На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове

И-эх, шашка бери-бери,

Винтовка бери-бери,

За красную знамю

Даешь впереди!

- Помолчал бы ты, черт кривоногий, - сказал Пантелеймон Громкий. - Глотку застудишь.

- Ты за мой глотка не боись. Я не балачку болтал, я революционный песня пел.

Судя по времени, проехали они верст десять. Потом пятнадцать. И на всем пути ни единой живой души. На зверя, ни птицы, никакого следа на дороге. Калмыков все чаще поднимался на стременах, вглядываясь в белесую мглу. Наконец сказал:

- Дым чую. Хутор будет.

- Большой?

- Совсем малый. Кошары для овец, домов два или три.

Дорога ощутимо пошла на спуск, к замерзшей речушке, и вскоре темными пятнами проступили впереди постройки. Приблизились к ним осторожно: не грянули бы навстречу выстрелы. Но все было тихо. Калмыков спрыгнул с коня, метнулся за угол, прижался лбом к чуть освещенному окну. Вернувшись, доложил:

- Бабы, детишки возле огня. Спокойно сидят, беляка нету.

- Может, погреемся?! - заколебался Леснов. - Коней в кошару, сами в избу.

- Давай мал-мала дальше поедем. Там кургашек есть, смотреть хорошо.

- На кургане пост выставим, а греться поочередно сюда, - решил Роман.

Намерзшиеся, заиндевевшие кони неохотно пошли от жилья. Люди приободрились: какие-никакие, а все же хибары рядом, будет, где теплом дохнуть, портянки перемотать. Поторапливали коней. И едва миновали мостик через речушку - увидели всадников. Четверо или пятеро ехали им навстречу. Медленно, понурившись, без голосов.

Роман мгновенно определил: казаки! Вдвое меньше! Атаковать!

- Шашки к бою! - полушепотом скомандовал он, - Ребята, «язык» нужен... За мной! - всем телом толкнул он вперед своего кабардинца.

Конь у него - золото. Умен, послушен: Леснов в бою бросал поводья, в одной руке шашка, в другой, если нужно, наган. А Стервец не отвлекался в самой горячке, чутко улавливал пожатие колен всадника, поворачивал куда нужно. Приучил его Роман, вопреки правилам, оставлять противника слева, под неудобную руку. А Леснов и левой рубил не хуже, чем правой.

Казаки стреляли - мелькнуло несколько вспышек. Кто-то вскрикнул позади. Роман летел, пригнувшись к шее коня, не сводил глаз со сбившихся в кучу врагов. Ближний к нему казак, скособочившись, рвал из ножен шашку и не мог вытащить - вмерзла. А верный Стервец уже обходил его, подставлял под удар. Клинком по голове, с потягом!.. Нет! Живьем!

Леснов привычным движением перебросил шашку в правую руку, а левой с разгона хлобыстнул казака по скуле. Тот, охнув, тяжелым мешком рухнул с седла.

Сгоряча промчался дальше, а когда остановил и повернул Стервеца, все уже было кончено. Двое белых стояли, задрав руки. Пантелеймон Тихий прыгал по сугробам, ловил казацкого коня. Несколько человек сгрудились, держа коней в поводу.

- Кого? - спросил Леснов, подъезжая.

- Осипа... Вакуева. - Роман не узнал чей-то изменившийся голос. - В живот, слепое...

У Романа сразу отяжелели плечи, будто усталость нахлынула...

- На полушубок его! В дом, в тепло поскорее!

К сдавшимся подъехал Калмыков, секанул одного нагайкой: ^: - У, гад! Мово друга убил!

- Не стрелял я, ей-бо, не стрелял! - причитал казак, так и не вытащивший из ножен шашку.

- Отставить! - Леонов спрыгнул с коня, глянул в испуганное, с выпученными глазами лицо. Немолодой уже, унтер, наверное. - А, мой крестник! Это я тебя обезножил!

- Ей-бо, не стрелял!

- Каменюкин, отведи второго. Допросим порознь. Кто соврет, сразу точка. Правду - жить будешь... Куда ехал?

- В походном охранении мы. С правого фланга.

- Кого охраняли?

- Так что всю колонну, ваше благородие.

- Я тебе не благородие... Какую колонну?

- Нашей дивизии.

- Что? - насторожился Леснов. Откуда тут, в тылу Конармии, целая дивизия белых? Спросил строго: - Ты верно знаешь?

- Как не знать, ваше... Такая колонна идет - днем ни конца ни начала не видно. Гутарят, не одна наша дивизия... Гонят, гонят без передыху. Лошади совсем притомились, сами аж в седлах спим...

«У кого кони крепкие? - соображал Роман. - У Калмыкова, у братьев Пантелеймоновых... Пусть скачут к командиру полка. Нет, сразу в полевой штарм... А если этот казак врет?.. А с чего ему врать?..»

- Пантелеймоновы! - позвал комиссар. - Пленных на коней и в штаб армии! Особая срочность и особая важность! Аллюр три креста! Прямо к Буденному или к Ворошилову... Три креста! Скорей! - повторил он.

7

Семен Михайлович так и не успел уехать в свою станицу. К вечеру осложнилась обстановка. Белая пехота напирала вдоль железной дороги. В морозном воздухе далеко разносилась пальба, полыхало на горизонте широкое зарево. Пока что стрелковые дивизии сдерживали натиск врага, не было необходимости прерывать отдых кавалеристов, но беспокойство не покидало Будённого и Ворошилова. Они допоздна засиделись в двухэтажном кирпичном доме, отведенном под штаб.

Когда привели двух обмороженных, обалдевших от страха и переутомления казаков, Климент Ефремович не сразу поверил их показаниям. Генерал Павлов объединил под своим руководством несколько белых дивизий - это понятно. А вот то, что Павлов четвертые сутки гонит конницу по занесенным дорогам, без дневок, без обогрева, делая переходы в тридцать и сорок верст, - разве такое возможно?

Усомнился даже видавший виды Буденный. А пленные, обмякшие в тепле, разговорившиеся после стакана самогона, охотно выкладывали подробности. Горячей пищи казаки совсем не получают. Артиллерийские кони выдохлись, пушки тянут на веревках, подталкивают руками. Пообморозились - спасу нет. Сперва, начальство сказывало, двигались на станицу Великокняжескую, а вчера повернули вдруг на Торговую.

- Утром должны здесь быть.

Семен Михайлович, слушая, переживал втуне:

- Угробит же конницу! Сколько лошадей погубит!

- Тем хуже для Павлова, - сказал Ворошилов. - Будем готовить встречу.

- Рано еще шум подымать, - возразил Семен Михайлович. - Вышлем разведку, уточним, проверим.

- Действуй, - одобрил Ворошилов. И, улыбнувшись, добавил: - До чего назойливый генерал оказался. А я хотел поспать нынче.

- Вздремни сейчас, потом не придется.

- Да уж что за сон, всю охоту отбил этот Павлов! - отшутился Климент Ефремович.

Ни он, ни Буденный еще не представляли себе, какая угроза нависла над Первой Конной, сколько вражеских войск скрывает в степи ночь. Двадцать четыре кавалерийских полка двигались по разным дорогам на Шаблиевку, на Торговую, на Воронцово-Николаевку. Мертвящее дыхание холода заставляло казаков из последних сил стремиться к жилью. Передовые отряды противника находились уже совсем близко.

8

Около полуночи в окраинных проулках спавшей станицы появились группы всадников. До глаз закутанные башлыками, в закуржавевших бурках медленно ехали они на вымученных конях со стороны кладбища. Там проходил летник, давно уже занесенный снегом. С распутья - ни полозом, ни копытом, даже сторожевую заставу не выставили в той стороне.

На лошадиное ржание вышел из конюшни заспанный дневальный в тулупе.

- Эй, земляк, какая дивизия? - окликнули его.

- Четвертая.

- Наша! - обрадовался всадник. - Как это вы поперед нас заскочили?

- А вот так и заскочили, - равнодушно зевнул дневальный.

- Хаты свободные есть?

- Куды-ы-ы! По тридцать человек втиснулись. на полу в два наката...

- А нам околевать, что ли?

- Шукайте, - пожал плечами дневальный. - Может, найдете.

В доме, где расположился взвод Сичкаря, было малость посвободнее, чем в других. Даже проход оставался посреди горницы. Сам Кирьян, нагулявшийся за день, лег отдыхать рано. Ему отвели лучшее место у печки. Проснулся с тяжелой головой еще до первых петухов и потягивался на полушубке, подремывая. Лениво думал: надо выйти по нужде, заодно и коня поглядеть...