Моя жизнь с Гертрудой Стайн

Наконец прибыло «Становление американцев». Вы написали замечательный комментарий — необычайно интересный. Эпизод с МакЭлмоном приведен со всеми раздражающими деталями — он все время безответственно пил (Хемингуэй сказал о нем: тяжко наблюдать, как твой издатель пропивает твой гонорар) — усилия Джейн Хип довольно свежи в моей памяти, но письма Хемингуэя оказались приятным сюрпризом — его преданность в то время была неоспоримой. И еще есть один момент, неожиданный для меня — и только вы можете его разъяснить. Что было добавлено в 1911? На моей памяти Гертруда писала непрерывно до тех пор, пора не закончила его. Рукопись, которая поначалу печаталась на машинке Yetta von Blickensdorf или Henriette de Dactyle, я перепечатывала на большой машинке и сравнялась с Гертрудой, так что день за днем я печатала новый текст. Затем умер Дэйвид [150] и в тот день мы отправились навестить Милдред Олдрич. Гертруда поделилась со мной, что прошлой ночью она убила своего героя, а Милдред, бывшая до войны очень эмоциональной, воскликнула: «О, Гертруда, как ты могла» — но возможно, я уже рассказывала вам все это, в таком случае простите. Тогда Гертруда написала «мертвый есть мертвый» и все было закончено — это я помню — так что вы должны мне рассказать, что было добавлено в 1911 году.

Теперь я должна вам поведать о Клэр Голль и ее письмах к Рильке и рукописях. Знаете ли вы ее — она поэтесса(?), вдова поэта(?) Ивана Голля. Во время оккупации они уехали в США и приняли американское гражданство. Почему они вернулись, мне неизвестно, но он умер год тому назад, а она жива. Смутно помню ее у Натали Барни — она и ее муж были хорошо знакомы с Рильке, у них большое количество его писем и несколько неопубликованных поэм. Она хочет отправить их в Америку — спрашивала меня о Гарварде — я же говорила о Йеле. Она живет эмоциями — то хочет их отдать — то продать — то отдать после своей смерти. Но ее можно уговорить на любой из этих вариантов, и если Йейлу это интересно, возможно, стоит принять решение прежде, чем кто-нибудь другой дотянется до нее. Она ожидает услышать от вас. Ее адрес: Madame Claire Goll, Hotel du Palais d’Orsay-Quai d’Orsay. Ей легко польстить по любому вопросу.

У нас были чудные весенние дни — четыре-пять — но сейчас опять уныло, темно и пасмурно. Еще раз спасибо, дорогой Дональд — за многое.

С любовью,

О книгах Фитцджеральда — прежде чем писать предисловие к роману «По эту сторону рая», ты должна прочесть эссе «Крушение» под редакцией Эдмунда Уилсона, опубликованное вскоре после его смерти (1941?), содержащее письма и статьи (одно — Гертруды), высоко оценивающих его творчество и много, много его собственных чудесных писем. Ты знаешь, конечно, что в прошлом году в США опять возрос огромный интерес к Ф. С. Ф. Одна книга — скабрезный роман, который я не видела и видеть не хочу, написана человеком по имени Шульберг, другая — благоприятная, под названием «Далекая сторона рая» — Майзенером [151] — и эту тебе обязательно надо прочесть. Я ее не видела, иначе естественно послала бы тебе. Конечно, я расскажу, что помню, но немногое, ибо видели мы его с полдюжины раз. И ты наверняка знаешь историю Фитцджеральда и Хемингуэя. В Париже живет американка по имени Эстер Артур (жена внука одного из наших президентов), которая до замужества с ним была женой Джона Стрэйчи, английского министра и (она) очень политически настроена, но близко была знакома с Фитцджеральдом; хотя знаю ее очень мало, она бы с радостью согласилась поговорить с тобой о Фитцджеральде. «Ночь нежна» в основном о Фитцджеральдах, когда они жили у брата Эстер Артур. И Торнтон знал Фитцджеральда, когда тот вернулся из Франции и провел странный уикенд с ним в Делавере.

(Entrenous [152] рассказы Фитцджеральда очень неудачны, вот почему я не могу ничего о писать о них, только о нем самом).

Мои самые теплые пожелания вам обоим,

Если от меня не было никаких вестей после того, как ушла Габриэль, то только потому, что у меня было столь много работы, что поначалу не было даже времени искать femme de ménage — дважды были гости, нездоров Баскет, и если не звонил телефон, то звонил дверной звонок. Но сейчас приходит чудесная женщина и делает всю тяжелую работу и все более-менее в порядке. Габриэль была аккуратна, но ужасно не организована. Надо было многое привести в порядок, но теперь с удовлетворением смотрю в будущее, когда появится время заняться другими делами.

На днях в автобусе увидела даму в тончайших, удивительно красивых канареечного цвета перчатках — она казалась знакомой — подошла и уселась рядом со мной и говорит: «Вы меня не узнаете, я — Мерседес д’Акоста». Она превратилась в буржуазного вида даму, приятного среднего возраста, пообещала навестить меня. Несколько дней тому назад позвонила и сказала, что, она, Сесиль [Битон] и Грета Гарбо накануне звонили в дверной звонок несколько раз, но никто не ответил (Баскет и я нуждаемся в более громком звонке) и не могут ли они прийти прямо сейчас. И пришли. Сесиль — всклокоченный, усталый, влюбленный — она [Гарбо] немного робкая, похожая на студентку колледжа Вассар — непретенциозная, но с опасным складом ума. Она спросила у меня просто и откровенно — Знали ли вы месье Воллара, был ли он интересным человеком — большой charmeur — был ли он соблазнителем. Она была разочарована как юная девица, мечтавшая о любовном свидании. Объясни мне ее. Она не была загадочной, но у меня нет ответа. Французские газеты сплетничают что они [Битон и Гарбо] женаты — но она не повела бы себя подобным образом — неприкрыто, невинно. Expliquez moi [153] как обычно обращался Пабло к Малышке.

Ты приедешь, если они поставят «Четверо святых»?

Любовь, любовь и еще раз любовь от

Не так уж много новостей. Макс Уайт, твой большой поклонник, отправился в Испанию ранним летом и чувствовал себя счастливым. Она притягивает его, как и двадцать лет тому назад, он бы остался там на неопределенный срок, если бы серьезная болезнь матери не вынудила вернуться. Он был здесь очень короткое время. Он неповторим. Чета Напик относится ко мне ангельски. Вирджиния как всегда прекрасна и очень хорошо — ты удивишься — занимается переплетом книг — она берет уроки прямо за углом и придет навестить меня этим вечером. Фрэнсис [Роуз] занят важной работой — в конце лета жил недалеко от Венеции, а сейчас в Кесси. Он сдает свою меблированную квартиру и живет на эти деньги и, хоть немного, но продает свои картины. Конечно, хороший признак, что не всякий покупает их бездумно — но обескураживает. Его личная жизнь смахивает на более фантастическую, чем прежде. Если бы Гленуэй Уэскотт был бы более полезным — bien, но как литературный судья он — ад. Он сочиняет претенциозные, воображаемые, высокопарные письма любому и каждому. Я видела парочку и понимаю так: он надеется, что их сохранят и опубликуют еще при его жизни. В течение 30 лет он прилагает неустанные усилия, чтобы стать — он верит — самым совершенным человеком в мире. И тем не менее, он написал очень хороший старомодный роман (в традиции У. Д. Хоуэллса!).

Помнишь ли ты пейзаж Доры Маар — она прошлым летом нарисовала три восхитительных пейзажа, и еще более восхитительные натюрморты. Дважды видела я Фернанду Оливье — по прошествии 40 лет. Она не изменилась, разве что физически — она полностью сокрушена. И они привели мне Грету Гарбо. И со многими моими ответами на вопросы о ее друзьях mystere c’est devoilee [154]. Она не так интересна — но даже без макияжа ей дашь не больше 36 лет.

С любовью,