Среди падающих стен (ЛП)

Снова взялись мы за старый план: выйти отсюда темной ночью с оружием в руках и попробовать пройти через немецкие позиции. Кто погибнет - погибнет, а те, кто останутся, будут бродить по развалинам и полям, пока не выйдут из прифронтовой полосы.

С другой стороны, - говорили некоторые из нас, - мы и так идем на верную смерть, с той лишь разницей, что выйдя отсюда, мы только приблизим ее, а оставаясь здесь - отдалим. В темноте, окруженные немецкими огневыми точками, артиллерией, мы погибнем прежде, чем успеем произвести хоть один выстрел. Здесь же мы сможем обороняться. А через день-два, глядишь, положение изменится!

Те, кто хочет идти, твердят одно: вода! Запас остался на один день каждому по несколько капель. Когда вода кончится, мы, столько недель терпевшие жажду, не выдержим и погибнем прежде, чем немцы обнаружат нас.

Наконец мы решили, если доживем до завтра, то вечером выйдем из убежища. Мы начали готовиться к решающей минуте. Мы уже представляли себе, как мы бродим в темную осеннюю ночь, в дождь и бурю, по грязи и ямам, а немцы стреляют нам вслед.

Утром немцы снова принялись за свою работу. Во всех углах гудело, как в улье. Наше окошко уже наполовину освобождено от земли, и на стекле остался лишь тонкий слой пыли. Ветер качает сухие ветки кустов, растущих рядом, и они заглядывают нам в окно, будто стоят здесь, чтобы спрятать нас в своей тени.

С наступлением ночи возник новый план: завтра утром, до прихода немцев, выйдут из убежища только Марыся и Зося. Они возьмут с собою старые вещи, и если наткнуться на немцев, скажут, что пришли из окрестностей Варшавы собрать оставленное добро. Девушки разведают дорогу, чтобы мы потом могли пройти между немецкими огневыми точками и не заблудиться, не попасть немцам в руки. Если им удастся добраться до окраин Варшавы, они постараются найти товарищей, знакомых, подпольщиков, сообщить им о нас и просить придти нам на помощь.

Мы договорились ждать их до вечера следующего дня. Мы дали им два дня и две ночи для выполнения задания - для них это мало, для нас - целая вечность.

Мы ждали их, впадая в отчаяние и вновь оживая: если мы до сих пор не попались, может счастье улыбнется нам еще несколько дней?

Прошел день, два, а избавление не приходило. На третий день мы окончательно решили: с наступлением ночи начнем пробиваться через немецкие позиции и... будь что будет!

Четверть первого, когда немцы ушли уже на обеденный перерыв, и наши нервы немного успокоились, я вздремнул, но меня разбудил толчок. Кто-то по лестнице спускался в подвал. Странно: в это время сюда никто не ходит. Жаль, испорчены столь редкие минуты отдыха. Шаги приближаются к шкафчику. Конец? Чья-то нога отодвигает шкафчик и женский голос зовет:

"Цивья!"

Мы не могли опомниться. Тут же отодвинули шкаф - и глазам нашим предстала наша связная - Алла Маргулис. Она наспех объяснила нам, что во дворе ждут нас люди, которым немцы дали пропуска в Варшаву, чтобы подбирать мертвых и больных, оставшихся после восстания.

Постепенно узнавали мы историю этой спасательной экспедиции. Немцы вывезли Лодзю и старух за пределы Варшавы и отпустили. Лодзя добралась до Гродзиска и там случайно встретила Инку Швайгер. Узнав, где мы находимся, Инка немедленно связалась с Аллой. Обе они обратились к подпольщику, тот направил их к доктору Свиталу - главному врачу больницы в Бернерово. Девушки рассказали ему, что в Варшаве в бункере сидят несколько повстанцев и что, если их не спасти немедленно, - они погибнут. Не зная, каковы взгляды доктора, они не сказали ему всей правды, но и не решались полностью скрыть ее. Они сказали, что в группе два солдата Армии Краевой, четыре солдата Армии Людовой и два еврея.

Оказалось, что доктор Свитал - польский патриот, человек надежный. Он не стал допытываться, кто эти евреи, кто эти солдаты Армии Людовой, и сделал все, что мог. Собрал нескольких своих работников, выдал им удостоверения Красного Креста, где говорилось, что они направляются в Варшаву для выполнения санитарного задания. Немцы относились с уважением к этим удостоверениям и группа, рискуя жизнью, добралась до нас. Счастье, что они прибыли через пятнадцать минут после ухода немцев. Опоздай они или приди раньше - весь план провалился бы.

Алла рассказала нам, что Марыся и Зося попали к немцам в руки и были отправлены в лагерь Прушков, но вскоре бежали оттуда.

Мы постарались как можно скорее покинуть укрытие. Нас ждали во дворе несколько парней и девушек с носилками. Марека и Зигмунда выбрали мы на роль "больных" и уложили их на носилки. Я, Ицхак и Юлек вместе с "санитарами" несли носилки. Впереди нас, на большом расстоянии, чтобы не вызвать подозрений, что они имеют какое-то отношение к нам, шли Цивья и Яся с торбами за спиной и готовой присказкой: они жительницы Варшавы, вернулись, чтобы собрать свое оставленное добро.

Дорога была нелегкой и долгой. Вечность прошла, пока мы добрались до контрольного пункта. Мы часто останавливались передохнуть, опускание и подымание носилок отнимало много времени. Проходившие мимо немцы подозрительно глядели на нас: какие-то гражданские лица, да еще с носилками - это редкое явление, но никто так и не спросил нас, кто мы и откуда.

Иногда какой-нибудь немец останавливался и, показав на носилки, спрашивал: "Шон капут?" (уже мертвый?) А мы отвечали: "Еще нет", - и продолжали свой путь. Единственная радость - папиросы, которыми нас угостили санитары. Дым тешит душу.

Но мы еще не чувствовали себя свободными, пока не прошли через контрольный пункт. Мы спросили санитаров, что нам ответить, если немцы будут допытываться, откуда эти больные и те, кто тащит носилки. Но санитары не знали, что ответить. Не пропадем ли мы все: и спасенные, и спасители? Мы не очень торопились добраться до вахты, как будто хотели растянуть удовольствие, наглядеться на небо, которое не видели уже семь недель.

Примерно на расстоянии километра от нас мы заметили немецкий пост. Мы видели, что Цивья и Яся уже стоят там в уголке. Может, их задержали, и они ждут приговора. Но мы все еще тешили себя надеждой.

Каково же было наше удивление, когда немцы приказали нам проходить скорее и не задерживаться. Оказалось, что и девушек не задержали, им просто приказали подождать, пока подойдут санитары и идти с ними, чтобы женщинам не скучно было идти одним...

Мы прошли мимо первого часового, но нам навстречу выбежал второй и приказал остановиться. Первый немец ткнул пальцем в лоб, дескать, сумасшедший, но тут одна из санитарок сказала, что у больного - тиф. Услышав это, немец отскочил, как змеем укушенный, а мы поторопились смыться. Игра удалась! Немцы не обратили внимания на то, что туда прошло только шесть человек, а обратно идет больше.

После семи недель сидения в укрытии на Промыка и десяти дней осады, мы почувствовали себя свободными, будто уже избавились от немецкого ига. Это было в среду 15 ноября 1944 года.

Но мы все еще не позволяли больным "выздороветь" и несли их еще довольно долго. Проходя мимо немецкого военного лагеря, две санитарки подошли к коменданту и попросили у него лошадь и повозку, чтобы отвезти больных в больницу. И через несколько минут - перед нами две лошади, впряженные в повозку. Мы поставили носилки на повозку, сами сели по бокам и немецкий возница гнал лошадей пять километров до больницы в Бернерово. Там нас приветливо встретил доктор Свитал. В первую ночь он поместил нас в боковой комнатенке, чтобы не попались мы на глаза дурному человеку.

В БОЛЬНИЦЕ

Радостной была первая ночь в больнице. Санитары, которые привезли нас сюда, устроили нам настоящий пир - с выпивкой и закуской. Мы ели с жадностью, как будто хотели наесться за все дни Промыка. Мы не могли оторваться от напитков и папирос. В нашей маленькой комнате дым стоял столбом.

Только поздно ночью мы легли спать, но сон не шел. Всю ночь до утра мы проговорили о чуде "исхода из Промыка". На другой день доктор Свитал оформил нас в больницу на правах больных. Он хотел скрыть, кто мы, от тех людей из персонала, которые еще не знали нас. Сестры ухаживали за нами, как и за другими больными.