Александра Федоровна

«Россия, слава богу, не конституционное государство, хотя эти твари пытаются играть роль и вмешиваются в дела ...»*

«Мы не конституционное государство' и не смеем им быть. Наш народ не подготовлен к этому, и, слава богу, наш император — самодержец... Только ты должен выказать больше силы и решимости. Я бы их быстро убрала».

«Я рада, что ты отказался принять этих тварей; они не смеют употреблять слово „конституция", но они продолжают ходить кругом да около ... Воистину, это было бы гибельно для России ... Так как ты самодержец, слава богу...».

Ее миросозерцание насквозь пропитано идеями охранительной реакции в стиле союза русского народа. И в этом отношении она с упрямой, деревянной настойчивостью доходила до логического конца. Пуще всего ненавидела она зависимость от общественного мнения. Неуловимый контроль печати, безличная критика Думы и партий пугали ее не на шутку. Система ее влияния, способ управления и стиль властвования —'все это противоречило гласности и не выносило публичной оценки.

¹ Речь всюду идет о членах Государственной Думи.

Ведь обычная ответственность перед общественным мнением, которая знакома европейским государственным деятелям, здесь исключалась. Народ при автократии не рассуждает; он умеет только подчиняться и любить своего державного владыку. С этой упрощенной политической схемой Александра Федоровна свыклась. Еще в пору либеральной «весны» 1904 года она в разговоре со Свя-тополк-Мирским высказывалась в таком духе: «Да, интеллигенция против царя и его правительства, но весь народ всегда был и будет за царя...». Самоуверенный экскурс в область русской истории и неподвижный взор, устремленный в будущее!..

Справедливость требует признать, что в отношении миросозерцания Николай II оказался весьма подходящим партнером. Менее удачно он мог удовлетворить требовательную супругу своим воплощением неограниченного самодержца. Она умоляла его повысить голос или сделать хотя бы строгий вид.

«Прости меня, мой драгоценный, но ты знаешь, что тЫ слишком добр и мягок. Иногда хороший, громкий голос и строгий взгляд делают чудеса».

Увы! Никакими ласками, увещаниями и заклинаниями нельзя было заставить бессловесного статиста сыграть коронную роль самодержца, и тогда власть — источник пафоса и творческих замыслю© — превращалась в «тяжелый неудобоно-симый крест».

«Ты еще родился в день Иова многострадального, моя бедная душка ... Помни, что ты император!..».

«Есть минуты, когда, тяжесть так велика и она давит на ©сю страну, и тебе приходится нести ее всю ...». В этих словах царицы звучали ноты уныния, порой даже отчаяния ...

V.

Александру Федоровну приводила в бешенство независимость министра или великого князя. Надо думать, что не раз она давала волю своему возмущению при виде зависимого царя. Мантия сползала с плеч неудачливого самодержца; в серой полусолдатской шинели он терялся среди окружающих. Любовью,'лаской, внушением, даже истерикой — делу помочь было трудно. Тем сильнее стремилась царица закрепить свое влияние и так или иначе проводить в жизнь свои решения. Если природа Николая II не поддавалась перерождению, если идеал прадеда был для него недостижим, то Александра Федоровна ставила своей целью осуществить самодержавие без самодержца. Не даром она любила иногда рисовать сатирические карикатуры на своего супруга, при чем неизменным сюжетом было Изображение Николая в виде «бэби» на руках у матери. Впрочем, это относится к тому времени, когда царь находился под влиянием Марии Федоровны. Алиса Гессенская не могла с этим примириться. Ценой разрыва с царицей-матерью она добилась в конце концов ее устранении. Отныне пеленать самодержавного «бэби» сделалось исключительной привилегией Александры Федоровны.

Как 'могло это произойти? Каким образом, иноземная принцесса, не имеющая дворцовой поддержки, — наоборот, изолированная в кругу придворной знати,—могла завоевать такое исключительное, почти магическое влияние? Какими средствами она пользовалась, чтобы удержать все время рто влияние? Ведь, постоянство не было качеством Николая II. Твердые устои семейной морали, отличавшие в личной жизни Александра III, не были тоже унаследованы сыном. Правдивость, прямота, искренность часто изменяли ему в отношениях к людям родственным и близким. Вероломством и лукавством отмечены многие его поступки. Казалось бы, все это черты характера, которые делают невозможным безраздельное подчинение себе такого человека.

К тому же и восторженной любви, этого могущественного средства взаимного подчинения, не было с самого начала в отношениях Николая II к жене еврей. В их браке было гораздо больше усмотрения, чем непосредственного влечения. Люди, открыв глаза, рассчитывали, а не отдавались слепому чувству. Экспансивность, увлекаемость, способность забыться в порыве страстном — свойства, чуждые природе царя. Он был, в общем, человек уровновешенный, с размеренным темпераментом, без пыла и пафоса, без излишней- наивности и сентиментов. Подозрительность и опа-

сливость способны были погасить любой намек

/

непосредственных отношений его к окружающим. Чтобы приучить такого человека к постоянному своему влиянию, нужно было воздействовать на его психику с разных сторон и многими способами. Моральное, волевое, почти физическое окружение производилось Александрой Федоровной

исподволь, очень бережно, но систематически и беа перерывов. Для этого у нее было достаточно активности, такта и предусмотрительности. Она искусно использовала привычку совместной жизни которая часто заменяет подлинное чувство и связывает людей крепким узлом. Пустую, условную форму супружества она заполнила лирическим содержанием и не упускала случая подчеркнуть свою влюбленность. Она не оставляла царя одного всюду сопровождала его, но делала это, «не докучая моралью строгой», и не злоупотребляла ревнивым. подозрением. Сознание подопечноста могло- раздосадовать Николая, и поэтому ош ухитрялась осуществлять строгий надзор, не выдавая себя ни одним лишним словом или жестом Наоборот, она не боялась признать свою завися--мость от него: «Твои глубокие, нежные глазг

давно меня совсем покорили», — уверяет она его Апофеоз самодержца отожествлялся ею с властью Николая II, и это импонировало ему. Экзальтированная преданность, с которой Александра Федоровна относилась к его авторитету, не мог л г пройти бесследно. Постепенно, с каждым годом все сильнее, он убеждался в глубокой связи, существующей между ними, в роковом сплетении обще£ судьбы, которую так болезненно и напряжение пыталась предугадать его жена. Это сознание создало главную основу близости 'между ними, i Александра Федоровна широко ее использовала Юна, видимо, не оставляла без удовлетворенш ни одной потребности его души и тела. Советница идеолог неограниченной монархии, резонерствую щий скептик, обремененная тоской, страхом и тя желой наследственностью, — она вдруг перевоплощалась 'в нежно любящую супругу, которая знает только одни слова ласки и признаний. Психопатологическая сторона ее природы и здесь оказывалась. Прожив двадцать лет с мужем, она не перестает быть во власти эротических воспоминаний и образов, которые, как порой может показаться, вытесняют все остальное.

«Ты мне будешь больно недоставать, мой собственный, дорогой. Спи хорошо, мое сокровище. Моя постель будет, увы, так пуста ...».

«Вспомни прошлую ночь, как нежно мы прижимались друг к другу. Я буду тосковать по твоим ласкам...».

«Посылаю тебе несколько ландышей... Я поцеловала нежные цветы, и ты их также поцелуй» ...

Поцелуями пересыпаны все письма.

«Целую каждое дорогое местечко... Я целовала и благословляла твою подушку Целую твое дорогое лицо, милую шейку и дорогие, любимые ручки ... Ты мне иедостаешь, мне хочется твоих поцелуев» ...

«Крепко держу тебя в своих объятьях... Я не могу привыкнуть, хотя бы на короткое время, не иметь тебя здесь, в доме ... Спи, мое. солнышко, мой драгоценный, тысячу нежных поцелуев от твоей старой женки ...». — Таков лирический тон ее обращений к царю.