Герман Геринг — маршал рейха

Не вносили порядка и частые появления в их доме, стоявшем в тихом пригороде Берлина, его крестного отца риттера фон Эпенштейна. Он к этому времени также удалился с государственной службы, но во всем остальном сходства между ним и разваливающимся проконсулом было очень мало. С годами фон Эпенштейн расцвел и теперь посвятил себя более приятным вещам. Очень богатый, он по-прежнему оставался холостяком, и в придворных кругах у него стала складываться репутация подходящего жениха для дочерей из семейств мелкой аристократии и одновременно удачливого любовника их более привлекательных мамаш. Эпенштейн не отличался ростом и имел склонность к полноте, с которой регулярно боролся в Карлсбаде, Спа и Виши, но он умел эффектно одеваться и напускать на себя такую высокомерную манеру говорить и жестикулировать, что большинство людей, с которыми он таким образом общался, охватывал благоговейный страх. В однообразную и скучную домашнюю атмосферу семейства Герингов его внезапные приезды из экзотических мест, таких, как Каир, Константинополь, Неаполь или Санкт-Петербург, привносили аромат приключений.

Герман Геринг, который уже почувствовал очарование военной формы и был увлечен играми в рыцарей и средневековые битвы, его крестный казался сияющим героем, которому нужно было подражать в одежде, манерах, речи и храбрости. Как-то, уже через несколько лет после ухода Генриха Геринга на пенсию, фон Эпенштейн приехал к ним и объявил, что забирает все семейство в Австрию, где он вступил во владение замком у деревушки Маутерндорф, расположенной в складке между хребтами Тауэрн не так далеко от границы с Баварией. В замке, как к своему огромному удовольствию обнаружил Герман, фон Эпенштейн в полной мере отдавался собственному давнему увлечению рыцарской экзотикой, соответствующим антуражем. Все слуги в замке были наряжены в средневековые одежды, выносу блюд к столу предшествовали звуки охотничьего рога, а по праздничным случаям на галерее в большом зале пела и играла группа менестрелей. Сам же риттер фон Эпенштейн держал себя как феодал (кем он, по существу, и являлся) и обходил свои владения, раздавая указания и принимая приветствия от мужчин и реверансы от женщин, будто бы знатный вельможа. То было зрелище, которое Герман Геринг запомнил навсегда и мечтал с тех пор устроить нечто подобное сам-.

Время задаться вопросом — когда же фон Эпенштейн и Фанни Геринг стали любовниками?

Большинство исследователей истории семьи Герингов относят это событие к времени от года до девяти месяцев, предшествовавших рождению младшего брата Германа, Альберта. Это был год, когда Генрих Геринг непрерывно болел бронхитом и пневмонией, и вскоре после рождения Альберта фон Эпенштейн предложил, чтобы семейство уехало из Берлина «ради сохранения здоровья Генриха» и поселилось в другом его замке, который он только что приобрел. Это был Бург-Фельденштейн, отреставрированная древняя франконская крепость, возведенная на скале, возвышающейся над маленьким, известным своими пивными заводами городком Нойхаузом, расположенным на реке Пегниц. Замок стоял среди холмов в густом лесу, километрах в сорока к северо-востоку от Нюрнберга, и от него было рукой подать до Байрейта, куда фон Эпенштейн, горячий почитатель Вагнера, любил ездить в оперу и на музыкальные фестивали.

С рождением Альберта фон Эпенштейн объявил, что он усыновляет и удочеряет крестными всех пятерых детей Фанни. «До того момента Герман был любимым у крестного, — вспоминала его сестра Ольга, — но после рождения Альберта он стал больше заботиться о нем». Она не упомянула, что глаза ребенка совершенно определенно не были голубыми, но постепенно становились такими же карими, как у Эпенштейна, и что, взрослея, он все сильнее становился похожим на семейного благодетеля. «Герман с большой ревностью относился к младшему брату», — отмечает она.

К этому времени ему исполнилось уже семь лет и, как все остальные, он знал, что его мать была любовницей их крестного, хотя, возможно, до конца и не понимал, что это значит. В Маутерндорфе ни для кого не было секретом, что, когда риттер фон Эпенштейн устраивал пиры, а происходило это почти каждый вечер, Фанни выступала в роли хозяйки дома, в то время как остальные члены семьи, включая Генриха, оставались в одном из домиков по соседству с замком, где они жили, и возвращалась к ним только к завтраку. В Бург-Фельденштейне в качестве условия проживания Герингов было принято, что одна спальня и одна гостиная всегда оставались свободными на случай прибытия их покровителя, что в разгар оперного сезона происходило довольно часто, и, когда он приезжал, Генрих покорно мирился с тем обстоятельством, что жена проводила больше времени в постели гостя, чем в его собственной.

Итак, юный Герман Геринг точно знал, что его мать изменяет отцу с крестным.

Профессор Ганс Тирринг, которому вместе с его братом фон Эпенштейн также приходился крестным отцом и был близким другом их отца, который отыскал для него маутерндорфский замок и договорился о его продаже, вспоминает:

«Все, кто находился в Маутерндорфе, принимали эту ситуацию, и она, по всей видимости, не беспокоила Германа и остальных детей Геринга-старшего. Как и мы, они испытывали благоговейный страх и трепет перед крестным Эпенштейном. Когда он с нами разговаривал, мы должны были стоять смирно, и нам не было позволено обращаться к нему без разрешения. Но при этом все мы восхищались им, ведь он был таким дерзким и отважным, почти безрассудным, и ненавидели всякого, кто говорил о нем что-нибудь недоброе., Но только Герман по-настоящему подрался и разбил в кровь нос приезжему мальчишке из деревни, который в его присутствии заявил, что крестный получил свой титул от кайзера за деньги, а не за доблестные дела. Как узнал об этом происшествии крестный, я так и не понял, но на следующий день этот мальчик и его родители исчезли из Маутерндорфа, а Герман был специальным образом поощрен, проведя целый день со своим кумиром в горах, охотясь на серн».

Восхищение Германа Геринга его крестным было таким сильным, что он не утратил его, даже когда узнал, что тот был евреем.

Риттер фон Эпенштейн принадлежал к римско-католической церкви и каждое воскресенье участвовал в большом действе в Маутерндорфе или Нойхаузе, когда останавливался в Фельденштейне, отправляясь со всеми своими гостями и крестными детьми в местную церковь, где для них был зарезервирован ряд скамей. Но по рождению он был евреем. Придворный врач Фридриха Вильгельма IV Прусского, он преуспел под королевским покровительством, завязал знакомство с дочерью богатого банкира-коммерсанта, нееврея, и, перед тем как жениться на ней, перешел в католичество. Тем не менее его фамилия попала вместе со всеми остальными в «semi-Gotha», списки титулованных немецких фамилий еврейского, происхождения, и, если бы у власти тогда находился Гитлер со своими национал-социалистами, Эпенштейна, в соответствии с определениями Нюрнбергских законов о гражданстве и расе, безусловно причислили бы к евреям и отнеслись соответственно.

Правду о национальности своего крестного Герман Геринг узнал, когда его отправили в школу-интернат в Ансбахе в 1904 году. Ему исполнилось уже одиннадцать лет, и он был заносчивым, самонадеянным и упрямым мальчишкой, верховодил среди своих братьев и сестер и организовывал их игры. В Ансбахе же он почувствовал себя маленьким лягушонком в огромном пруду, оказавшись среди других учеников, которые были такими же своенравными заводилами, как он, только старше и сильнее. Скоро Герман возненавидел эту школу. Дисциплина была строгой, пища — скудной. Родители записали его на занятия фортепьяно, но на уроках музыки ему приходилось обучаться игре на скрипке — инструменте, к которому он очень скоро почувствовал отвращение, потому что у него никак не получалось извлечь из его струн что-либо, помимо совершенно немузыкальных скрипов и хрипов. Последней каплей оказалось сочинение на тему: «Человек, которым я восхищаюсь больше других». От учеников ожидались патриотические опусы о Вильгельме II, Бисмарке или Фридрихе Великом либо восхваления заслуг и достоинств отцов. Герман же сдал учителю хвалебную песнь риттеру фон Эпенштейну. На следующий день он был вызван для беседы в кабинет директора, где его сухо проинформировали, что ансбахские ученики не должны писать сочинения, прославляющие евреев, а когда он стал горячо возражать, заявляя, что его крестный — католик, ему вручили «semi-Gotha» и велели сто раз написать: «Мне не следует писать сочинения, восхваляющие, евреев» и переписать все фамилии из «semi-Gotha» от А до Е.