Воспоминания розы

* * *

В то время я перечитывала «Письма португальской монахини» [25]  и другие книги, которые еще больше разжигали мою любовь к Тонио, и я поняла, что не в силах жить настолько близко от него, что из моих окон виден свет в его квартире.

Очень спокойно я попросила его найти мне другое жилье, подальше. Объяснила, что не могу оставаться равнодушной к тому, что у него происходит, и видеть, как в его квартиру входят красивые женщины, для меня настоящая пытка. Тонио молча взял меня за руку, поцеловал в волосы и произнес:

– Вы моя жена, моя дорогая жена, я дорожу вами каждую секунду своей жизни. Надо, чтобы вы смогли понять меня, как мать понимает сына. Мне нужна именно такая любовь. Я немало сделал в авиации, но вы прекрасно знаете, что я сломал руку, ключицы, ребра, и иногда голова моя буквально раскалывается пополам. Во время первой аварии, когда я еще только учился летать, я, вероятно, повредил голову. С тех пор меня донимают ужасные мигрени, и я в эти минуты становлюсь молчаливым или раздражительным. Мне помогает, когда вы просто находитесь рядом, молча, неподвижно, ничего не требуя. Впрочем, возможно, я ничего больше не могу вам дать. Но может быть, вы в состоянии дать что-то мне, просветить меня, обогатить, возместить все то, что я потерял, чтобы я снова стал писать, закончил свою поэму, книгу, в которую мечтаю вложить всего себя. Вы первая, кто в меня поверил, для вас я создал «Ночной полет». Вы помните то письмо, которое я писал вам на промежуточных посадках в маленьких южноамериканских деревушках? Вы тогда все поняли. Вы сказали мне: «Это больше чем признание, больше чем любовное письмо, это крик о помощи, обращенный к единственному существу, которое может спасти вас. Спасти в часы одиночества в небе, спасти, когда вам угрожают звезды, которые вы от усталости принимаете за огни на земле. Спасти, когда вы снова оказываетесь среди людей и надо заново учиться повседневному рутинному существованию. Спасти, не позволив забыть, что вы смертный человек, из плоти и крови…» Вы были той, которую я искал. Вы были тем портом, где я укрывался от бурь, но были и прелестной молодой девушкой, которая уже страшилась моих ночных полетов, уже боялась конца… Так что если вы еще хоть немного меня любите, сберегите лучшее, что есть во мне, потому что вы считаете это ценным. Однажды вечером вы сказали мне: «У вас есть что сказать людям, и вы должны это сделать. Ничто не должно вас останавливать, даже я…» В тот день я решил жениться на вас, навсегда, на всю жизнь и на все те жизни, что нам доведется прожить по ту сторону звезд. И вы начали создавать мир, где мне надлежало создавать это послание, в которое вы верили. Часто в самые горькие мгновения наших разлук я снова шагал взад и вперед, исполненный веры, по огромной спальне в мансарде нашего дома в Тагле в Буэнос-Айресе, где вы запирали меня наедине с письменным столом, где я должен был, как наказанный ребенок, писать в день по нескольку страниц «Ночного полета». Когда я злюсь на вас, я снова чувствую на губах вкус портвейна, который вы наливали из миниатюрной бочки с очаровательным золотым краником, стоявшей в нише мансарды, где вы приговаривали меня к каторжным работам! Я ничего не забыл, Консуэло, я помню ваши ласки, вашу преданность, ваши жертвы. Я знаю, как сказались на вас постоянные тревоги, мучения, трудности кочевой жизни, которую я заставил вас вести. Я знаю несправедливость ваших так называемых подруг по отношению к вам. Они злословили о нашей семье. Но судили обо всем лишь со своей точки зрения. Вы, именно вы, поняли, а потом и полюбили меня, но повседневная жизнь подкосила нас. Ваше нетерпение происходит от усталости, мое тоже. Тревога заменила любовь, и я отдалился от вас, чтобы защитить нас друг от друга. Так наши друзья больше не имели права возлагать на вас ответственность за мое счастье или несчастье. Имейте в виду, что я никогда не переставал вас любить. Но я вижу, как вы морщите лоб, и уже слышу горечь в вашем голосе, которая снова разлучит нас.

– Нет, Тонио, это не горечь. Я давно научилась глотать яд ревности. Больше не будет ни споров, ни криков. Я просто хочу разобраться. Я приехала к вам издалека, проходят дни, а вы даже не приглашаете меня пообедать. Я уже не знаю, как могу тебе помочь, живя отдельно, в другой квартире, постоянно оставаясь за дверью. Даже хозяин не отказывает своей собаке в ласковом взгляде…

– Замолчите! – закричал Тонио. – Вы делаете мне больно. Сегодня же я найду вам квартиру в моем доме, так мы будем видеться ежедневно и обсуждать нашу совместную жизнь.

Итак – снова переезд, обустройство в новой квартире, похожей на оранжерею. Муж прислал мне цветы, декоративные растения, пишущую машинку и диктофон.

– Теперь, когда вы будете одна, вы сможете рассказывать ваши очаровательные истории этому устройству, и если мне захочется вас услышать, я поставлю одну из ваших кассет и буду наслаждаться вашим голосом. Ведь вы, Консуэло, большой поэт. Если бы вы только захотели, вы бы могли стать более великим писателем, чем ваш муж…

Мое новоселье прошло очень весело. Муж привел нескольких друзей, и мы приятно провели время. Переезд многое изменил. Тонио теперь заходил ко мне каждый вечер перед сном, чтобы доказать мне, что он ежедневно возвращается в свою клетку… Иногда он звонил мне по телефону, читал только что написанные страницы и рассказывал мне о будущем так, словно нам предстояло окончить свои дни вместе.

25 Мы говорим о разводе

В нашей семье не было четкого времени приема пищи. Бывало, что Тонио предлагал мне пообедать или поужинать вместе, сам не являлся на эти свидания. Естественно, мое настроение от этого не улучшалось. Нередко я вскакивала из-за стола, который сама же накрыла, и в негодовании устремлялась в кафе «Арнольд», чтобы поесть в одиночестве.

И там обнаруживала своего мужа в окружении большой компании, он пытался развлечь своих гостей, это он-то, самый печальный француз во всем Нью-Йорке. Ему не нравилось, когда я немым укором садилась за отдельный столик в одиночестве. Он не смотрел в мою сторону, но если случайно появлялся кто-нибудь из наших знакомых, я различала во взгляде Тонио почти ненависть, даже если я просто обменивалась с человеком рукопожатием.

Но что бы ни происходило днем, это никак не отражалось на наших ночных разговорах – он приходил или нежным голосом разговаривал со мной по телефону, желал мне спокойной ночи и говорил о будущем нашей любви.

Счастье всегда откладывалось на потом.

В первый день весны я наконец рискнула спуститься в его квартиру. С тех пор как я переехала, он ни разу не приглашал меня к себе. Предпочитал сам преодолевать разделявшие нас три этажа. Яркое солнце в молодой листве и только что распустившиеся цветы придали мне смелости, я побежала к нему безо всякого стеснения. Дверь никогда не закрывалась на ключ. Я вошла и увидела с десяток гостей, которые заканчивали обедать. Я тут же успокоила их, сказав, что зашла приготовить кофе. Легкость, с которой я снова взяла на себя роль хозяйки дома, позабавила Тонио. Но выражение веселья недолго держалось на его лице.

Среди гостей был один наш друг, музыкант, который на следующий день давал концерт в Таун-Холле. Он настоятельно просил моего мужа, чтобы я там присутствовала. Я притворилась, что забыла об этом приглашении, но на этот раз – впервые – Тонио сам счел необходимым вывести меня в свет. У нас оказались места в партере, на виду у всех. Там собралась вся французская «колония», ведь наш друг был их соотечественником. Я наслаждалась хорошей музыкой, но чувствовала, что муж невероятно нервничает из-за улыбочек и намеков соседей, которые впервые видели его в обществе супруги. В антракте он сбежал, не сказав ни слова. Я осталась одна и еще больше привлекала к себе внимание, до такой степени, что даже музыкант, дирижировавший оркестром, это заметил. Я не взяла с собой кошелек, полагая, что Тонио отвезет меня домой. Я чувствовала себя потерянной в огромном Нью-Йорке и в жизни вообще. Полчаса я шагала по улицам в длинном платье, со слезами на глазах, под удивленными взглядами прохожих, пока не встретила того самого музыканта: он вышел из своего автомобиля, направляясь ужинать с друзьями в шикарный ресторан. Он взял меня под руку, и я пошла с ними. С того дня в этом городе, где я до сих пор чувствовала себя чужой, у меня появился друг. И я снова начала размышлять о жизни, о мужских сердцах. Мой друг потихоньку заставил меня понять, что если один из супругов допускает ошибку, то исправить ее должен другой во что бы то ни стало. Он отвез меня за город, показал мне красоту американского леса. Вернувшись, я почувствовала себя более уверенно.