И в ответ я сказал ему:

«Эй ты, фриц! Ты сам немецкая свинья!».

Фрау, фрау, Фрау Марту Мюллер Словно ветром сдуло, Фрау, фрау, Фрау Марте Миллюр Вдруг явился фюрер – Йя, йя — И Курская дуга. Фрау – кричать, Немец – бежать, Я – наступать! Я был взят полицаем За попытку начать войну, Но 9-го мая Я сбежал, чтоб выпить их шнапс За себя и нашу страну! Фрау, фрау, Фрау Марту Мюллер Словно ветром сдуло, Фрау, фрау, Фрау Марте Мюллер Вдруг приснился фюрер – Йя, йя — И Курская дуга, Фрау — кричать, Немец – бежать, Я – наступать!

На фоне проигрыша Ольга Дзусова что-то отчаянно верещала по-немецки, то ли фрагменты из зонгов Бертольда Брехта, то ли знаменитое: «Ахтунг, ахтунг! В небе Покрышкин!».

Окончательный вариант

ШТИЛЬ (Дубинин/Пушкина)

Штиль.., Ветер молчит, Упал белой чайкой на дно, Штиль,., Наш корабль забыт, Один в мире, скованном сном.