Александра Федоровна

1896 год ... Коронование в Москве .. Страшная катастрофа на Ходынском поле, положившая начало всем испытаниям и бедствиям. Голодный 1898 год, судороги человеческого страдания, о которых доходили сведения даже до двора. Неуло'-вимЫй призрак революции, бомбы и выстрелы, истребление наиболее преданных и надежных охранителей власти, полоса крестьянских волнений в Полтавской, Харьковской, Курской губерниях; восстание матросов в Свеаборге и Кронштадте, бунт матросов Черноморского флота, восстания в войсках и, наконец, несчастная, позорная война с Японией. Весь этот мартиролог был лишь вступлением к подлинному потрясению основ самодержавия — к революции 1905 года, когда пред лицом царицы пронесся мстительный ураган народного возмущения и доходил совсем близко глухой рокот восставшей улицы ... 1905 год оставил глубокий след. Александровский дворец стал походить все более на осажденную крепость.

Годы реакции и торжества столыпинской диктатуры не могли внести успокоения. Слишком свежо было «предание», да и Государственная Дума, этот символ компромисса, который вынуждена была допустить самодержавная власть, колол глаза, как живой укор. «Усмирение» куплено было дорогой ценой, но власть скользила все время по острию ножа и теряла равновесие от любого толчка. Социальная основа самодержавия суживалась и, наконец, совершенно исчезла. Личное ’влияние, личный авторитет получили широкий доступ ко двору. Потерян был тот нравственный и политический критерий, который помог бы оценивать людей, прёдотвращать безрассудство и падение власти. Тогда-то вмешательство царицы в. дела государственные становится все очевиднее. Во время войны с Германией оно приняло форму исключительную. Всякое решение, в конечном итоге, должно было получить одобрение Александры Федоровны. Она невидимо присутствовала на заседаниях совета министров, решала военные, стратегические задачи, смещала чиновников, диктовала программу власти верховной и подчиненной. Она разочаровалась, на жестоком двадцатилетием опыте убедившись в бесплодности всех попыток так называемых государственных деятелей водворить мир и спокойствие в стране и дать надежную опору для династии, а главное, она не доверяла этим придворным льстецам «мужам совета» и своекорыстным интриганам. Длинная чреда бедствий, мрачная хронология царствования Николая II цодтолкнули царицу к той грани суеверия, к которай и без того влекла ее «неведомая сила» души. История обрубила все ветви самодержавия, и сухим голым стволом, засохшим от корней до вершины, пугало оно современников. А рядом с ним иноземная царица, такая же неподвижная и «бесплодная», думала воскресить этот политический труп при помощи чудес и заклинаний.

И невольно вспоминается далекое прошлое у истоков самодержавия. Известно, что при великом князе Иване Васильевиче его супруга, гречанка Софья, прибегала к ворожбе. К Софье Палеолог — женщине, по тому времени, передовой — приходили «бабы с зельем».

К Александре Фед. — женщине, не столь передовой, приходил тобольский мужик Распутин ...

VIII.

Появление Распутина, роль, которую он сыграл в. последние годы династий Романовых, не раз будет привлекать внимание историка и бытоописателя. Конечно, центр интереса не в самой личности этого хитрого полугипнотизера, полурели-гиозного изувера, который так заманчиво рисовал сладость искупления для порочных и божественным именем освящал простое распутство. Его религиозно-мистическое учение удивительно легко и приятно воспринималось «высшим обществом». Чтобы приобщиться к благодати и сохранить надежду на спасение, не только не требовалось достичь совершенства и гнать соблазн, а, наоборот, достаточно было продолжать без зазрения и дальше ту же растленную жизнь и уже в полном сознании своей правоты публично щеголять своим пороком, заражать им других и сваливать всех в одну ''общую"^-кучу греха. Распутин был нужен, и если не он, то кто-нибудь другой, подобный. Нс даром Хвостов, срывая свою злобу на Распутине, называл какого-то монаха Олега, Мардария и пра-чиХ проходимцев, которые ждали случая, когда «судьба Гришки будет решена», чтобы занять при дворе свободное место провидца и утолителя греховной плоти.

Распутин — эпизод, распутинство—явление органическое. Восприимчивость к «распутинству» была отличительной чертой эпохи Николая И. Об этом говорят современники в своих «воспоминаниях», об этом пишут послы в своих донесениях иностранным, правительствам. «Распутинство» — бездна, куда история бросила осужденный режим, бездна суеверия, предрассудков, пошлости и бесчестия. «Распутинство» — прогрессивный паралич привилегированного общества,' порождение умственной пустоты и разврата духовного, катастрофа воли, падение творчества, зловещий признак вырождения. «Распутинство» неудержимо распространялось по всему организму самодержавия. Не нашлось ни одного здорового места, которое оказало бы сопротивление его разрушительному влиянию. Из светских салонов этот яд перекинулся в министерские кабинеты, из монастырского подворья во дворец царя. Везде находились последователи и сподвижники, восприемники, созревшие к падению. Дельцы и карьеристы, кликуши и изуверы, люди, испытывавшие животный страх пред смертью, с отяжелевшей от преступления совестью и просто без совести, люди пресыщенные и ненасытные —- все соединились в одном общем падении и составляли мрачный легион победоносного «распутинства». Оставалось ему перешагнуть Через последнюю ступень на Пути к триумфу — бросить к ногам своим царей. На пороге царскосельского дворца стояла Александра Федоровна, которая, быть-может, ждала его с большим нетерпением, чем кто-либо, иной.

Кто первый оказал эту помощь царице, трудно установить. Во всяком случае известно, что епископ-Феофан, бывший духовником императорской семьи, аттестовал Распутина, как человека, на котором, несомненно, почиет «благодать божия». Вырубова уже была тогда в орбите распутинского влияния и, вероятно, играла главную роль в популяризации старца. Он проник во дворец не тайком, не крадучись, а державно распахнув двери, окруженный ореолом своей магической силы, как законный распорядитель царской судьбы ...

Конечно, существовало много рассказов о том, как чудесно предуказывает он пути, божественного промысла. В успехе всякого самозванства решающее значение всегда имеет легковерие и подготовленность общественного мнения той среды, которая выдвигает самозванца, выдвигает потому, что на нем сосредоточивает все свои чаяния и упования. Легендарность Распутина питалась теми же объективными условиями, ибо и в его истории есть черты сходства с самозванством. Много раз предпринимали обследование его круга деятельности. К этому прибегали те, кто не подпал сразу под влияние «старца» или даже дерзал устранить его за пределы дворца. Столыпин поручил особому чиновнику составить беспристрастное описание жизни и подвигов Распутина, с целью вывести на чистую воду темные проделки временщика. Коковцов прибегал к тому же приему. И тот и другой оказались? бессильными разорвать пелену суеверия и страха. Падение Столыпина предупредила пуля Богрова. Коковцов рпал в немилость только потому, что не угодил Григорию Ефимовичу

Распутину верили, хотели верить . Два-три случая его целительного -воздействия превратили веру в столп незыблемый. Стоило наследнику в Спале смертельно заболеть от ушиба, а Распутину удачно предсказать его выздоровление, чтобы авторитет тобольского мужика стал несокрушимым. Отныне для царицы существует один путь предопределения, одна истина, одна правда на земле — воля и совет «старца», И не было такого угла в ее душе, куда она не позволила бы проникнуть нескромному взгляду этого «святого* проходимца. Быть-может, единственный человек, с которым она допустила бы откровенность до конца, был Распутин. Надо отдать справедливость ему — он не злоупотреблял силой своего влияния в отношении царицы. .Инстинкт, здравый смысл, проницательность подсказывали ему самоограничение. Физической связи с Александрой Федоровной, что было обычным приемом распутинской благодати, не существовало. Эту версию, облизываясь, раз-жедывала уличная молва и бульварная печать. Ее следует бросить. Но если связи не было, то лишь потому, что этого не захотел Распутин, убоялся своей собственной дерзости, дрогнул пред последним пределом ...