Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

Новости, приходившие из районов Средиземного и Эгейского морей, были неутешительными. Из-за отсутствия радаров и эффективной авиационной поддержки итальянский флот ощущал мощные удары со стороны английского средиземноморского флота под командованием адмирала Эндрю Каннингхема. Это были не только проигранное сражение у мыса Спада, но и ночная атака военно-морской базы в Таранто в ноябре 1940 года, когда британские торпедоносцы «Сводфиш», взлетевшие с авианосца «Иллюстриус» на удалении 350 километров от базы, потопили дредноут «Кавур» и нанесли серьезные повреждения линкорам «Литторио» и «Дуилио». А через четыре месяца, 29 марта 1941 года, у мыса Матапан в результате неожиданного трехминутного артиллерийского удара английской эскадры, когда итальянцы не успели даже открыть ответный огонь, погибло 3000 итальянских моряков.

Поняв, наконец, что только авианосцы смогут обеспечить действенную поддержку флота, Муссолини распорядился о переоборудовании трансатлантических лайнеров «Рим» и «Августус» в авианосцы, но было уже поздно, так как в активных операциях они так и не смогли участвовать…

Хотя Рашель ничего об этом не знала, у Муссолини были неприятности личного плана. В июле 1940 года Кларетта объявила ему, что ждет от него ребенка, но через шесть недель, 18 августа, с ней случился коллапс. Поспешив на виллу Камилуччия, Муссолини узнал от доктора, что жизнь ее была в опасности и что он предлагал сделать срочную операцию по прерыванию беременности.

— Пожалуйста, спасите ее для меня, — с мольбой обратился дуче к профессору Петаччи.

Задача была не из легких. До 4 часов утра 1 сентября тот вместе с известным римским гинекологом профессором Ноккиоли боролись за ее жизнь. Три часа Муссолини сидел неподвижно в соседней комнате, ожидая услышать худшее.

— Боже, не дай ей умереть, не дай мне потерять ее, — стал он горячо молиться во второй раз в своей жизни.

Но вот доктора сообщили ему: Кларетта жива, но кризис еще не миновал. В результате операции она, однако, рожать более уже не сможет. Муссолини только обнял их по очереди, бормоча слова благодарности.

Затем впервые за долгие годы он признал существование Кларетты в своей жизни как само собой разумеющееся явление. Он приезжал на виллу Камилуччия в самое различное время, прощупывал ее пульс, гладил по голове. Если дела задерживали его во дворце Венеция, он посылал ей записочки. Его шофер Боратто вспоминал, что возил Муссолини по два-три раза на день на виллу ее родителей, иногда часа в два ночи с лекарствами, приобретенными в дежурных аптеках…

На рассвете 22 июня 1941 года злоключения Муссолини только начались по-настоящему. Месяц за месяцем несчастья обрушивались на него, словно удары по телу, — не только с театров военных действий, но и в личной жизни. 7 августа 1941 года, когда он около 11 часов вечера собирался войти в лифт, как он рассказывал позже Кларетте, один из служащих дворца Венеция подбежал к нему запыхавшись.

— В Пизе произошла катастрофа, — сообщил он. — Ваш сын Бруно ранен и находится в тяжелом состоянии.

Оба сына дуче в звании капитанов служили в 274-й эскадрилье военно-воздушных сил в Пизе. Их сестра Эдда, бросив сухое мартини и ночные карточные игры, работала сестрой милосердия Красного Креста в Албании. Бруно был любимым сыном дуче. Закрыв глаза и прислонясь к стене лифта, он только спросил:

— Он мертв?

Впоследствии этот служащий конфиденциально рассказал свои знакомым:

— Мне показалось, что в этот момент внутри Муссолини что-то погасло.

Через несколько часов в аэропорту Сан-Джусто в Пизе Муссолини узнал от Витторио подробности происшедшего. Двигатель бомбардировщика «П-108», который Бруно испытывал, отказал на высоте около 300 метров над землей. Попытавшись спланировать при посадке, он зацепил крылом за поверхность и от удара был выброшен из кабины. Два других члена экипажа остались целы. Последними его словами, как передал Витторио, были:

— Папа — поле.

С этого времени никто не мог определить настроение дуче. Иногда он выглядел абсолютно спокойным, но однажды сказал генералу Франческо Приколо, заместителю министра авиации:

— Вы видите меня внешне спокойным, каким я и должен быть, но внутри меня терзает горе.

Когда же полковник Гори Кастеллани, командир эскадрильи, в которой служил Бруно, попытался выразить ему соболезнование, Муссолини подпрыгнул, как загнанный в угол тигр.

— Я знаю, зачем вы здесь, — сердито накричал он на изумленного полковника. — Я знаю, что вы, да и все остальные рады моей потере. И не хочу ничего от вас слышать. Можете идти!

Он говорил то, в чем был убежден, хотя речь и шла о жизни людей.

— У него не осталось здравого смысла при рассмотрении того или иного вопроса, — вспоминал Приколо. — Он выслушивал любые предложения, заранее имея по ним собственное мнение.

Но никто ему, однако, не посоветовал предложить Гитлеру четыре итальянские дивизии — три пехотные и одну кавалерийскую — для участия в боях в России, да еще девять самолетов, не оснащенных системами антифриза.

В летней форме одежды и обуви, в которых они участвовали во французской кампании, эти войска были обречены при морозах минус 36 градусов по Цельсию [5].

Самомнение Муссолини было сильно задето тем, что солдаты Роммеля быстро восстановили положение в Ливии, а преемник Бадолио, генерал Уго Каваллеро был слишком слабым, чтобы хоть в чем-то возражать тому.

Доказывая свое единение с вермахтом Муссолини провел смотр своего «русского экспедиционного корпуса» в Вероне, на котором кроме него присутствовал только генерал Энно фон Ринтелен, немецкий военный атташе в Риме. Когда дуче отдавал войскам салют, объезжая их на автомобиле, немец на заднем сиденье испытывал жалость к проходившим маршем людям в потрепанной форме, которые громыхали стоптанными сапогами по булыжникам под барабанный бой.

Но вот последнее подразделение под звуки фанфар направилось к эшелону, стоявшему на железнодорожной станции. Дуче повернулся к фон Ринтелену с затуманенными слезами глазами и напыщенно произнес:

— Это — самые лучшие в мире войска.

Через десять месяцев, когда судьба Третьего рейха была решена в снегах под Сталинградом, Муссолини направил Гитлеру еще шесть дивизий.

Эдда, отправившаяся по линии Красного Креста в Россию, написала ему чистосердечно: «Наши дела здесь очень плохи, дорогой Бенито».

Отец же ответил ей следующими словами: «Если бы у Микеланджело было сливочное масло на столе, он вряд ли оказался способен на свои великие свершения».

Как и в прошлом, Муссолини чувствовал себя комфортно только в обществе Кларетты, никогда его не критиковавшей. За исключением очень короткой поездки в Будапешт для оформления развода с мужем в феврале 1942 года, она всегда была, как говорится, у него под рукой. Война положила конец их лыжным вылазкам и поездкам верхом на лошадях, так что ее жизнь в еще большей степени была связана с четырьмя стенами в апартаментах дворца Венеция. По ночам она спала у телефона, ожидая его звонка.

— У меня большие новости, — сказал он ей загадочно вечером 27 июня 1942 года. Видя, что его слова произвели соответствующее впечатление, добавил драматично: — Я еду в Африку.

Кларетта была напугана. Умоляя его подумать об опасности, она сказала, что его жизнь священна. В ответ Муссолини подчеркнул особую важность этой поездки — ему надо было «гальванизировать войска», а также лично поприсутствовать на победной церемонии, когда африканский корпус Роммеля, стоящий сейчас под Эль-Аламейном, в ста тридцати километрах от Нила, вступит в Каир и Алексадрию. В Дерне, на ливийском побережье, его ожидает белый конь, на котором он в белоснежной форме маршала империи въедет в Александрию. Знаменитый «исламский меч», подаренный ему когда-то Бальбо, тогдашним правителем Ливии, находился в его багаже. Назначенный им правитель Египта будет следовать со свитой.

— В вас заключено духовное начало всех великих дел, — похвалила его Кларетта. — Но вы не должны забывать, как я буду за вас волноваться.