Судьба короля Эдуарда

Король же был беззащитен. Он вынужден был читать все это и хранить молчание. Две ладьи ставили королю мат [78]. Король Эдуард, который начинал игру без королевы, проигрывал партию.

Болдуин, гораздо более искусный в тактике, чем король, снова сумел объединить мораль и собственные интересы; недаром его предками по отцовской линии были стальные магнаты, а по материнской священнослужители. «Таймс» расписывала его дружелюбное, отеческое отношение к королю, с которым он говорил всегда откровенно, не оказывая на него ни малейшего давления. Болдуину хотелось выглядеть в глазах современников и потомков старым наставником молодого короля, по недомыслию попавшего в отчаянное положение; а чтобы казалось, что он до последнего, изо всех сил старался исправить ситуацию, он задумал еще два важных дела.

Теперь, когда король был в осаде, Болдуин мог не сомневаться в его скором отречении. Тут вдруг какие-то неведомые силы заставили мистера Годдарда, адвоката миссис Симпсон, отправиться к ней, чтобы услышать от нее самой, что она действительно отказывается от брака с королем. Некий никому не известный мистер Стивенсон внес полкроны в суд по бракоразводным делам, желая зарегистрироваться как свидетель: он утверждал, что собирается огласить новые факты, доказывающие, что развод четы Симпсон не может считаться законным. (Месяц спустя это подставное лицо отказалось от своего ложного свидетельства). Когда Годдард сообщил королю о своем намерении помешать разводу из-за этого инцидента, Эдуард ему запретил и предупредил, что позвонит в Канны, поставит в известность миссис Симпсон и выскажет ей свое мнение. Мистер Годдард все-таки улетел на частном самолете, но король узнал об этом лишь после прибытия адвоката в Канны. Чтобы произвести впечатление на публику, старик стряпчий, никогда прежде не летавший самолетом и утверждавший, что у него больное сердце, прихватил с собой личного врача доктора Кирквуда, который должен был постоянно щупать ему пульс и, если требовалось, давать стимулирующие средства. Он должен был сыграть роль отца Альфреда из «Дамы с камелиями» — персонажа, который в опере Верди «Травиата» очень скучен.

Было совершенно очевидно, что приезд адвоката — просто фарс; ведь тремя днями ранее миссис Симпсон сама изъявляла желание выйти из игры, а накануне король запретил Годдарду ехать в Канны. Но тем, кто организовал эту поездку, было необходимо вновь показать народу, как они тревожатся за короля и страну: они сочли, что ради этого стоит рискнуть жизнью несчастного адвоката с больным сердцем.

На другой день Болдуин сам стал действовать в том же духе. На сей раз впечатление должен был произвести чемодан.

Восьмого декабря король сообщил премьер-министру о своем намерении отречься от престола, но документ пока не составил. Поскольку правительство из учтивости посоветовало Эдуарду еще раз все взвесить, он ответил, что решение уже принято. Сначала никто ни о чем не догадывался. Король прервал свое шестидневное затворничество и приехал в Ройял-Лодж, где жил его брат. Там он и объявил Альберту, что завтра тот станет королем. Эдуард обнаружил, что брат к этому готов. За долгие недели Альберт свыкся с этой мыслью. Их беседа протекала в лучших английских традициях: скрывая свои чувства, братья только взглядом и рукопожатием дали друг другу понять, что их по-прежнему связывает крепкая дружба, как в детские годы… Вопрос о регентстве Альберта при его малолетней дочери, племяннице короля, даже не обсуждался.

Король пригласил приехать вечером в Форт-Бельведер трех своих братьев, а также нескольких друзей-чиновников, с кем ему надо было уладить кое-какие дела: сэра Пикока и двух адвокатов — Аллена и сэра У. Монктона (последний — друг юности, с ним король познакомился еще в Оксфорде). Он также пригласил премьер-министра, полагая, что обязан отдать ему долг вежливости, прежде чем уйти. Обсуждать было нечего, составлять никаких документов не требовалось. Поэтому король был удивлен, что мистер Болдуин приехал с секретарем и с чемоданом, явно намереваясь переночевать в Форт-Бельведере. Поскольку короля это не устраивало, он через секретаря попросил мистера Болдуина вернуться в Лондон после ужина. Самолюбивый Болдуин так и не простил королю этой обиды.

Чемодану, который не распакованным вернулся назад в автомобиль, суждено было стать волнующим финальным аккордом в драме, которую на следующий день должны были разыграть на английской сцене. В этом самом чемодане лежали не только мыло, зубная щетка и пижама, но и все атрибуты английского ханжества и лицемерия. Чемодан был знаком того, что до последней минуты верный друг проявлял отеческую заботу о несчастном короле, поддерживал его и вместе с тем заменял отсутствующего архиепископа.

Король понимал, что обязан покориться судьбе. Он вышел к гостям в шотландском костюме — Эдуард с удовольствием так одевался, когда бывал дома, — занял место во главе стола и весь вечер беседовал со своими молчаливыми, подавленными сотрапезниками. Об этом последнем ужине в Форт-Бельведере были написаны романтические страницы; двое из гостей на этом ужине говорили, что он был одним из самых блистательных моментов в жизни Эдуарда. Он держался абсолютно по-королевски: в последний час перед уходом он вел себя, как его отец. Он не говорил ни об отречении, ни о прощании. Рассказал несколько забавных историй, немного поговорил о европейской политике, о повышениях по службе, о гольфе и лыжах. В тот вечер его брат и друзья были поражены хладнокровием этого человека, решившего отказаться от огромной власти — или только видимости власти? — только потому, что он не хотел нанести урон доброму имени своей подруги и лишиться доверия своего народа. У мистера Болдуина, за целый вечер не сказавшего и двух слов, было время обдумать будущую пространную речь.

Девятого и десятого декабря, разворачивая газеты, Эдуард читал: «Промедление слишком затянулось, растет беспокойство… Неуверенность в завтрашнем дне прямо или косвенно парализует деловую активность…»

Менее чем за час король покончить с колебаниями и сомнениями, которые, как утверждали газеты, губительно сказывались на торговле. Приехали три брата Эдуарда, чтобы в качестве свидетелей подписать документ. Вот его содержание:

В этом документе нет слов «милостью Божьей» и «защитник веры». Он подписан твердой рукой и с левой стороны удостоверен подписями трех братьев.

Эдуард не оставлял за собой никакого права пересмотреть свое решение. На титуле «герцог Виндзорский» остановились только двумя днями ранее. Никто из юристов, занимавшихся этим делом, не думал особо оговаривать, что данный титул получает и будущая супруга Эдуарда: это подразумевалось, и письменное подтверждение стало бы проявлением беспричинного недоверия.

За известием об отречении из Лондона сразу же пришла другая новость: выросла стоимость акций на бирже. Днем палата общин начала спокойно обсуждать пятьдесят один вопрос, значившийся в повестке дня. Потом появился Болдуин, подошел к спикеру и передал ему документ со словами: «Послание от Его величества, собственноручно подписанное Его величеством». Спикер страшно разволновался и когда начал читать, было слышно, как в его трясущихся руках громко шуршит бумага. Послание, написанное просто и сдержанно, было всего втрое длиннее, чем сам документ об отречении.

Последовавшая затем речь Болдуина была совершенным творением искушенного политика. Болдуин напоминал ловкого дантиста, который, продолжая орудовать щипцами и причинять пациенту ужасные страдания, уверяет его, что все уже закончилось. О том, что он говорил, мы уже рассказывали в ходе нашего повествования; даже сегодня мы не смогли бы опровергнуть ни одного положения его речи, кроме того места, где Болдуин заявлял, будто король с одобрением воспримет его напоминание об их «доброй мужской дружбе». «Мне приятно сообщить палате общин, — продолжал премьер-министр, — что когда во вторник вечером мы прощались в Форт-Бельведере, мы понимали и чувствовали — и сказали об этом друг другу, — что наша дружба… связывает нас крепче, чем когда-либо, до конца наших дней».