На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове

Первым говорил Буденный. Рассказал о положении Конной Армии, о той обстановке, которая сложилась на их фронте. Попросил приехать, разобраться на месте.

В ответ телеграфный аппарат простучал:

«Дней восемь назад, в бытность мою в Москве, в день получения мной вашей шифротелеграммы, я добился отставки Шорина... В Ревсовет вашего фронта назначен Орджоникидзе, который очень хорошо относится к Конармии... Что касается моего выезда, я, вы знаете, не свободен, назначен председателем Совета Труда Юго-Западного фронта и без согласия Совета Обороны не смогу выехать. Во всяком случае же передам вашу записку Ильичу на заключение, если вы не возражаете. Окончательный ответ могу дать только после переговоров с Ильичем. Об одном прошу: берегите Конную армию, это неоценимое золото республики. Пусть временно пропадают те или иные города, лишь бы сохранилась Конная армия».

Через двое суток пришла телеграмма, которую вместе с Орджоникидзе подписал новый командующий Кавказским фронтом Тухачевский. В ней говорилось:

«Неприятно поражены сложившейся обстановкой в отношениях соседних армий и некоторых отдельных лиц с героической красной конницей. Мы глубоко убеждены, что старые дружественные отношения возобновятся и заслуги и искусство Конной армии будут оценены по достоинству...»

В тот же день Реввоенсовет Кавказского фронта приказал Буденному прекратить не оправдавшие себя боевые действия на Манычском направлении и готовиться к переброске в другой район. Как раз туда, где предлагали нанести удар по белогвардейцам Семен Михайлович и Климент Ефремович.

Узнав обо всем этом, Буденный сказал не без самодовольства:

- Гляди, какая у нас с тобой сила. Спихнули все-таки Шорина. Опрокинули командующего фронтом!

- Не мы, - осадил его Ворошилов. - Не наша заслуга.

- А чья же еще?

- Правда верх взяла, правильная позиция.

- Наша с тобой позиция.

- Нет, Семен Михайлович, партийная линия восторжествовала. Ну и, конечно, товарищи наверху учли наше мнение.

- Рассуждай как хочешь, а победу мы все-таки одержали, - весело произнес Буденный.

- Разве это победа? Вот когда Деникина разобьем, тогда настоящий праздник будет. А сейчас что? Ликвидировали недоразумение, и только, - сказал Климент Ефремович.

2

Основные тыловые службы Первой Конной остались в Таганроге. Санитарные подразделения, склады с военным имуществом, сотни резервных лошадей. Ремонтировались бронепоезда. Но главное, пожалуй, не в этом. Вдали от линии фронта постепенно осуществлялся один из замыслов Ворошилова: создавалась новая дивизия, именовавшаяся 14-й кавалерийской. «Пусть она станет образцом для всех других дивизий Первой Конной», - с надеждой думал Климент Ефремович.

Костяк нового соединения составляли добровольцы: донецкие шахтеры, металлисты, железнодорожники. Многие - члены партии. Народ собрался крепкий, преданный Советской власти. Вот только вояки не ахти какие. Чтобы приобщить их к строю и бою, в Таганрог были направлены опытные кавалеристы.

Там же готовилась принять первых слушателей школа красных командиров Конной Армии.

Возглавлял эту работу начальник Управления формирования Ефим Щаденко. Климент Ефремович знал, что у обстоятельного Ефима все будет в порядке, но не упускал возможности побывать в Таганроге. Радовали его новые эскадроны, новые полки, видел в них прообраз будущих, хорошо организованных и хорошо оснащенных войск Советской республики.

В отличие от других дивизий, выросших из партизанских отрядов, 14-я кавалерийская создавалась по единой системе, полностью обеспечена была техникой, в том числе артиллерией разных калибров. Люди получили одинаковое обмундирование, добротные шинели английского производства, френчи, галифе, сапоги. Канадские седла. В буденовках щеголяли бойцы уже нескольких эскадронов.

- Вот что, Ефим, - сказал Климент Ефремович, осмотрев казарму и конюшни кавалерийского полка. - Есть у меня к тебе разговор.

- Упущено что-нибудь?

- Нет, о другом речь пойдет. За последний месяц большие потери у нас, ты знаешь. В некоторых полках выбыло до сорока процентов бойцов и командиров. Однако при такой большой убыли общее количество личного состава в Конармии не уменьшилось. И конского поголовья тоже. Чем это объяснить?

- А ты не знаешь?

- Хочу, Ефим, услышать твое мнение.

- Ну что же, - сказал Щаденко, - я хоть и реже твоего в действующих частях бываю, но и тут мы пульс чувствуем. Семена Михайловича куда магнитом тянуло? За Ростов, туда, где он свой первый отряд создал, где свою первую дивизию организовал, где у бойцов в каждом хуторе родня, сватья да братья. Теперь и хлынули в наши полки друзья и знакомые буденновцев. Белые их тут не очень жаловали, знали, какие орлы из этих гнезд вылетели. Думаю, Клим, это хорошие кадры.

- Согласен. Хотя неполадки, конечно, будут. Но не только одностаничники Семена Михайловича вливаются в наши эскадроны. Сейчас во всех подразделениях донские казаки появились. Сдаются десятками, сотнями, перебегают к нам. Будто плотину прорвало.

- И это мне известно, не зря все же кадрами-то занимаюсь. - Щаденко не удержался от улыбки. - Тут вот что учитывать надо. Многие казаки утратили веру в своих генералов. Это раз. А другое: станицы-то ихние теперь на нашей территории, за нашей спиной, а Кубань без особой охоты донцов встречает. Давнее соперничество. Донское войско большую историю имеет, донцы считают себя настоящими казаками, а кубанцы для них - выскочки. К иногородним их причисляют, «хохлами» зовут. Те тоже в долгу не остаются. Всегда споры-раздоры, а сейчас особенно. В кубанских станицах много беженцев с Дона, которым приходится добывать пропитание и себе, и лошадям, и скоту. А у кубанцев тоже не густо. Они незваных гостей на баз не пускают. Из станиц гонят. Подавайся куда угодно. Хоть в лес к зеленым, хоть в степь к красным.

- Похоже, - согласился Ворошилов. - Я одного перебежчика спросил: как, мол, думаешь дальнейшую судьбу устраивать? А он говорит: «Перезимую с конем в эскадроне, а там видно будет». Вот такой вояка.

- Оботрется, обломается среди наших. Комиссар над ним поработает, командир, товарищи. Что потяжелей, с нами останется. Дерьмо уплывет.

- А другого казачину спросил, так у него свое объяснение. Двенадцатого года призыва, уже восемь лет в седле. Привык воевать, на казенных харчах жить, больше ничего не умеет, ничего не хочет. Говорю: «Война кончится, куда пойдешь?» А он смеется: «На мой век драки хватит. Во Владикавказе афишки видел: англичане казаков к себе кличут в пустыне порядок наводить. Хорошие деньги обещают». И таких немало. Вот и опасаюсь я, Ефим, что размягчит, расшатает это пополнение основу наших эскадронов. Участились случаи нарушения дисциплины. Пьянки, драки, даже грабежи. Трибунал работает с полной нагрузкой.

- Что ты предлагаешь, Клим? Не принимать добровольцев и перебежчиков?

- Нет, идеальных сознательных бойцов нам никто не пошлет, чуда не будет. Мы сами должны лепить, создавать красных конников из того материала, который есть. - А конкретно? - Щаденко понимал, что разговор этот затеял Ворошилов неспроста.

- Думаю, что здесь, в Таганроге, на базе новой дивизии нужно создавать маршевые эскадроны. Включать в них наиболее надежных товарищей. Направим хотя бы человек по двести в каждую действующую дивизию. Сразу окрепнет пролетарская партийная прослойка.

- Не хотелось бы дробить монолит.

- Для чего нам монолит сам по себе? - загорячился Климент Ефремович. -Я как раз вижу значение новой дивизии не только в том, что она будет действовать с рабочим упорством, с рабочей организованностью - она станет кузницей кадров для всей Конармии. Мы отправим теперь на передовую шестьсот - семьсот пролетариев, коммунистов, а на их место возьмем столько же или больше рабочих с шахт и рудников.

- Когда? - спросил Щаденко. - Когда отправлять?

- Вижу, что осознал ты, - улыбнулся Климент Ефремович. - Чем скорее, Ефим, тем лучше. Чтобы успели к большим боям. Передышка короткая, и люди должны осмотреться, освоиться в эскадронах.