Герман Геринг — маршал рейха

«Никто, похоже, не был вполне готов столкнуться с его обширными способностями и познаниями, — написал он, — с таким пониманием всех деталей захваченных документов и совершенным владением ими. Было очевидно, что он изучал их с большой тщательностью и прекрасно разбирался во всех вопросах, что может иметь для процесса опасные последствия».

Он так охарактеризовал Геринга на этой стадии суда:

«Вежливый, проницательный, находчивый и блистающий острым умом, он быстро уловил ситуацию, и с ростом его уверенности в себе его искусство выступать становилось все более очевидным. Его самообладание также достойно упоминания, и ко всем остальным своим качествам он добавил резонирующие тона низкого голоса, а также сдержанное, но выразительное использование жеста».

Биркетт просто отдал должное тому, чему он был свидетелем, при этом его беспокойство, сквозящее между строк, очевидно. Никому из союзников не хотелось, чтобы Геринг покинул зал суда героем, и теперь все свои чаяния они связывали с главным обвинителем от Соединенных Штатов судьей Робертом Джексоном. Уж он-то поставит его на место!

Однако этого не произошло. Те, кто следил за поединком между главным американским обвинителем и главным из оставшихся в живых лидеров германского рейха, который в основном сам вел свою защиту, вскоре с чувством неловкости пришли к выводу, что американец явно не «тянул». Судья Джексон не соответствовал уровню Германа Геринга. Джексон не только не читал краткого письменного изложения дела и не «подучил» дома историю Германии. Он слабо знал факты, которыми пытался оперировать. Он неоднократно давал Герингу возможность поправлять себя — что тот делал с иронично-почтительной готовностью и безграничной учтивостью. Его вопросы были составлены так, что Геринг время от времени мог пускаться в долгие рассуждения, и его было трудно остановить.

Вскоре Джексон начал раздражаться, совсем запутался и Геринг устроил настоящее шоу, стараясь помочь ему. Из перекрестного допроса, от которого столь многого ожидали, выяснилось только, что Геринг делал все что мог ради сохранения мира, старался помогать евреям, был против войны с Россией, не поджигал рейхстаг и, несмотря на все «бзики» вождя, всегда оставался ему верным. Что позднее и откомментировал Биркетт:

«Геринг проявил себя очень способным человеком, постигающим цель каждого вопроса почти сразу же, как только его формулировали и произносили. К тому же он был хорошо „подкован“ и имел в этом отношении преимущество над обвинением, так как всегда был полностью в курсе поднимаемого вопроса. Он владел сведениями, которых многие из числа обвинителей и из членов трибунала не имели. Поэтому ему вполне удалось отстоять свои позиции, а обвинение фактически не продвинулось со своей задачей ни на дюйм. Драматическое сокрушение Геринга, которое ожидалось и предсказывалось, безусловно не состоялось».

По существу, противостояние в суде для Геринга закончилось, когда обвинитель Джексон в ярости швырнул свои наушники во время одного из обстоятельных и убедительных ответов Геринга, так что смущенный лорд-судья Лоуренс был вынужден объявить перерыв. Потом были еще перекрестные допросы, которые вели и Джексон, и французский, и британский, и советский обвинители, но никому из них не удалось реально поколебать имидж, который создал себе Геринг.

Когда слушание закончилось, он, выйдя из зала, сказал своим товарищам по несчастью:

— Если вы будете вести себя хотя бы наполовину так, как держался я, все будет нормально. Но вам следует быть очень осторожными. Каждое сказанное вами слово может быть обращено против вас.

…Выступления Геринга со своими показаниями и его перекрестный допрос окончились 22 марта 1946 года, а заключительные речи обвинителей прозвучали только через четыре месяца, 26 июля. За это время эйфория, которую он испытывал после завершения защиты, улетучилась. Его «геройский» ореол постепенно потускнел из-за последующих свидетельств нацистских злодеяний. Заключительная речь в его защиту, произнесенная его адвокатом доктором Штамером, в которой все сотворенное Герингом зло было списано за счет его преданности фюреру, «этой преданности, которая стала его несчастьем», уже никак не помогла.

Геринг выглядел таким же уставшим от суда, как почти все присутствовавшие на нем. Суд длился уже девять месяцев и большинство людей в мире, поначалу внимательно следивших за его ходом, теперь волновали другие вещи.

Судья Джексон выступил с речью-резюме по итогам результатов судебного следствия со стороны американцев и на этот раз красноречием частично компенсировал свою неуклюжесть при допросе Геринга. О Геринге он сказал:

— Он являлся наполовину милитаристом, наполовину гангстером. Он приложил свою толстую руку почти ко всему… Он в равной степени является специалистом и по резне политических соперников, и по скандалам с целью устранения упрямых генералов. Он создал люфтваффе и обрушил их на своих беззащитных соседей. Он принадлежал к числу главных инициаторов депортации евреев из страны.

Выбросив указующую руку в сторону всех обвиняемых, судья провозгласил:

— Если вы собираетесь сказать об этих людях, что они невиновны, то это будет все равно что заявить, будто не было войны, не было убийств, не было преступлений.

Сэр Хартли Шокросс, главный обвинитель от Великобритании, высказался так:

— Ответственность Геринга за все эти дела трудно отрицать. При своем кажущемся добродушии он являлся таким же деятельным созидателем этой дьявольской системы, как и прочие. Кто, кроме Гитлера, лучше него знал о том, что происходит, или имел больше возможностей влиять на развитие событий… Более века назад Гете сказал о немцах, — что придет день, когда судьба покарает их, «покарает, ибо они обманывают себя и не желают быть тем, кем они являются. Грустно, что они не ведают притягательности правды, отвратительно, что мгла, дым, неистовство и бесстрашие так милы их сердцу, печально, что они простодушно подчиняются любому безумному негодяю, который обращается к их самым низменным инстинктам, который поддерживает их пороки и учит их понимать национализм как исключительность и жестокость».

Сэр Хартли сделал паузу, перевел строгий взгляд на обвиняемых и, остановив его на Геринге, продолжил:

— Это был глас провидца, ибо вот они — эти безумные негодяи, которые творили те самые дела.

Выходя из зала суда после окончания заседания, Геринг бросил Риббентропу:

— Ну вот, видели? Это все равно как если бы мы не проводили никакой защиты.

— Да, это было пустой тратой времени, — согласился тот.

Обвиняемым было предоставлено право произнести последнюю речь, прежде чем судебное разбирательство завершится, и 31 августа 1946 года Герман Геринг спокойно, но выразительно отклонил все выдвинутые против него обвинения.

— Я никогда не отдавал распоряжений об убийстве хотя бы одного человека, не приказывал совершать какие-либо иные злодеяния и не мирился с ними, если имел власть и информацию, чтобы им противодействовать, — сказал он. — Я не хотел войны и не способствовал ее началу. Я делал все, чтобы предотвратить ее при помощи переговоров. После начала войны я делал все, чтобы одержать победу… Единственным мотивом, который мною двигал, была горячая любовь к моему народу и желание ему счастья и свободы. И в этом я призываю в свидетели всемогущего бога и моих немцев.

Прошел целый месяц, прежде чем судьи вынесли свои вердикты. За это время Герман Геринг отдохнул и был в состоянии спокойно общаться со своими товарищами — обвиняемыми военными преступниками. Но теперь над всеми ними нависла тень приговора, и каждого тянуло в свою камеру, чтобы там в одиночестве подумать над собственными печальными перспективами. Встречаясь, они устраивали перебранки, обвиняя друг друга в грехах режима. И, видимо, из-за того, что Геринг, казалось, совершенно не терзался своим будущим, не страшился грядущего приговора, больше стали нападать на него.

— Кто же тогда несет ответственность за все эти разрушения, если не вы? — вскричал как-то фон Папен. — Ведь вы были вторым человеком в государстве. Или в этом никто не виноват? — он указал рукой на руины Нюрнберга за окном столовой.